Текст[479] [ХИТРОСТИ БЕРТОЛДОВЫ][480]

Текст[479]

[ХИТРОСТИ БЕРТОЛДОВЫ][480]

[1.] ПРЕДИСЛОВИЕ

Здесь, любопытный читатель, не повествую я тебе ни суда Парисова, ни похищения Елены, ни разорения троянскаго^{1}, ниже переходу Енеева во Италию^{2}, ни великих заблуждений Одисеевых, ни волшебных дел Керкинских^{3}, ни разорения Карфагенскаго[481], ни эксерциции[482] Ксерксовой, ни [искитея?][483] Македонскаго Александра, ни силы Пирровой, ни торжеств Мариовых, ни удивителных банкетов[484] Лукуловых, ни великих удачь Сципионовых, ниже триумфов цесарских, ни щастия Октавианова^{4}; ибо самыя те истории таковыя дела нам показывают чтением их со многою сладостию. А [я] хотя и представляю пред тебя одного поселянина дурного и уродливаго, однако тщаливаго[485], хитраго и преумнаго, так что сравниваю; и уподобляя дурность тела с красотою души его, можеш ты сказать, приятный мой читатель, что подобен он мешку посконному[486], изнутри наполненному шелковыми и золототканными материями. Здесь имееш ты услышать хитрыя вымыслы, поступки, решения, доказателства, притчи и воевания, то есть хитрости военныя превысокия, которыя не токмо кого либо приводят во удивление, но и чужда учиняют вероятности. И тако, читай // (л. 1) сию книжку, из которыя можеш услышать приятныя забавы, потому что и дело весма приятно есть и забавное^{5}.

ИЗВЕЩЕНИЕ

Во время Абоина, царя Логобатского[487], которой владел почти всею Италиею^{6} и имел царской престол в Вероне, явился при дворе его некоторой поселянин имянем Бертолд^{7}, которой был человек злообразной и дурной, но однако ж где не доставало красоты, тамо преизлишествовала живность ума, отчего был скороспособнейшей ко ответам. Кроме же остроты ума был еще лстив и лукав, как от болшей части из поселян находится^{8}, а собою был он таков как зде напротив сего изображен. // (л. 1 об.).

[2.] ОПИСАНИЕ КРАСОТЫ БЕРТОЛДОВОЙ^{9}

Господин Бертолд был такой малоличен[488], толстоголовой, весь кругл как пузырь, лоб морсливой[489], глаза красные как огонь, брови долгия и дикия как свиная щетина, уши как у вола, великоротой, криворотой, губа нижняя отвисла как у лошади, борода густая и гораздо ниже подбородка, похожа на Козлову, нос кривой и вверх поднялся с ноздрями широкими, зубы снаружи как у борова, ноги длинныя и толстыя как у лешего, а тело же его все волосатое. Чулки у него были из толстого отрепья, все в заплатах, башмаки высокия, убраныя разными лоскутками и, коротко сказать, был он во всем не сходен с Наркизом^{10}. // (д. 2).

[3.] СМЕЛОСТЬ БЕРТОЛДОВА

Прошедчи господин Бертолд мимо всех господ и баронов, которые были при царе, не сняв шляпы с себя и не учиня поклона, пошел прямо и сел близ царя^{11}. Которой царь был природою человек милосердой и увеселялся придворными превращениями и шутками; подумал об нем, что он был какой нибудь лунатик и слабоумной[490], понеже натура[491] обыкновенно многажды в таковых уродах[492] наливает некая дарования, каковы обще всякому не удаются^{12}. Чего ради без всякой отмены начал так приятно и склонно спрашивать его, говоря ему. // (л. 2 об.).

[4.] РАЗГОВОР МЕЖДУ ЦАРЕМ И БЕРТОЛДОМ НАЧИНАЕТ ЦАРЬ

ЦАРЬ: Кто ты таков? когда родился? и ис которой страны?

БЕРТОЛД: Я человек, родился тогда, когда меня мать родила, а страна моя на сем свете^{13}.

ЦАРЬ: Кто таковы суть восходящие твои, сиречь прадеды твои, и исходящие от тебя, то есть внучата твои?[493]

БЕРТОЛД: Бобы, которыя, когда варятся на огне восходят и нисходят вниз и вверх в горшке.

ЦАРЬ: Есть ли у тебя отец, мать, братья и сестры?

БЕРТОЛД: Есть у меня и отец, и мать, и братья, и сестры, да все померли.

ЦАРЬ: Как же ты их имееш, когда они все померли?

БЕРТОЛД: Когда я вышел из дому, то их оставил всех спящих, и того то ради сказываю тебе, что они все померли, ибо спящаго с мертвым мало я разню, потому что сон называется братом смерти^{14}. // (л. 3).

ЦАРЬ: Что есть наискорейшая вещь?

БЕРТОЛД: Ум.

ЦАРЬ: Что то за вино, котораго лутче нет?

БЕРТОЛД: То, которое пьется в чужем доме.

ЦАРЬ: Что то за море, которое не насыщается никогда?

БЕРТОЛД: Ненасытство скупова и сребролюбиваго человека.

ЦАРЬ: Что хуже всего молодому человеку?

БЕРТОЛД: Непокорение и ослушание.

ЦАРЬ: Что хуже всего старому?

БЕРТОЛД: Блудодейство.

ЦАРЬ: Что хуже всего купцу?

БЕРТОЛД: Ложь.

ЦАРЬ: Какая та кошка, что спереди тебя лижет, а сзади карапает?

БЕРТОЛД: Курва и блядь[494].

ЦАРЬ: Что то за огонь, котораго болше в доме быть не может?

БЕРТОЛД: Лихая жена и злой язык холопской. // (л. 3 об.).

ЦАРЬ: Которыя болезни суть неисцелны?

БЕРТОЛД: Дурачество, каркин и долги[495].

ЦАРЬ: Что то за детище, которое зжет[496] язык у матери?

БЕРТОЛД: Светилня в свече.

ЦАРЬ: Как бы ты мог мне подать воду в решете, чтоб она не вытекла?

БЕРТОЛД: Подождал бы зимы и тогда б тебе подал[497].

ЦАРЬ: Какия те вещи, что люди ищут, да сыскать времянем не могут?[498]

БЕРТОЛД: Вшы в рубашке и дирявые подошвы.

ЦАРЬ: Как бы ты мог поймать зайца без бежания за ним?

БЕРТОЛД: Подождал бы, как ево сварят, и тогда б поймал^{15}.

ЦАРЬ: Ты хорошой разум[499] имееш, ежели б оной виден был.

БЕРТОЛД: И ты б был бы один доброй елемент[500], ежели б не кушал[501].

ЦАРЬ: Проси у меня что хочеш, ибо я с охотою дам тебе то, что ни попросиш.

БЕРТОЛД: Кто не имеет своего, не может дать другим. // (л. 4).

ЦАРЬ: Чего ради не могу я дать тебе всего того, что ты желаеш?

БЕРТОЛД: Я, ходя, ищу счастья, котораго ты не имееш, и того ради онаго дать мне ты не можеш.

ЦАРЬ: Коли так, то я ль несчастлив седя на царском сем престоле?

