6.18. Грязная девочка, она же Дева, и земляные лепешки

Одна из обитательниц Птичника – грязная девочка. Образный ряд, который за ней тянется, ‘грязный ребенок + лепешка + пение’, заимствован из стихотворения Кузмина «Что за дождь…» (ц. «Александрийские песни»), кстати, не только с александрийским, но и с древнеегипетским колоритом:

Со страхом переступили мы / порог низкой землянки угольщика; / хозяин со шрамом на лбу / растолкал грязных в коросте ребят / с больными глазами, / и, поставив обрубок перед тобою, / смахнул передником пыль / и, хлопнув рукою сказал: / «Не съест ли лепешек господин?» / А старая черная женщина / качала ребенка и пела: / «Если б я был фараоном, / купил бы я себе две груши: / одну бы я дал своему другу, / другую бы я сам скушал» [Кузмин 2000: 126–127].

Когда же Ангел Капуста величает грязную девочку девой, то тем самым она переводится в астральный код хлебниковского происхождения. Созвездие Дева в контексте помыкания ею и пития в ее присутствии, ср.:

Ну ка дева / принеси-ка мне воды-ка,

являет собой заимствование из «Ладомира» или, например, другого произведения Хлебникова – «Моряк и поец» (1921, п. 1930):

И, чокаясь с созвездьем Девы, / Он вспомнит умные напевы [1: 184–185];

И чокаясь с созвездьем Девы / <…>/ У шума вод беру напевы / <…>/ И пело созвездие Девы: / Будь, воин как раньше велик! [3: 40].

Правда, у Хармса грязная девочка занята обслуживанием не человека, а ангела.

Грязная девочка поет на заумном – небесном, но в то же время имитирующем звуки птиц – идиолекте. Возможно, ее пение пародирует только что приведенную песнь хлебниковской Девы из стихотворения «Моряк и поец». Так или иначе, Хармс прибегает к фонетической имитации детских дефектов речи. Начав с «кля кля» (вместо звукоподражательного кря кря), героиня – абсурдным образом – в конце своей песенки спокойно выговаривает звук Р. Сторож видит в ее пении безобразие и глупость.