6.20. Лебедь, он же Звезда Лебедь Агам, он же кусок неба, он же цветок над головой, он же цветок из головы, он же Кухивика

Этот многоименный и многофункциональный объект переживает метаморфозы на всем протяжении «Лапы». Предположу, что многоактность его превращений была вызвана к жизни попыткой Хармса согласовать его с купальским сюжетом и с не вписавшейся в этот сюжет любовной и оккультной топикой. Что касается купальского сюжета, то уже Гоголь ввел в него метафорическое превращение цветка в звезду, о чем говорилось в параграфе 3.1[537].

В лаповедении интересующая нас цепочка метаморфоз оставалась незамеченной. Ее идентификации способствует как интертекстуальный анализ, так и отслеживание лексических и мотивных повторов. Например, предикат сорвать сначала участвует в тропе ‘человек срывает звезду как если бы это был цветок’, а затем в метафоре ‘ветер срывает кусок неба, как если бы это была крыша’.

Первое появление рассматриваемого объекта – цветок из головы, второе – «цветок над головой», который Земляк воспринимает так же, как гоголевский Петро (см. параграф 3.1), третье – в приказах Власти «сорвать звезду» и «опустить агам к ногам». Поясняя, что такое агам, Власть рассказывает в том числе о старом созвездии Лебедя в виде креста и о новой звезде Лебедь Агам.

Попутно отмечу, что образ недавно появившейся купальской звезды, предназначенной для Земляка, опирается на новозаветный аналог – Рождественскую звезду, зажегшуюся в день появления на свет Иисуса Христа и ставшую путеводной для волхвов, ср.:

«Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском…, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф 2:1–2);

«И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец» (Мф 2:9).

Это, кстати, еще один довод в пользу того, что Земляк, похищающий предназначенную ему звезду, перерождается в сверхчеловека.

Поднявшись за своей звездой на небо – точнее, в небесный птичник – Земляк опрашивает всех встречных о лебеде, потом разговаривает с самим лебедем, берет его в руки и уносит на землю. Это, кстати, – четвертое появление обсуждаемого объекта. Такие события в интертекстуальной перспективе оказываются эхом футуристической метафорики и образности. Примеры того, что кубофутуристы к ней часто обращались, уже приводились выше, а потому процитирую лишь родоначальника этой традиции Филиппо Томмазо Маринетти. В его «Футуристе Мафарке» главный герой похваляется тем, что способен справиться с небесными созвездиями, в том числе Лебедем:

«Альдебаран! Плечо Ориона! Вы далеко не уползете на ваших дрожащих лучах, как на костылях!.. Нога Ориона… и ты, Созвездие Лебедя, вы тоже ослабнете!» (пер. Вадима Шершеневича, [Маринетти 1916: 38])[538].

Доверчивый лебедь Хармса, говорящий Земляку «я тут», – обращенный образ хлебниковского лебедя, «немного осторожного для него самого» [4: 27], – из «Зверинца». Далее, похищение лебедя выполнено с оглядкой на «Войну в мышеловке», где развернута метафора ‘небо ? пойманная птица’:

Малявина красавицы, в венке цветов Коровина, / Поймали небо-птицу. <…> [2: 245][539].

Не случайно бдительный Утюгов сразу же ассоциирует этого лебедя с недостающим куском неба.

Наконец, лебедь в руках у Земляка напоминает о сцене из хлебниковского «Есира»:

«Это проходил среди толпы высокий малый в белой рубашке и зипуне ярко-красного цвета. В руках у него был дикий лебедь, связанный в крыльях тугими веревками.

– Лебедь, живой лебедь! – Казалось, его никто не слышал… Он решил освободить прекрасного пленника» [4: 92].

Всесторонняя ориентация Хармса на Хлебникова позволяет провести и некоторые другие параллели между писателями. Поскольку лебедь был частью хлебниковского самообраза, ср. «Трубу Гуль-муллы»:

Ок! / Ок! / Белый пух обронен / Нежной лебедя грудью / В диких болотах, / Быстрые ноги босые, скорые ноги пророка. <…>//Ок! Ок!/Это пророки/Сбежалися/ С гор / Встречать / Чадо Хлебникова [1: 233];

Я с окровавленным мозгом, /Белые крылья сломив, / Упал к белым снегам [1: 234] (гл. 2)[540],

то Хармс мог аналогичным образом спроецировать лебедя на «я» главного героя. Можно сказать и больше: похищая звезду Лебедь Агам в виде лебедя, Земляк тем самым – по хлебниковским же предписаниям – сводит на землю свое «я».

Финал «Лапы» в отношении интересующего нас объекта зеркально повторяет ее начало. Власть еще раз приказывает Земляку опустить агам к ногам. По-видимому, Земляк это проделывает, и тут же лебедь превращается в цветок, вырастающий из головы младенца. Далее цветок именуется кухивикой. Агам и кухивика – пятое и шестое появление рассматриваемого объекта.

Называя цветок кухивикой, Хармс следует словообразовательной модели русского языка (ср. повилика), которой до него отдал дань Хлебников в серии своих цветочных неологизмов, ср. «В лесу. Словарь цветов»:

В траве притаилась дурника, / И знахаря ждет молодика [2: 211].

Кухивика и лебедь своей фонетикой перекликаются с заданной в «Лапе» купальской темой. В первой о Купале напоминает начальное К. Второе же, будучи Эль-словом из репертуара Хлебникова[541], перекликается с купальской темой «Лапы» все через того же хлебниковского «Ладомира», гласящего: И вижу Эль в тумане я / Пожаров в ночь Купала.