БЕРТОЛД: Кто сидит на высоком месте, тот опасен есть падения и разбиения.

ЦАРЬ: Видиш ли, сколко господ и министров[502] около меня сидят, слушаяся и почитая меня?

БЕРТОЛД: Так и великие муравьи окружают дикую грушу и точут кору ея.

ЦАРЬ: Я сияю в сем дворе подобно яко же солнце между малыми звездами.

БЕРТОЛД: Истинну ты говорит, но вижу я многия звезды темнее песьей [песьен?][503].

ЦАРЬ: Хочеш ли ты быть у меня придворным?[504]

БЕРТОЛД: Волной не желает быть связан^{16}.

ЦАРЬ: Коли так, что тебя понудило притти суда?

БЕРТОЛД: То, что надеялся я быть царя болше других человек десятью или двенатцетью фунтами[505] и что он превосходит других так, как высокия колоколни [превосходят] домы, однако ж я вижу, что ты, хотя и царь, но также ординарной[506] человек, как и другие^{17}. // (л. 4 об.).

ЦАРЬ: Правда, что ординарной я человек, как и другие по виду, но по власти и богатству превосхожду других человек не токмо десятью фунтами, но стами или тысячью аршинами. Однако ж скажи мне, кто тебя научил чинить такие разговоры?

БЕРТОЛД: Жеребец фактора твоего[507], то есть того, кто твою волю исполняет.

ЦАРЬ: Какое дело жеребцу факторову до величества двора моего?

БЕРТОЛД: Понеже жеребец прежде твоей и двора твоего бытности ржал еще за четыре тысячи лет напереди.

ЦАРЬ: Ха, ха, ха! и сие смеху есть достойно.

БЕРТОЛД: Смех всегда излишествует во устнах безумных[508].

ЦАРЬ: Ты — один лукавой деревенщина.

БЕРТОЛД: Натура[509] моя есть такова.

ЦАРЬ: Слышиш ли, я тебе повелеваю, чтоб ты сего ж часа вышел от меня, иначе же я повелю, что ты выдеш отсюду со вредом и стыдом.

БЕРТОЛД: Я ль выду, однако ты ведай, что мухи имеют такую натуру, хотя и выгоняют их, они опять возвращаются, чего ради буде ты велиш // (л. 5) меня выгнать, я паки возвратяся, стану тебя задирать.

ЦАРЬ: Теперь поди, и ежели не возвратится ко мне таким образом, как чинят мухи, то велю с тебя голову снять^{18}.

[5.] [ХИТРОСТЬ БЕРТОЛДОВА][510]

Отшедчи Бертолд от царя, как прибыл в дом свой, то взял одну старую лошадь, у которой был весь хребет ободран и изъеден мухами от самых подмышек, которую Бертолд оседлавши, возвратился паки во двор царской, имея с собою в товарыществе с целой милион мух и шерсней, которыя все купно казалися как бы великой облак, так что чють виден был из за них Бертолд и, когда он прибыл к царю, то стал ему говорить:

БЕРТОЛД: Вот, царь, я возвратился к тебе. // (л. 5 об.).

ЦАРЬ: Не приказал ли я тебе, что, ежели ты не возвратишся ко мне, как чинят мухи, то велю голову твою сорвать?

БЕРТОЛД: Мухи налетывают ли на стерв?[511]

ЦАРЬ: Да, налетывают.

БЕРТОЛД: Теперь возвратился я к тебе на стерве ободранной полной мухами, как ты сам видишь, что почти уже ее всю, а с нею вместе и меня, изьели. Однако ж я терплю, чтоб в слове своем устоять и обещанное исполнить.

ЦАРЬ: Великой ты человек, теперь тебя прощаю, токмо возми ее съеш.

БЕРТОЛД: Кто не окончает своего дела, тому еще не время есть.

ЦАРЬ: Для чево? Разве еще имееш мне нечто говорить?

БЕРТОЛД: Еще я не начал.

ЦАРЬ: Отодвинь к стороне эту стерву и ты поусторонись немного, ибо вижу я, что идут две женщины ко мне, про которых кто может ведать, о чем хотят мне бить челом, и как я их разсужду, тогда станем опять разговаривать. // (л. 6).

[6.] ТЯЖБА ЖЕНСКАЯ^{19}

И тако пришли две женщины пред царя, из которых одна у другой украла зеркало, и хозяйка, чье то было зеркало, называлась Аурелия, а другая, что украла, Лисса, которая имела в руках своих означенное зеркало^{20}. И Аурелия, прося суда пред царем, говорила:

АУРЕЛИЯ: Известно буди тебе, государь, что сия женщина была вчера в моем доме и украла то хрусталное зеркало, которое держит теперь в руках у себя. Я многажды онаго у нее назад просила, а она в нем запирается и не хочет мне ево возвратить.

ЛИССА: Неправда то, ибо я давно уже купила то зеркало на свои денги и не знаю, как она имеет такую смелость просить не своего.

АУРЕЛИЯ: О Боже праведнейший! не верь, государь царь, ея словам, ибо она явная воровка, которая не имеет совести, и да будет известно вашему величеству, чтоб я не пришла просить не о своем добре ни за все золото, сколко есть на свете. // (л. 6 об.).

ЛИССА: О какая совесть лукавая! ведает каким образом она внушать, что б могла причтена быть за правдивую. И кто тебе, сестрица, поверит, ежели б ты знала, то б иным образом лутче сыскала, однако ж мы теперь стоим пред таким судьею, которой узнает мою невинность, а твою ложь.

АУРЕЛИЯ: О земля! как ты не пожреш сию беззаконницу, которая с толиким безстыдством запирается в моем добре, а наипаче, что старается себя показать правдивою, а меня лживою. О небо! об[ъ]яви истинну сего дела.

[7.] ПРАВЕДНОЕ РЕШЕНИЕ ЦАРСКОЕ

[ЦАРЬ]: Подите помиритеся, и теперь я вас разведу. Возмите то зеркало, разбейте в мелкие куски, и пусть возмет всякая из вас тех кусков поровну, и тако будете доволны обе.

ЛИССА: Да, государь царь, я благодарствую, ибо таким образом кончится тяжба наша, и не будем болше ссорится между собою.

АУРЕЛИЯ: Нет, нет, пусть лутче отдано будет ей, ибо не утерпела б я никогда видеть // (л. 7) разбито такое хорошее зеркало. Еще ж, кто ведает, что, может быть, когда нибудь она, признав совесть свою, мне оное возвратит, чего ради пусть она возмет ево целое в дом свой, и здесь пресечется ссора наша.

ЛИССА: Решение царское мне угодно, пусть ево разобьют, ибо впредь о том не будем между собою ссорится, и на том пусть дело [наше][512] будет.

[8.] РАЗСУЖДЕНИЕ ЦАРСКОЕ

[ЦАРЬ]: Постой, я подлинно знаю, что оное зеркало тое женщины, которая не хочет, чтоб оно разбито было. Понеже плаканием, слезами, прощениями, каковы она чинит, показует жалостнейше, что она того зеркала хозяйкою, а другая — та, что у нее украла. И тако пусть отдано будет зеркало ей, а другая пускай пойдет со стыдом.

