3.2.1 Общая характеристика представлений о феномене сакральности
3.2.1 Общая характеристика представлений о феномене сакральности
В настоящее время феномен сакральности в социальной практике изучается довольно активно, но, к сожалению, исследователи крайне редко ставят в центре внимания саму социальную практику. С таким подходом трудно согласиться, он выглядит нелогично, поскольку именно в процессе социальной практики вырабатывались нормы обрядности, формы проведения ритуалов и условия, при которых они допускаются обществом.
Кроме сакральности естественной, пронизывающей контекст обрядов и ритуалов, следы которых остались в реальной социальной практике (что подтверждается материалами этнографии), в эпосе содержится также и сакральность мнимая, вторичная, сказочная, непреднамеренно возникшая благодаря деятельности сказителей. Далеко не все они понимали смысл того, о чем пели, в результате чего традиционно иносказательный характер русского фольклора медленно, но верно переходил в сказочный.
Показать это можно путем сравнения эпических штампов изображения «хитростей» богатыря.
Возьмем три характерных его изображения:
Первое — в «Слове о полку Игореве»; Второе — в былине о князе Волхе; Третье — в сказке Кощее[699] (который также изредка присутствует в былинных сюжетах).
Первое: «А Игорь князь поскакал горностаем к тростнику и белым гоголем на воду, вскочил на борзого коня и соскочил с него серым волком, и побежал к излучине Донца, и полетел соколом под облаками[700]».
Второе — «Оборотничество» Волха Всеславьевича: «Он обвернется серым волком, бегал-скакал по темным лесам и по раменью… Он обвернется ясным соколом, полетел он далече на сине море… Он обвернулся гнедым туром-золотые рога… Он обвернулся горностаем…[701]».
Третье — появление у героя (ни с того ни с сего) чудесных помощников:
Иван-царевич[702] пришел к дубу и не может достать сундук. Откуда ни возьмись — медведь (повалил дуб), когда из сундука выскочил заяц — откуда ни возьмись — волк, догнал зайца и порвал его. Выскочила утка — откуда ни возьмись, летит ястреб — сбил утку. Яйцо упало в море — откуда ни возьмись — щука, достала яйцо и отдала царевичу.
Таким образом, один и тот же эпический штамп виден в трех ипостасях — реальном иносказательном изображении действий харизматически воспринимаемого князя; в сакральном по смыслу, частично сохраняющем иносказательный характер в былинном отображении князя — волшебника; в полностью потерявшем иносказательность и воспринимаемом отдельно от «царевича» (князей в сказках почти нет) образе действий его «чудесных помощников».
Исходя из данных наблюдений, можно сделать вывод о том, что все то, что воспринимается в былинах как сакральное, появляется в эпосе в результате переосмысления реальной, вполне исторически обусловленной социальной практики, изложенной иносказательно[703] (образно), и имеет четко выраженную тенденцию к превращению со временем в сказочное (то есть понимаемое буквально), лишаясь тем самым, в отличие от былин, даже минимального соответствия существующей социальной практике.
В этой связи необходимо учесть, что восприятие былины, восприятие легенды, восприятие сказки являют собой три различных феномена социальной психологии. «Легенда» (запись по следам событий), воспринимается как нечто само собой разумеющееся и сферой ее бытования являются «высшие» слои, описывающие интересующую их (обычно политическую) проблематику. «Былина» (старина) — произведение поэтическое, отвечающее в первую очередь требованиям поэтики, что делает ее достоянием широких слоев населения (сфера бытования), вследствие чего основное описание охватывает взаимодействие социальных страт (социальную проблематику). «Сказка» (рассказ), затрагивает в основном бытовую проблематику.
Можно отметить, что различными были также и цели воздействия — формирование представлений о политике, социальной практике, быте. Фактически имеет место градация сложности восприятия норм социальной практики («что такое хорошо и что такое плохо» — в малой группе, в локальной социальной общности, социуме), которые рассматриваются по мере формирования расширенных представлений об окружающей действительности:
1. В рамках «легенд» (летописей и т. п.), воспринимаемых по большей части буквально, можно проследить развитие норм социального и международного права (то есть внутренней и внешней политики).
2. В рамках эпических песен, воспринимаемых как «старины» (устная форма сохранения правового прецедента), то есть как особой (некогда существовавшей) реальности с допущением некоторой доли искажения и иносказательности, можно проследить развитие норм социального (устного) права (взаимоотношения различных слоев внутри общества) и взгляд социума на нормы международных отношений.
3. В рамках «сказок», воспринимаемых, в основном, как поучительный вымысел с большим количеством реальных бытовых деталей, можно проследить развитие и функционирование норм бытового права в рамках малых социальных групп, и представления о социальном праве.
Поэтому нет возможности вести речь о том, что в фольклоре (легенда, былина или сказка) появилось раньше, но с полной уверенностью можно говорить о том, что ряд сюжетов эпоса, по мере утраты ими значения в социальной практике, использовались уже с иной целью — бытовой, в рамках сказок как особой (прозаической) формы фольклорного повествования.
Таким образом, нет необходимости возводить особые эпические реалии (сакральность) только к мифологическим истокам фольклорной традиции.
Эпос отражает развитие социума, показывает его ритуалы и совокупность социальной практики, объясняя с точки зрения общественного сознания то, чему в летописях не принято давать пояснения в силу идеологизации, стыдливо прикрываясь эзоповым языком цитат из священного писания.