Цельный человек, цельный мир
Цельный человек, цельный мир
Как ни дробите жизнь, она всегда едина и цельна. Говорят: для науки нужен ум и рассудок, для творчества – фантазия, и думают, что этим порешили дело начисто... А для искусства не нужно ума и рассудка? А ученый может обойтись без фантазии?
В. Г. Белинский[32]
Полнота восприятий
Многолик внутренний мир людей и многоцветен. Но он един. У цельных натур он особенно прочно взаимосвязан.
Многолик и нерушим в своем единстве и внешний мир. И человек его не только «по частям», не только в виде отдельных деталей ощущает (как говорилось выше в главе о наблюдательности «Волшебные отражения»). Он его одновременно как нечто целое воспринимает.
Восприятие – сложный психологический процесс. Восприятие – это отражение предметов и явлений в совокупности их свойств и частей и в совокупности различных впечатлений на человека. Когда человек что-то одновременно и слышит, и видит, и думает, и сердцем чувствует, притом особенно в отдельные детали не вникает,– значит, он воспринимает.
Не просто «ощущает». И не «наблюдает» только.
У Ф. М. Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть такие слова: «...все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается».
В таком же духе высказывался и английский поэт XVIII века Джеймс Томсон; у него есть стихи, звучащие (в моем переводе) так.
Все тесно связано вокруг
(Примеры мы не станем множить).
Цветка ты не заденешь вдруг,
Чтобы звезды не потревожить.
Слова эти широко применимы для внешнего мира и его законов, только не в поверхностном, не в примитивном смысле.
Смешно, когда говорят, что химик Бородин сочинил оперу «Князь Игорь», потому что «химия и музыка близки», а английский математик Доджсон (назвавшись Льюисом Кэрролом) воспользовался «родством математики и воображения» и написал свою известную сказку «Алиса в стране чудес».
Что-то общее между своей наукой и своим художественным творчеством и Бородин и Льюис Кэррол бесспорно чувствовали. Но что именно? Сомнительно, чтобы они всерьез ломали себе голову над этим.
В предыдущей главе мы говорили о единстве многостороннего внутреннего мира. Настоящую главу посвятим единству многостороннего внешнего мира.
Крайности, подобные выше названным (наука и сказка и др.). могут работать в одном направлении, вести действительно к одной цели или продолжать друг друга.
Например, о возможном родстве сказки и науки.
Отметим общее правило сказок: все они оканчиваются хорошо.
Такие сказки, как «Оловянный солдатик» Андерсена,– редкость, да и с плохим ли она концом? Если подумать, то она тоже оканчивается хорошо: ведь солдатик и балерина умирают вместе.
Так почему почти нет сказок с плохим концом?
Не потому ли, что в сказке всегда стараются показать главную мысль: зло обязательно побеждается добром.
Иначе говоря: как утро всегда следует за ночью, так и события (в данном случае – сказочные) всегда приводят к одному результату. А не к разным.
Но ведь это важнейший материалистический закон – основа естествознания! Малыш запомнил сказку, а в школе потом узнал: в науке то же самое. Ну, только выражается иначе.
Вот и выходит: сказка, а ведет в науку. Закон здесь и закон там, получается резонанс – истина плотней укладывается в сознании.
Пример второй: музыка – помощник географии.
Почему в кино играет музыка? Даже если фильм документальный. Ведь в действительности река течет без вальса, а солнце в Африке поднимается без тамтамов. Потому что музыка создает нужный резонанс. Она усиливает настроение от картины и тем помогает глубже все прочувствовать. Значит, и запомнить.
Музыка! А помогает изучать планету.
В этих примерах хорошо показывается особенность человеческой памяти: вбирать событие различными органами чувств, не только одним разумом. Вбирать его головой, кожей, глазами, носом, каждой клеточкой тела, всем существом своим. Откладывать на полочку сознания ком, неизмеримо более богатый, яркий, сложный, чем трехмерное событие на сцене, чем геометрическая стереограмма.
Подобный сложный ком можно назвать чувственной голограммой (от греческого «голон» – целое). Такая голограмма не только смотрится. Она к тому же пахнет, звучит, радует или огорчает, дразнит или смешит, возвышает или принижает – словом, изображает для нас кусочек мира совершенно таким, как его вобрало впечатление: цельным и многогранным.
Человек пришел в картинную галерею. Тотчас остро заработало его зрение: он останавливается перед картинами, впивается глазами в красочные полотна, о которых так много слышал. Но разве автоматически, без ведома его, совершенно бессознательно, одновременно со зрением, не включились и другие органы чувств? Обоняние, потому что есть в галерее свой запах – чистый, свежий воздух. Осязание, так как поверхностью своей кожи он ощущает влажность и температуру помещения. Слух, ибо есть там какие-то приглушенные звуки.