АУРЕЛИЯ: Я благодарствую вам попремногу, милостивейший государь, понеже, уведав разумом вашим лукавство ее, решил праведно, яко праведный судия, за что буду просить всегда у неба, да сохраняет тебя и да дарует всякое благополучие по желанию вашему. // (л. 7 об.).

[9.] БЕРТОЛД, СМЕЯСЯ СЕМУ РЕШЕНИЮ, ГОВОРИТ:

БЕРТОЛД: Сие разсуждение не довольнаго ума, о царь.

ЦАРЬ: Для чего не довольнаго ума?

БЕРТОЛД: А ты разве вериш женским слезам[513]?

ЦАРЬ: Для чего ж им не верить?

БЕРТОЛД: Не знаеш ли ты, что плаканье их есть лесть, и что они ни делают, ни говорят, то все под притвором чинят. Ибо они глазами хотя и плачут, но сердцем смеются, издыхают[514] пред тобою в очах, а за очи над тобою насмехаются, говорят противное тому, о чем разсуждают. Чего ради слезы их и биения и лицеизменения все суть лестию, коварством и хитростию[515], которыя произходят из ума их, дабы исполнили ненасытное свое желание^{21}.

[10.] ПОХВАЛА ЖЕНАМ ОТ ЦАРЯ

Такую доброту, чин и разум имеют жены, что, в чем ты их ни порицает, все то неправедно, а ежели по случаю некоторая от немощи и погрешит, то достойна есть отговорки, понеже // (л. 8) она весма слаба и поползновенна впадать в те пороки, нежели как мущина. Но скажи ты мне, не называется ли тот мертвым, кто живет без жены? Во первых, жена любит мужа своего, призирает детей, вскармливает[516] их, обучает и показует все добрыя поступки. Жена порядочно дом содержит, сберегает имение, распложает фамилию, побуждает на дело челядинцов и предвидит[517] все непорядки, каковы могут случится в доме. Жена молодым людем веселье, старым утеха, детем радость, увеселеньем во дни и забавою в ночи, в любви она верна, в сообщении кому либо приятна, в разговаривании благородна, в прикосновении чиста и в повиновении[518] разсудителна, в послушании усердна, в выбирании честна, в походке чинна, в ястии целомудренна, в питье умеренна, с домашними смирна, с посторонними обходителна. Одним словом сказать, жена у мужа может назватся алмазом, брилиантом, вставленным в чистое золото, и ежели б некоторая в какое либо безумие или мнение превращенное и впала, то напротив сто честнейших и добрых находятся, и того ради я держу учиненное мною // (л. 8 об.) решение за праведное.

БЕРТОЛД: Поистинне видно, что ты очень любишь жен, и для того столь многими словами их выхваляеш. Однако ж что [б][519] ты сказал, ежели я то зделаю, что ты все то, что на защищение их ни сказал заутра[520], на вечер, прежде нежели как спать ляжеш, инако перемениш?

ЦАРЬ: Когда б ты это зделал, я бы сказал, что ты первой человек на свете, а ежели не зделаешь, тот час велю тебя повесить.

БЕРТОЛД: Добро, завтра свидимся.

Между такими разговорами наступил вечер, и царь пошел в покои свои. А Бертолд, как отужинал, пошел спать в тот вечер в конюшню^{22}, думая себе сыскать какую либо дорогу, чтоб учинил царю запеть иное, противное тому, что он говорил на похвалу женам. И как выдумал хорошую хитрость, то начал засыпать, ожидая дня, чтоб произвел то в действо. // (л. 9).

[11.] ХИТРОСТЬ БЕРТОЛДОВА

Как расцвело, Бертолд, вставши с соломы, пошел к той женщине, которую царь на суде оправдил, и стал ей говорить.

БЕРТОЛД: Не знаеш ли ты, что присудил царь?

АУРЕЛИЯ: Я ничево не знаю, буде ты мне не скажеш.

БЕРТОЛД: Он велел зеркало разбить, как прежде сказал, и дать половину из нево другой, потому что она перепросила. Чего ради царь, чтоб не слышал болше ссоры и клевет, склонился удоволствовать и одну, и другую.

АУРЕЛИЯ: Как, царь ли присудил разбить мое зеркало, которой сам прежде велел мне отдать оное в целости? Вот обманываеш ты меня, пошел, делай свое дело^{23}.

БЕРТОЛД: Я тебя не обманываю, подлинно слышал я от уст ево.

АУРЕЛИЯ: О горе мне! что то я слышу! Или он то делает для того, чтоб удоволствовать тую безделницу? О какие праведные суды[521]! О какия благородныя и царския дела! О бедная правда, как ты упала[522]! Ныне болше верят лжи, нежели истине. О бесчастная я! Однако ж надлежит ли мне // (л. 9 об.) видеть тебя в тысяче кусках, любезное мое зеркало? Нет, нет, нет!

БЕРТОЛД: Еще бы тебе не было хуже того.

АУРЕЛИЯ: И что хуже того может мне быть^{24}?

БЕРТОЛД: Царь выдал такой указ, чтоб всякой муж брал по семи жен. Теперь ты разсуди, какое бесчастие[523] имеет быть в домах с толиким числом жен?

АУРЕЛИЯ: Как, такой ли он указ издал, чтоб всякой муж брал по семи жен? То еще хуже того, что хотя б велел все зеркала, сколко ни есть в городе, перебить. Но какое то дурачество, что ему так вскочило в голову^{25}?

БЕРТОЛД: Я не знаю иного тебе сказать — сказал тебе все то, что я слышал. Теперь в вас, жены, состоит защищать себя, пока злое не упредит.

По таких разговорах, как посадил оную блоху ей в ухо[524], пошел оттуда и пришел во дворец, ожидая прежде наступления вечера какой либо новины[525]. // (л. 10).

[12.] БУНТ[526] ЖЕНЩИН ГРАДСКИХ ОТ ТОЙ ЛЖИ

По отшествии Бертолда, поверя Аурелия, что якобы то состоялося подлинно, тот час пошла она к соседкам своим и расказала им все то, что слышала от Бертолда. Которые, услышавши такое дело, вступили в ярость и гнев, так что росклали огонь везде[527], и почти в один час пронеслась такая новина по всему городу. От чего собралися в одно место болше тысячи женщин, которые, говоря между собою о таковом деле, присудили итти прямо к царю, пред которым крычать и чинить такое смятение, пока он от них принужден будет опять сызнова перевершить, чтоб тот указ не был действителен впредь. И тако все исполнены гневом и яростию пошли во дворец и, как во оной вступили, то почали стучать и крепко крычать, так что царь стал как безумной, не ведая причины такого смятения женскаго, пришел весь в смущение и вне ума своего. И не возмогши более стерпеть толикаго безчиния, побуждался от гнева и ярости, принужден был отложить терпение на сторону^{26}.

