ПОСЛЕ ГРОЗЫ В ДУБРОВНИКЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПОСЛЕ ГРОЗЫ В ДУБРОВНИКЕ

Гроза прошла. Лишь на море, вдали,

Еще вскипают горькие пучины

И брызжут пеной, сокрушить не в силах

Стен византийских серое кольцо.

И ветхий город на утесах черных

Всё так же дремлет и сквозь дрему слышит

Романских колоколен тихий звон.

Еще душа полна стенаний

Ветров грозящих и строптивых волн

И ужасом рокочущего грома;

Еще тревожны в ней воспоминанья

Всех опьянений, буйств и мятежей.

Там волны бились, и мрачилась твердь,

И черный смерч порывисто крутился,

Как дервиш исступленный, возомнивший

Небесное с земным соединить,

И бледный парус судорожно бился,

И кормчий гибнул…

Сквозь виноградный трепетный покров

Гляжу я вниз с террасы вознесенной

На зыбкий склон, оливами покрытый,

На облака, на горные вершины

Бесплодных гор, где лепятся лишь сосны,

Зеленые и рыжие, как косы

Наяд приморья и нагорных вил.

Гляжу вокруг, и сердце бьется ровно.

Святить тишь; уединенье – благо.

Да, миновали ярости стихии,

И радость уцелевших совершенней.

Он устоял, мой стройный кипарис,

Убогого жилища сторож верный,

Окрест всех выше, и стоит омытый,

В лазури просветленной торжествуя,

Лишь содрогается от капель тяжких

Иль дуновенья стихнувших ветров.

Так суждено. И радостно мне думать,

Что я один стою пред бесконечным,

Где возрасти мне рок определил,

Как этот кипарис, и содрогаюсь

От трепета смирившейся стихии

Иль шелеста и шепота подземных

Ключей и душ, со мною сопряженных,

И молча жду губительных перунов,

Чтоб молнией оделся пленный дух,

И в преисподнюю огнем проникнул,

И снова вспыхнул беззакатным Солнцем.

1928