Может быть, даже вкус, особенно если человеку десять лет, и он – девочка, и у нее во рту конфетка.
Участвуют, естественно, и внутренние чувства: и впечатление от картины, и настроение, с каким человек пошел в галерею, возможно, приятное ощущение от публики, и многое другое.
Сложно все запоминая, человек потом так и вспоминает: часто по ничтожному толчку – сложную картину.
Пофантазируем, как могло бы получиться.
Человек родился и прожил много лет в Средней Азии. Потом он стал москвичом и вот однажды на московской улице слышит чуть заметный запах. Человек не заглянул еще в магазин, не увидел там в продаже чарджуйских дынь – гуляби. Но уже голова наполнилась видениями детства: тутовые деревья, арбы, люди в цветных халатах и больших мохнатых шапках. Зажурчал арык, заспорили гортанные голоса, мальчишки запели свои веселые песни.
Всего лишь слабый аромат, а чего только он не породил мгновенно! И видимость, и звуки, и нежную грусть воспоминаний...
Голограммы, оказывается, замечательная вещь. А ведь они возникают не только случайно. Их можно строить – строить сознательно, разумно.
Не надо лишь забывать, что и их сооружение подчинено определенным законам. Как нельзя написать книгу, беспорядочно расставляя слова, или нарисовать картину, выстреливая в нее красками (хотя, к сожалению, бывает и такое).
В голограмме, где главные действующие лица – кинокадры и музыка, они требуют определенного сочетания. Не всякая музыка, даже очень хорошая, годится для иллюстрации выбранного из фильма кадра. Хотя природа музыки и природа видимости – вещи разные и возбуждение слухового нерва есть нечто достаточно далекое от возбуждения зрительного нерва мозга, но все же в чем-то они, как видно, друг к другу примыкают. Могут даже сливаться в одно целое. Сливаться по какому-то закону – «закону цельности».
Самая большая голограмма, возможная на нашей планете,– это внутренний мир определенного человека, совокупность всех живущих в нем образов и ощущений.
Эта голограмма самая большая, потому что сам человек воспринимает не только чувствами и сознанием, но и подсознательно. Все, что с нами было, мы не просто носим – оно все время явно или неявно на нас влияет. А внешнее, влияющее на нас, приходит только от настоящего (прошлое хранится на полках памяти, во внутреннем нашем мире). Настоящее же просто не успевает вырасти в большую голограмму: то, что мы чувствуем в какое-то мгновение, немедленно вытесняется ощущениями следующего мгновения.
Толчок во внешнем мире, как только что мы видели, способен породить воспоминание: сложную картину внешнего же мира. Толчок внутри способен породить какую-то картину из мира внутреннего. Разница, пожалуй, в том, что во внутренней голограмме человек может обнаружить много фантастического. Человек, например, спит в душной комнате, ему не хватает воздуха. Если б он задыхался наяву, он вспомнил бы, возможно, как полез в водосточную трубу и долго не мог из нее выкарабкаться. А во сне он, может быть, увидит, как его душит Баба-Яга: ведь если б это случилось наяву, у него так же заколотилось бы сердце, так же сдавило бы ему грудь.
Во внутренней голограмме, как и в обычной, не может быть произвольного сочетания частей. Кто как «настроен» (или устроен), тот так и воспринимает. Один настроен «на Чайковского», другой – «на Соловьева-Седого». Третий резонирует и на Бетховена и на современный джаз, а о четвертом все единодушно говорят, что ему медведь на ухо наступил.
Нельзя ругать кого-нибудь за вкусы: они являются последствиями как бы «закона его личности». Они – как весь человек. Можно, правда, воспитывать и вкусы, но решительными средствами: воспитывая человека всего, меняя полностью один его закон на другой.
Очень это важно, чтобы человек, как выражаются, «был цельным». Важно для него самого, потому что с ощущением цельности к нему приходит радость полноты. Важно и для общества, ибо в цельном человеке возникает резонанс, а когда он возникает – человек богаче творчески, он больше отдает другим людям. С ним просто и бывать приятнее: он весь звучит, светится, радует окружающих.
Радость полноты знакома настоящим художникам, поэтам, изобретателям, всем вообще творческим людям. Правда, не всегда это чувство напоминает обычную радость – ту, от которой смеются, пляшут. Бывает, переживают, чувствуют боль и счастливые. И все же они не променяют ни за что своего переживания на безболезненную, но пустенькую приятность.
Радость полноты – одна из самых высоких, доступных человеку радостей.