[13.] ЦАРЬ ГНЕВАЕТСЯ НА ЖЕН,

А БЕРТОЛД РАДУЕТСЯ

Оборотився царь к женщинам лицем смутным[528], // (л. 10 об.) начал им говорить:

ЦАРЬ: Что то за новизна, что я слышу? и откуду происходит сей бунт[529], кто вас привел на толикую ярость? откуду раждается такой стук, для чего причиняете толикую вредность, не взбесились ли вы? кой дьявол вас привел, скажите, в злой час ваш, дьяволские жены[530]?

ЖЕНЫ: Что за новизна у тебя, о царю, какое дурачество вскочило тебе в голову? — ответствовала из них одна из смелых и сердитых, говоря: какое безумство побудило тебя издать такой указ, чтоб всякой муж брал по семи жен? Какой хорошой вымысел от разумнаго царя! Однако ведай, что не сбудется намерение твое^{27}!

ЦАРЬ: Что говорите вы, безумныныя[531]? Говорите по тише, чтоб я выразумел, и на то вам ответствовал.

ЖЕНЫ: Тише ли нам говорить? Что бы надлежало тебя[532] с престола царского, на котором ты сидиш, сбросить и глаза твои выколоть^{28}!

ЦАРЬ: Какую обиду вам я зделал? Скажите мне яснее и не сердитесь столко, как сабаки бешеныя[533].

ЖЕНЫ: Не сказали ли мы тебе уже однажды[534]? // (л. 11).

ЦАРЬ: Я не очень выразумел, скажите сызнова.

ЖЕНЫ: Нет глушее того, кто не хочет слышать. Однако ж мы тебе сызнова говорим, что ты ученил великое погрешение, а имянно, учредил такой устав, чтоб всякой муж брал по семи жен. Тебе надобно попечение иметь о интересе своем и о государстве, а не мешатся в такие дела, которые не касаются до тебя. Выразумел ли ты теперь? Лутше бы ты учинил, чтобы всякая жена брала по семи мужей, и то бы приличнее было^{29}. Однако ясно видится, что у тебя ни мало мозг нет и что ты совершенной дурак[535].

[14.] ЦАРЬ ОТГОНЯЕТ ЖЕН И ПОРИЦАЕТ ЖЕНСКОЕ ОБХОЖДЕНИЕ

О роде неблагодарный и неразсудный! когда я ль выдал такой указ? Прочь, прочь от меня подите, проклятыя и безчеловечныя[536], ибо я теперь явно узнал, что жена не показует инаго, кроме вреда, и женской род сеет плевелы и несогласия. И от кого она // (л. 11 об.) отходит, то тащит за собою граблею, что ни возможет, а куда входит, то вносит пламя и огонь[537], сердцем есть исполненным л[е]сти и измены. Сей род есть пропастию мучения, в котором слышатся часто плаканья и жалкости[538] несчастливых мужей, сей род есть вредностию отцам, мучением матерем, жезлом братьям[539], стыдом свойственником, разорением в домах и, одним словом, жены суть мукою и скорбию всему роду человеческому. Подите все в злой час и более не приходите ко мне, духи адския и лукавыя, каковы вы. О какое сокрушение, какое смятение учинили сии безумные и вспылчивые[540] за ничто! Но ежели б я узнал, кто был зачинщик сего дела, то б наградил ево по достоинству. Вот однажды пошли в злой час сии безстыдницы[541], которые мало что не выкололи мне глаз своими пальцами.

Как ушли женщины^{30}, и царь немного от гнева поусмирел, то Бертолд, которой стоял издали, слушал все и видел, что весма хорошо исполнилась ево хитрость, смеючись // (л. 12) подошел к царю и стал ему говорить:

БЕРТОЛД: Что ты говоришь, о царю! Не сказал ли я тебе, что прежде нежели ты сего дни ляжеш спать, будеш читать книгу наизворот против того, как вчерась в похвалу женам говорил? Теперь посмотри, как они тебя выценили[542].

ЦАРЬ: О какой мозг дьяволской[543]! что выдумали — бутто бы я велел всякому мужу брать по семи жен, чего никогда ни в уме своем не имел, ниже во сне видел. О какое злое семя! О какой немилосердной род!

БЕРТОЛД: Знаеш ты договор, каков мы имеем между собою?

ЦАРЬ: Ты весма прав, за что взойди сядь со мною вместе на царском троне, ибо сия честь тебе надлежит.

БЕРТОЛД: На одном сем троне не могут уместится четыре ледвен[544]. // (л. 12 об.).

ЦАРЬ: Я велю подле себя зделать еще другой такой же, на котором ты сядеш и будеш судить так же как и я.

БЕРТОЛД: Любовь и господство не хотят между собою товарыщства, и того ради управляй ты сам как государь^{31}.

ЦАРЬ: Я признаваю, не ты ли был производителем сего смятения?

БЕРТОЛД: Ты загадал о том еще сперва, и не можеш никакого наказания за то мне учинить, ибо я то выдумал, чтоб привесть в совершенство все то, что ни обещал.

ЦАРЬ: Добро, когда ты выдумал сие смятение, в том прощаю тебя. Но скажи мне, как ты начал производить сию хитрость?

БЕРТОЛД: Я пошол и сыскал ту женщину, которой ты отдал зеркало, и внушил ей, что ты паки намерен ево разбить и отдать половину супернице ее. Еще ж прибавил, что издал ты указ, чтоб всякой муж брал по семи жен. И того ради она собрала толикое многое число жен с собою, которыя учинили такой шум, как ты сам слышал. // (л. 13).

[15.] ЦАРЬ СТАЛ РАСКАЯВАТСЯ, ЧТО ОЗЛОСЛОВИЛ ЖЕН,

ЧЕГО РАДИ ПЕРЕВЕРНУВСЯ ПАКИ СТАЛ ИХ ВЫХВАЛЯТЬ

ЦАРЬ: Ты учинился великим выдумщиком, однако ж хитрости, и чють не довел ты сего дни до великаго бесчестия[545], и имели они тысячю резонов[546], а не один, так на меня сердится; и я б не мог поверить, что женской род так безумен, чтоб склонился ко учению[547] такого великаго смятения без болшаго резона[548]. Но какую причину болше сей могл бы ты им дать к раздражению на меня? тако ж и к побуждению меня на поношение тех жен, чего б я никогда ни для всего света[549] не сказал? Того ради весма о том сожалея и раскаяваися, опять переговариваю: что человек без жены, как виноград без огороды, гулбише бес пруда, река без лодки, сад бес цветов, колос без зерен, дерево без плода, город без площади, крепость без караулу и тюрма без сторожа, башни без лесницы, роза без благовония, перстень без дорогого камня, древо без сени, море без рыбы, луг без травы и, одним словом сказать, // (л. 13 об.) кто лишен такого сладкого сообщения, может назван быть зеркалом без света и алмазом без сияния.

БЕРТОЛД: Да. И лошадь без оброти[550].

ЦАРЬ: Ты — безстыдной скот.

БЕРТОЛД: Ты признал меня с начала. Впротчем, понеже я вижу, что ты сам содержит в голиком почтении жен, того ради не хочу болше говорить о них, и что прошло, то прошло[551].

