27.12.2004

27.12.2004

ДЕНЬ ИНДЕЙКИ

В США прошел праздник Благодарения

Чтобы полюбить индейку, надо ее увидеть - живую и дикую. Однажды в лесу я чуть не наступил на нее и рад, что этого не сделал. Возмущенная птица вскочила на могучие, как у страуса, ноги, вытянула шею, развернула крылья и с гневным клекотом бросилась в атаку. С испугу она мне показалась размером с лошадь. Но и потом, когда мы уладили отношения, я не переставал поражаться ее статью. В диком индюке нет ничего от курицы. Индейки быстро бегают, неплохо летают и часто дерутся. Особенно холостяки, которые размножились в нью-йоркских окрестностях и, чувствуя себя тут хозяевами, вовсю гоняют белок, канадских гусей и даже енотов.

На тот случай, если кто подумал, что я преувеличиваю героизм знакомых пернатых, упомяну эпизод, который произошел накануне Дня благодарения в штате Огайо, в не таком уж маленьком городе Оберлин, университет которого, кстати сказать, известен прекрасной славистской кафедрой.

В центре города объявилась дикая индейка. Заявив свои права на окружающую территорию, она нападает на детей, кошек и собак. Одну семью она загнала в машину, где люди прятались от взбешенной птицы, пока та не ушла. Полиция получила 20 жалоб на нападения, но поймать индейку до сих пор не смогла.

Думаю, что эта индейка пережила нынешний День благодарения, роковой для 50 миллионов ее сородичей.

Конечно, сегодня американцы обычно имеют дело с замороженными тушками из супермаркета. Но началось-то все как раз с диких птиц, спасших пилигримов от голодной смерти. Память об этом придает традиционной жареной индейке на праздничном столе ритуальное значение. Это - американская (мясистая) версия манны небесной: Бог, как считали благочестивые пуритане, послал ее праведникам, чтобы ободрить их в дни тяжелых испытаний.

В отличие от других мифов этот мы не должны принимать на веру. История сохранила документированные свидетельства о самом первом Дне благодарения. Его описание вошло в записки первого губернатора колонии Уильяма Брэдфорда.

Новая Англия, осень 1621 года, пуритане готовятся к неизбежно тяжелой, как они уже узнали на своем опыте, второй зиме в Новом Свете: «Кроме водоплавающих птиц много было диких индеек, которых добыли множество. Многие написали тогда друзьям о том, как сытно живут, и то была истинная правда».

Благодаря Новый Свет за гостеприимство, пилигримы решили устроить праздник. Сведения об этом сохранились в записях другого поселенца, Эдварда Уинслоу: «Четверо охотников убили столько дичи, что ее хватило и нам, и гостям-индейцам почти на неделю. Три дня мы посвятили играм, упражнениям и обильной трапезе». Сохранился список пилигримов, принимавших в ней участие: «Всего на обеде был 51 колонист». Известны имена и фамилии каждого: уже знакомые нам Брэдфорд и Уинслоу, а также Олден, Эллертон, Биллингтон, Брюстер, Браун и другие. Со временем их потомки стали американской знатью. Их имена мелькают на страницах исторических книг, встречаются на географической карте, в названиях прославленных университетов - например, род-айлендский «Браун».

Пилигримов принято называть духовными отцами нации, а их скромное торжество стало самым интимным праздником Америки. Уже четвертый век в четвертый четверг ноября в каждом американском доме разыгрывается мистерия на манер тех, что знала и любила средневековая Европа. Сходство идет дальше, ибо в День благодарения воспроизводится ключевой эпизод священной истории американского народа. В этот день выходцы из Европы заново скрепляют магическую связь с землей Нового Света.

Народы Старого Света растеряли свои корни в седой и легендарной древности. Их происхождение всегда находится за пределами документа, вне истории. Американцы же по именам знают своих предков, по дням и часам могут перечислить события своего прошлого. Нация, которая помнит свое рождение, так же необычна, как человек, вспоминающий обстоятельства своего появления на свет.