ЦАРЬ: Кто хочет мне друг быть, тот бы не порицал жен, ибо они не вредят никого, не держат при себе ружья, не ищут ссор, но все смирны суть, веселы, милосердны, любовны и украшены всякою добродетелию, чего ради не побуждай болше меня за них на гнев, ибо я велю воздать тебе достойное наказание.

БЕРТОЛД: Я не касаюсь болше до струн тех гуслей[552], но станем разговаривать о другом и тако будем любезными приятелями. // (л. 14).

ЦАРЬ: Да, как на то есть и прискаска: не протився и болшему тебе, и не спорься с силным человеком, и стой далее от текущей воды.

БЕРТОЛД: Еще тихая вода и человек, которой молчит, мне не угодны.

[16.] ЦАРИЦА ПОСЫЛАЕТ ПРОСИТЬ У ЦАРЯ БЕРТОЛДА,

ЖЕЛАЯ ЕГО ВИДЕТЬ

По разговорех домашних[553] царя с Бертолдом, пришел посланной от царицы, которой царю говорил, что царица желает видеть Бертолда, прося его величество к ней его прислать. И понеже она известилась, что он забавлялся насмешкою над женами, вознамерилась высечь его хорошенко. Чего ради царь, как услышал прошение царицыно, оборотился к Бертолду и стал ему говорить:

ЦАРЬ: Царица прислала просить тебя, вот послан, которой пришел нарочно, что она желает тебя видеть.

БЕРТОЛД: Так для добра, как и для худа бывают посолства.

ЦАРЬ: Совесть недобраго человека всегда угрызает. // (л. 14 об.).

БЕРТОЛД: Обман придворной не равен с деревенским[554].

ЦАРЬ: Чистой проходит свободно через пушки.

БЕРТОЛД: Гневливая жена, горяшей огонь и дирявая сковрода суть великим убытком дому.

ЦАРЬ: Часто случается непотребному человеку то, чего он боится.

БЕРТОЛД: Гарица[555], вспрыгивая часто с сковроды, чтоб освободилася, попадает на уголья.

ЦАРЬ: Кто сеет беззаконие, жнет злая.

БЕРТОЛД: Под шапкою часто у тебя прячется моль.

ЦАРЬ: Кто выткал полотно, тот пусть и разотчет[556].

БЕРТОЛД: Худо может разоткано быть, когда концы в сетках[557].

ЦАРЬ: Кто сеет терн, тот пусть не ходит без обуви.

БЕРТОЛД: Жестоко кому нибудь прясть противу жала[558].

ЦАРЬ: Не опасайся ни от кого никакого зла.

БЕРТОЛД: Не болит голова у добраго человека.

ЦАРЬ: Разве ты опасаешся царицы, чтоб тебя не оскорбила?

БЕРТОЛД: Жена гневлива, как море без берега.

ЦАРЬ: Царица есть вся милосерда и желает тебя видеть, чего ради поди радостно и ничего в уме своем не держи. // (л. 15).^{32}

[17.] БЕРТОЛД ПРИВЕДЕН К ЦАРИЦЕ

Таким образом, Бертолд приведен к царице, которая будучи известна, как выше упомянуто, о насмеянии, учиненном чрез него женщинам прешедшаго дни, заранее приказала изготовить батожья и повелела своим фрейлинам[559] запереть его в камору и вытрясть хорошенко пыль из платья его. И в тот же час, как она его увидела, смотря на то ужасное лице, стала быть и наипаче неукротима, говоря ему^{33}:

ЦАРИЦА: Смотри, какая рожиша устрашителная[560], как тебя кличут[561]?

БЕРТОЛД: Я не кличу никого!

ЦАРИЦА: Как тебя зовут[562]?

БЕРТОЛД: Кто меня позовет, тому я ответствую.

ЦАРИЦА: Как тебя называют или имянуют?

БЕРТОЛД: Я не назывался никогда, как памятую[563].

Когда царица вопрошала Бертолда, то одна из служителниц ея принесла лахань полную воды, чтоб во оную ево посадить^{34}, но деревенщина лукавой догадався о том, стоял весма с опасением и тот час выдумал новую хитрость. А царица следовала своей речи. // (л. 15 об.).

[18.] ХИТРОСТЬ БЕРТОЛДОВА,

ЧТОБ НЕ ОБМОЧЕН БЫЛ ОН СЗАДИ

ЦАРИЦА: Как чиниш ты такие хитрости и кажешея бутто бы калдун[564].

БЕРТОЛД: Всегда, когда обмочен бываю я сзади, то отгадываю всякую вещь и знаю, буде которая женщина кого любит и с кем и когда погрешила, и честна ли она или нечестна. И, коротко сказать, все отгадываю и, ежели б случилось здесь кто либы нибудь обмочил меня сзади[565], то б я узнал тот час, тот час всякое дело.

[19.] БЕРТОЛД УБЕГАЕТ ОБМОЧЕНЬЯ

В тот час та служителница, которая принесла воду, чтоб ево обмочить, услышавши такие слова, взяла ее оттуды потихонку, опасаяся, чтоб не вышла наружу какая либо проступка. И никто не осмелился тамо учинить над ним никакой шутки, ибо все имели, по общей пословице, щель на корме^{35}. Однако ж царица, которая чрезмерно на него была гневна, приказала, чтоб всякая из служителниц, взявши по палке, выбили его хорошенко. И они сбежались к нему с великим напором, чтоб над ним не совершить дионисиевской гнев, как над несчастливым Орфеом[566]. Так что бедной Бертолд, видя себя в такой // (л. 16) великой беде, возвратился паки на обыкновенную свою хитрость и, оборотясь к ним, стал говорить.

[20.] НОВАЯ ХИТРОСТЬ БЕРТОЛДОВА,

ЧТОБ НЕ БЫЛ БИТ

БЕРТОЛД: Пусть из вас та, которая намерена отравить за столом царя, возмет прежде палку и меня ударит, то я буду доволен.

В тот час стали они смотреть друг на друга и говорить между собою: «Я не думала никогда о таком важном деле». Ответствовала и другая: «Ниже я». И тако от одной до другой пришло до самой царицы, так что побросали палки на сторону, а он, доброй Бертолд[567], сицевым образом[568] от тех страшных побой на тот час избыл.

[21.] ЦАРИЦА ВСЯКИМ ОБРАЗОМ ЖЕЛАЕТ БЕРТОЛДА БИТЬ

Царица, у которой отчасу болше разгарался гнев на Бертолда^{36}, послала с приказом к гвардии[569] своей, что как станет выходить на двор Бертолд, то б без всякой пощады его били, при том провожали его четверо из лакеев ее, которые б после дали ей ведомость, что над ним зделается. // (л. 16 об.).

[22.] ХИТРОСТЬ БЕРТОЛДОВА,

ЧТОБ НЕ БЫЛ БИТ ОТ ГВАРДИИ

Когда Бертолд увидел, что никоим образом не мог себя освободить, то паки стал убегать ко обыкновенному своему судье[570], то есть к хитрости[571] и, оборотяся к царице, стал говорить: «Понеже я вижу явно, что ты хочеш видеть меня побитого, того ради прошу учини со мною такую милость, ибо прошение мое весма легко и можеш то учинить без всякой тебе противности. А именно: прикажи тем лакеем, которыя идут меня провожать, дабы они сказали салдатом, чтоб берегли толко мою голову, а с протчим бы без пощады управлялись».

Царица, не выразумев подлогу, приказала им сказать гвардии, чтоб берегли голову, а с протчим бы управлялись, как хуже могут. И тако лакеи провожали его прямо до гвардии, которая почти совсем в строю стала и дубины изготовили, чтоб исполнить повеление. Бертолд же стал выступать наперед перед другими несколко подалее. И, когда провожатые // (л. 17) увидели гвардию в строю, готовых на повеление, и Бертолд стал доходить до строю, то стали те провожатые издалека крычать, чтоб берегли голову, а с протчим бы управлялись, как хуже могут, для того, что царица так повелела.

[23.] ЛАКЕЕВ ПОБИЛИ ВМЕСТО БЕРТОЛДА

Гвардия, видя Бертолда напереди перед другими и, думая, что он у них головою, пропустили его без всякаго повреждения. А как дошли до них лакеи, то начали их так бить, что переломали им дубьем и руки, и ноги. И, коротко сказать, не осталось у них живова места, где бы дубина не побывала. И тако все побитые и переломаные возвратились к царице, которая, услышавши, что Бертолд таковою хитростию свободился и что вместо его побиты лакеи, разсердилась на него пуще и закляла себя не оставить его без отмщения. Однако ж на тот час скрыла гнев свой, ожидая новой притчины. А между тем велела лечить лакеев, которые (как выше помянуто) были // (л. 17 об.) на праздник отделаны по общей пословице[572].

[24.] БЕРТОЛД ВОЗВРАТИЛСЯ К ЦАРЮ,

ЧИНИТЬ НОВОЙ ВЫМЫСЕЛ НАД ШУТОМ[573]

Как наступил другой день и начали по обыкновению во двор царской собиратся кавалеры и министры[574], то и Бертолд непреминул притти туда ж по обыкновению своему, котораго, увидя, царь призвал к себе и стал ему говорить:

ЦАРЬ: Хорошо ли и как ты обошелся с царицею?

БЕРТОЛД: Сверху платья до подолу мало разности.

ЦАРЬ: Море не очень ли волновато было?

БЕРТОЛД: Кто знает парусы порядочно управлять, то переезжает всякую глубину без опасности.

ЦАРЬ: Небо не угрожало ли великим градом[575]?

БЕРТОЛД: Град выпал, да на других.

ЦАРЬ: Чаешь ли ты, что опять вёдро разгулялось?

БЕРТОЛД: После меня осталось небо весма облачно.

[25. БЕЗЧИНИЯ НЕКОЕГО ОБЖОРЫ[576]]^{37}

В то время один шут, которой при царе стоял // (л. 18) и шутил смешные забавы[577], и назывался Фаготом, то есть прожора[578], потому что человек был толстой, мал возрастом[579], плешив^{38}, сказал царю: «Яви государь ко мне милость, повели мне поговорить с сим деревенщиною, ибо я ево начисто отделаю».

Царь ему сказал: «Говори, что хочеш, толко смотри, чтоб не пострадал ты того ж, как некоторой другой, что пошел брить, да самого выбрили». «Нет, нет — ответствует Фагот — я его не боюся». И оборотився к Бертолду как бы рожею превратною, чтоб ему говорить^{39}:

ФАГОТ: Что ты говорит, бородач, которой выпал из гнезда[580]?

БЕРТОЛД: С кем ты говорит на бескрылном месте[581]?

ФАГОТ: Сколко миль от неба до земли[582]?

БЕРТОЛД: Сколко шитаеш ты от горшка щей до корыта с кормом[583]?

ФАГОТ: Для чего курица черная несет яйца белыя?

БЕРТОЛД: Для чего завяски у царя черные, а на тебе башмаки красные[584]?

ФАГОТ: Сколко которых болше, турков или жидов?

БЕРТОЛД: Сколко ис тех болше, что у тебя в рубашке или в бороде // (л. 18 об.).

ФАГОТ: Деревенщина и лошадь родились в одних родинах.

БЕРТОЛД: Обжора и свинья ядят оба из одного корыта.

ФАГОТ: Сколко тому, как не было на тебе батожья[585]?

БЕРТОЛД: Сколко тому, как тебе дали скуфью[586]?

ФАГОТ: Бык ли ты или козьол?

БЕРТОЛД: Не мешай в збор своих[587].

ФАГОТ: Долго ли тебе не покинуть своих хитростей?

БЕРТОЛД: Долго ли тебе лизать поваренныя блюды[588]?

ФАГОТ: Деревенщине не давай палки в руки.

БЕРТОЛД: Свинье и лягушке не чисти грязи[589].

ФАГОТ: Ворон никогда не принашивал добрых вестей.

БЕРТОЛД: Грачи и вороны всегда гоняются за стервою[590].

ФАГОТ: Я доброй человек и весма чинной.

БЕРТОЛД: Кто хвалится, тот марается.

ФАГОТ: Деревенщина — худая скотина[591].

БЕРТОЛД: А потаковщик[592] — дурной урод.

ФАГОТ: Не бывало никогда деревенщины без лукавства.

БЕРТОЛД: Не бывало никогда петуха без брудей[593] и без гребня, и шута без похлебства[594].

ФАГОТ: Башмаки твои разинулись[595].

БЕРТОЛД: Смеются они тебе, что ты скотина. // (л. 19).

ФАГОТ: Чулки твои в заплатах^{40}.

БЕРТОЛД: Лутче чулки в заплатах, нежели такой ус[596], каков у тебя.

Имел сей шут многия дурныя знаки на лице, чего ради видя, что Бертолд касается до насмехания над его телом, не ведая, что ему ответствовать, покраснел, как огонь, от стыда. А болше тогда, как все придворныя стали смотреть на сию отмену, и тако начал молчать и рад бы был вытти, ежели б те кавалеры ево не удержали.

А Бертолд от долгаго говоренья имел рот свой полон слюн и, не зная куда плюнуть, потому что двор весь был украшен и убран шелковыми и золотыми материями, сказал царю: куда повелит ему плюнуть? Царь ему сказал, что б плюнул на порожнее место[597]. Тогда оборотясь Бертолд к Фаготу (которой, как выше упомянуто, плешив был), плюнул ему на голову, за что он, осердясь, стал жаловатся царю о учиненной обиде. Бертолд же, оправдая себя, говорил: «Мне царь дал повеление // (л. 19 об.) плюнуть на порожнее место. И где лутче порожнее место, как твоя голова[598]? Нет ли пословицы, что плешивая голова вшам площадь? И тако я не погрешил нимало, что наплюнул на порожнее место по повелению царскому».

По сем весь двор оправдал Бертолда, а Фагот, бьючи[599] свою голову, принужден был терпеть. И лучше б быть ему голодну[600], нежели мешатся когда нибудь с ним. Чему все обрадовались, потому что он показывал себя за разумнаго человека[601] и над всеми насмехался, а тогда от стыда своего не смел ни взглянуть и чють с серца своего не удавился[602]^{41}. И понеже уже было позд[н]о, то царь бояр своих распустил, а Бертолду приказал, чтоб он к нему наутре пришел ни наг, ни одет^{42}.