Приехав в Новый Свет, Набоков написал своей горячо любимой сестре письмо с признанием в любви к Америке. Кончалось оно так: «Страну эту я люблю. Наряду с провалами в дикую пошлость, тут есть вершины, на которых можно устроить прекрасные пикники».

Может быть, лучший из таких «пикников» - День благодарения. Я говорю так еще и потому, что из всех американских праздников лишь он стал моим. Я, конечно, люблю Рождество, но мы с семьей его отмечали еще в России. В этом была некая фронда, приближающая к Западу. Тем более что в Риге, где я вырос, рождественские традиции жили и в советское время. Языческий хеллоуин я научился праздновать уже в Нью-Йорке, но ничего специфически американского в нем нет: черти - везде черти. А вот 4 июля так и осталось для меня добавкой к уикенду - праздник чужой революции, день ненашей независимости.

Зато последний четверг ноября - уж точно красный день в календаре любого эмигранта. Этот интимный праздник будто специально приспособлен для выяснения личных отношений с Новым Светом. Что я, собственно, и делаю последние четверть века. Но опыт - серебряная свадьба с Америкой - не прибавил ясности моим ощущениям.

Дело в том, что об Америке очень трудно писать честно. Нам ведь только кажется, что искренность - продукт волевого усилия. Чаще добрых намерений ей мешают беспомощность, дефицит даже не опыта, а концептуальных конструкций, выстраивающих его в умопостигаемый и внятный отчет. То, что я живу в этой стране четверть века, скорее мешает, чем помогает.

Иногда мне кажется, что раньше я знал Америку лучше. Издалека она ничем не отличалась от всех стран, где я не бывал, - ведь я вычитал ее из книжек. У Романа Якобсона есть замечательно точная фраза: «Говорить о жизни на основании литературных произведений - такая благодарная и легкая задача: копировать с гипса проще, нежели зарисовывать живое тело».

Книги мало что говорят о жизни, потому что они не имеют с ней дела - писателей интересует не норма, а исключения - Отелло, Макбет, Моби Дик…

В сущности, переезд через океан изменил ситуацию меньше, чем должен был бы. Даже живя в стране, я чаще всего сужу о ней по отражениям. Иногда умным, как в «Нью-Йорк таймс», чаще простым, как Голливуд. Самое сложное - проникнуть в обычную жизнь. Прозрачная, как оконное стекло, она не оставляет впечатлений.

Вспоминая сотни страниц, которые я написал об Америке, я поражаюсь тому, как в них мало американцев. Все больше - география с историей. Моя Америка пуста и прекрасна, как земля на пятый день творения.

Философ Сантаяна говорил: «Америка - великий разбавитель». На себе я этого не заметил. Видимо, есть в нашей культуре нерастворимый элемент, который сопротивляется ассимиляционным потугам.

Америка, впрочем, никого не неволит. Она всегда готова поделиться своими радостями - от бейсбола до жареной индюшки, но и не огорчится, если мы не торопимся их разделить: свобода.

- Свобода быть собой, - важно заключил я однажды, выпивая в компании молодых соотечественников.

- Ну, это не фокус, - возразили мне, - ты попробуй стать другим.

Это и впрямь непросто, да и кому это надо, чтобы мы были другими? Меньше всего - Америке. Она уважает различия, ценит экзотику, ей не мешают даже те чужие, что не желают стать своими. Но вообще-то ей все равно. Она не ревнива.

Пожалуй, именно за это я ей больше всего благодарен: Америка не требует от меня быть американцем. У нее нет одной культуры, одной расы, одной традиции. Здесь нет общего знаменателя, без которого немыслима каждая страна Старого Света. Открытая для всех, Америка предоставляет каждому оставаться самим собой.

Конечно, быть собой можно везде, но, скажу я, суммируя 25-летний опыт, в Америке с этим все-таки проще. Только она дарит человеку высшую свободу - вежливое безразличие. Каждый пользуется Америкой как хочет, и как может, и как получится. Не она, а ты определяешь глубину и продолжительность связи - от полного растворения до абсолютного изоляционизма. Америка признает двойное гражданство души. И эта благородная терпимость оставляет мне право выбирать, когда, как и зачем быть американцем.