[26.] ХИТРОСТЬ ПРЕИЗРЯДНАЯ БЕРТОЛДОВА

О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕВО К ЦАРЮ ПО ПРИКАЗУ ОТ НЕГО ДАННОМУ

Как наступил день, то Бертолд явился к царю, // (л. 20) обернувшись в мрежу[603] рыболовную, и царь, увидев его, стал ему говорить:

ЦАРЬ: Для чего ты явился предо мною так?

БЕРТОЛД: А не приказал ли ты мне, чтоб я возвратился к тебе сево дни так, чтоб ни наг был, ни одет?

ЦАРЬ: Да, приказал я так.

БЕРТОЛД: И вот я обернут сею мрежею, которою одна часть удов моих накрыта, а другая наруже видна.

ЦАРЬ: Где ты был до теперешняго времени?

БЕРТОЛД: Где я был, там уже не стою, и где я стою, другая не могут стоять, кроме меня.

ЦАРЬ: Что делает отец твой и мать, и брат твой с сестрою?

БЕРТОЛД: Отец мой из одново убытка делает два, // (л. 20 об.) мать моя помогает соседке своей в том, в чем уже болше помочь не может, брат мой сколко ни найдет, столко убивает, а сестра моя плачет о том, чему смеялась во весь инешней год.

ЦАРЬ: Растолкуй мне сию загатку.

БЕРТОЛД: Отец мой в поле, желая загородить дорогу, положил творну[604], так что те проезжия, которыя привыкли тою дорогою ездить иногда по одну, а иногда по другую сторону тово творну, зделали, вместо одной, две дороги. Мать моя сжимает глаза у соседки своей умершей, чего уже впредь не зделает. Брат мой, стоя на солнце, бьет вшей, сколко ни нашел в рубашке. Сестра моя во весь инешней год отдалася в забаву с мужем своим[605], а ныне плачет на постели, ожидая тяшких родин.

ЦАРЬ: Кой день изо всех других долее?

БЕРТОЛД: Тот, в которой кто нибудь пробудет неетчи[606].

ЦАРЬ: Какая та глупость, каковой не бывает болше у человека?

БЕРТОЛД: Ставить себя за разумнаго.

ЦАРЬ: Для чего седеет скорее голова, нежели борода? // (л. 21).

БЕРТОЛД: Для того, что волосы на голове выросли прежде, а не на бороде.

ЦАРЬ: Какое то детище, что огаливает[607] бороду у матери?

БЕРТОЛД: Веретено.

ЦАРЬ: Что то за трава, которую узнавают и слепыя?

БЕРТОЛД: Крапива.

ЦАРЬ: Что то за вещь[608], которая танцует по воде, а никогда ног своих не вымывает?

БЕРТОЛД: Лодка.

ЦАРЬ: Кто то таков, что прячет сам себя?

БЕРТОЛД: Червь шелковой.

ЦАРЬ: Какой то цвет, котораго нет хуже?

БЕРТОЛД: Тот, которой выходит из бочки, когда ренское уже на дрожжах[609].

ЦАРЬ: Что то за вещь, которая ни в чем стыда не имеет?

БЕРТОЛД: Ветер, которой подходит и под подол к женщинам. // (л. 21 об.).

ЦАРЬ: Что то за вещь, которой никто не хочет видеть в своем доме?

БЕРТОЛД: Проступка, то есть вина[610].

ЦАРЬ: Что то за кривая вещь, которая подрезывает ноги всех равных?

БЕРТОЛД: Серп, которым жнут хлеб.

ЦАРЬ: Сколко тебе лет?

БЕРТОЛД: Кто считает свои годы, тот производит счет с смертью.

ЦАРЬ: Что белее всего?

БЕРТОЛД: День.

ЦАРЬ: Белее ли и молока?

БЕРТОЛД: Белее и молока, и снегу.

ЦАРЬ: Ежели ты мне сево не покажешь, то я велю тебя без пощады сечь.

БЕРТОЛД: О несчастия и бедства придворнаго[611]!

[27.] ХИТРОСТЬ ВЫСОЧАЙШАЯ БЕРТОЛДОВА, ЧТОБЫ ОТБЫТЬ ЕМУ ОТ БАТОГОВ

Пошел Бертолд и взял кувшин молока, которой тайно пронес в камору царскую и скрыл в ней все окна в самый полдень. // (л. 22) И как токмо вошел царь в тое камору, то поткнулся об тот кувшин молока, и все оное пролил и чють что сам не упал. От чево весма разсердился и приказал растворить окна и увидел то молоко, пролитое наземь, и что он о кувшин споткнулся, стал крычать, говоря:

ЦАРЬ: Кто поставил кувшин с молоком в моей каморе и закрыл окна, чтоб я споткнулся?

БЕРТОЛД: Я то зделал, дабы тебе показать, что день всячески белее и чище молока[612], ибо ежели б молоко было белее дни, то бы оно светило тебе в каморе, и ты бы не споткнулся о кувшин, как теперь учинил.

ЦАРЬ: Ты — лукавой деревенщина и всякаго вымысла изобретатель. Но кто то таков, идущий сюда? Подлинно посланной от царицы, как я вижу, и держит писмо в руке. Поотсторонись ты к месту, дай мне время выслушать, зачем он пришел.

БЕРТОЛД: Я отойду прочь, и не допускает ли Бог какого зла на меня[613]? // (л. 22 об.).

[28.] МНЕНИЕ, ВСКОЧИВШЕЕ В ГОЛОВУ ЖЕНАМ ГРАДСКИМ^{43}

Пришел посланной пред царя, которому отдал достойной респект[614], подал писмо от царицы содержания следующаго^{44}: что госпожи градския, а имянно шляхетныя[615], желают и позволении просят от царя, дабы могли и они вступать в советы и правления градския так, как бы и мужья их, и решили бы дела и производили суды с определением. И, одним словом сказать, все бы то чинили и они, что чинят сенаторы и министры, приводя на то доказательство, что были и другая жены такия ж, которыя управляли государства и владетелства столь разумно, что в мимощедшия годы[616] не могли того учинить многая государи и что еще выходили на войну и защищали земли свои и государства мужественно. Чего ради не надлежит царю в том им отказать, но прошение их принять за праведное и все пожелания их исполнить, ибо им признавается за великую обиду, что мущины употребляются во всякия государственныя дела, а они почитаются за ничто. Заключая свою речь в том, что в нужных делах будут и они так содержать секрет, как и мужья и, может быть, что // (л. 23) еще болше их, чего для царица очень о том старалася, прося царя попремногу о сем деле. Как прочел царь писмо и выразумел безумное прошение сих жен, не знал за какую дорогу принятся[617]. И тако оборотився к Бертолду, расказал ему о том деле. Которой [Бертолд] начал очень смеятся, за что царь, поосердився, стал ему говорить:

ЦАРЬ: Смеешся ль ты, палачь?

БЕРТОЛД: Смеюсь я подлинно, и есть ли бы кто теперь не смеялся, тому надлежало все зубы выбить.

ЦАРЬ: Для чего?

БЕРТОЛД: Для того, что те жены тебя признали за бабика[618], а не за Албуина. И того то ради они тебе учинили толь безумное прошение.

ЦАРЬ: В их воли состоит просить, а в моей воли пожаловать.

БЕРТОЛД: Плоха та сабака, которая допускает себя за хвост ловить. // (л. 23 об.).

ЦАРЬ: Говори яснее, чтоб я выразумел.

БЕРТОЛД: Бедныя те домы, где курицы ростятся[619], а петух молчит^{45}.

ЦАРЬ: Ты, как солнце мартовское, которое греет, а не растаивает.

БЕРТОЛД: Разумному человеку не много слов надобно.

ЦАРЬ: Вынь мне вдруг из мешка[620].

БЕРТОЛД: Кто хочет дом иметь чистой, тому не надобно держать ни птиц, ни голубей.

ЦАРЬ: Кто мешается с бездельем, толко лиш поварн[621] коптит^{46}.

БЕРТОЛД: Одним словом, што ты хочеш от меня?

ЦАРЬ: Хочу твоего совета в сем деле^{47}.

БЕРТОЛД: Муравей ли просит теперь хлеба от сверчка?

ЦАРЬ: Ведаю я, что ты умьон и обогащен многими инвенциами[622], сиречь вымыслами[623], и того ради всю трудность сего дела на тебя полагаю.

БЕРТОЛД: Ежели ты положиш ту трудность на меня, то не держи у себя ничего в уме, я скоро ее сыму с тебя. Пусть я // (л.24) буду делать, что знаю, и буде они вперед станут тебе говорить о сем долге[624], то буду я сабака.

ЦАРЬ: Поди, старайся, как бы скорее их с той дороги свести.

[29.] ХИТРОСТЬ РАЗУМНАЯ БЕРТОЛДОВА,

ЧТОБ ВЫВЕСТЬ ИЗ ГОЛОВЫ НАМЕРЕНИЕ ВЫШЕОЗНАЧЕННЫХ ЖЕН

Пошел Бертолд на рынок и купил одну птичку, которую посадил в шкатулку и принес ее к царю, сказав ему, чтоб он отослал оную к царице так, как она заперта, а царица бы отдала тем женщинам с таким приказом, чтоб отнюдь ее не открывали и чтобы наутре пришли к царю, принесши с собою и шкатулку запертую. И тако потом царь обещается учинить с ними ту милость, о чем они просили. Царь по такому совету бертолдову тое // (л. 24 об.) шкатулку отослал к царице с нарочно посланным, И оную приняв, царица отдала вышепоказанным боярыням[625], которыя были в ее каморе, ожидая ответу с таким приказом от страны царской[626], чтобы оную ни под каким образом не открывали и на завтрешней бы день ее возвратили, и что они получат все желание свое от царя. И тако все с радостию разъехались от царицы^{48}.

[30.] ЛЮБОПЫТСТВО ЖЕНСКОЕ[627]

Как вышли показанные жены от царицы, то пришло им превеликое желание видеть оное, что было положено в шкатулке^{49}. И начали друг другу говорить: «Хочете ли посмотреть, что заперто в шкатулке?» Одни говорили, что открывать не надобно, ибо отдан нам крепкой приказ, чтоб никак не открывать, понеже, может быть, что положена там какая нибудь нужная вещь царская. А другая боярыни любопытнейшия говорили: «От того, что мы и посмотрим, ничего не зделается, и ежели мы ее откроем и посмотрим тово, что бы в ней ни было».

[31.] ПРИГОВОР ЖЕНСКОЙ

Напоследок по многих разговорах и замешателствах[628] // (л. 25), каковы между собою они чинили, приговорили ее открыть. И тако что стали ее открывать и еще совсем крышки не подняли, то птичка, бывшая тамо, вдруг выпархнула и вон на двор вылетела. От чего все остались смратны[629] и печалны, а наипаче в том, что не могли усмотреть, какая то птичка была, ибо с такою скоростию из глаз их улетела, что не могли разсудить, воробей ли или щегленок был^{50}. Понеже, ежели б ее усмотрили, то бы старалися приискать такую ж другую птичку, подобную ей, и на завтрешней бы день принесли ее к царю так, как была, и от того бы никакого зла им не приключилось.

[32.] ПЕЧАЛЬ ВЫШЕОПИСАННЫХ ЖЕН, О УЛЕТЕНИИ ПТИЧКИ

Затужившись и запечалившись, все те бедныя боярыни, о потерянии птички, стали обличать свое любопытство и говорить: «О бедныя мы, с каким лицем появимся мы к царю! понеже не сохранили повеления его, ниже могли на одну ночь удержать запертую птичку. Бедныя и безнадежныя мы! Какая радость // (л. 25 об.) и какая смелость[630] будет нам завтра поутру»? Так они всю ту ночь препроводили в грусти и печали и не знали, что им назавтра делать, итти ли прямо к царю или отстатся у себя в доме.

[33.] ПРИГОВОР МУЖЕСТВЕННЫХ ЖЕН

Как пришла ночь, и наступил день светлой, то они встали и собрались все вместе и, как десператныя[631], не знали, за какую дорогу принятся и куда итти — наперед, к царю ли прямо об[ъ]явить о своей вине, или к царице. Иная говорила так, а иная инак; иная говорила, что итти, а иная, что не ити. Напоследок, по многих словах вышла одна из них изо всех, якобы наисмелейшая, и стала говорить: «Для какой притчины теряем мы столко времени в непотребных разговорах между собою? Проступка наша уже учинилась и невозможно ее утаить ниже исправить, кроме того, что просить прощения у царя и сказать ему, не обинуяся, все то, что произошло. А он, как по природе человек милосердой, а наипаче к женам, ту вину нам простит. И пойду я первая к царю перед вами, а вы будьте великодушны и подите за мною, понеже, что ни будет, за сие не казнят смертью, что одна птичка ценою в две денешки вылетела. Подите со мной и ничего не бойтесь».

А иныя опять разсуждали, что царь примет за презрение себе учиненное их преслушание и поставит так за велико, якобы у нево из садов и лугов все фазаны и рябчики выпущенны были. После того всего положили намерение итти наперед к царице и об[ъ]явить ей подробну все свое дело.

[34.] ПОШЛИ ЖЕНЫ К ЦАРИЦЕ, А ОНА ИХ ПРИВЕЛА К ЦАРЮ^{51}

Услышав царица о таком деле, весма затужилась и опечалилась, и не знала, что сказать и что делать, понеже испужалась от такого безчиния. Однако ж напоследи осмелилась и пошла к царю со всем собранием жен, которых было до трех сот, и все шли со страхом и со стыдом. Когда пришла царица во двор царской и поздравила царя, то он принял ее поздравление с радостию и потом посадил подле себя, и спросил ее, какую добрую ведомость[632] к нему принесла с толиким множеством жен. // (26 об.).

[35.] ЦАРИЦА ОБ’ЯВЛЯЕТ О УЛЕТЕНИИ ПТИЧКИ