1. Знание городов и специфика его констелляций: вводные замечания и основной тезис

Как соотносятся друг с другом город (регион) и знание? Урбанистика и городская политика в последние двадцать лет дали два принципиальных ответа на этот вопрос.

Одна позиция, имеющая определяющее значение для формирования критического мейнстрима последних десятилетий, основана на принципиально скептическом отношении к роли “постфордистских” индустриальных городов в производстве знания (и наоборот). Подкрепляется эта позиция давними сомнениями относительно того, могут ли материальные инфраструктуры вообще оказывать каузальное воздействие на интеллектуальные виды деятельности, не зависящие от места своего осуществления, и на формы креативности, выходящие за пределы такого места. Вместе с тем, данная позиция выдвигает на первый план эффекты открепления, возникающие за счет печально известного “пространства потоков” (space of flows, см. Castells 1996, а также § 2 этой статьи), и подчеркивает исходящие от глобальных высокотехнологичных коммуникационных сетей и финансовых потоков импульсы, ведущие к деспатиализации и синхронизации различных процессов.

Другая, противоположная этой позиция, которая в последние годы стала пользоваться большой популярностью, с программным оптимизмом славит “Город” (имея в виду город вообще, но обычно большой) как мотор и инкубатор новых комбинаций знания и пространства, а иногда даже как естественную среду обитания форм хозяйствования, основанных на знании, с их “sticky knowledge places” и креативными инновационными прорывами. Словно универсальные “выкройки”, годные для всех перспективных стратегий развития городских регионов, разные комбинации связки “знание+город” демонстрируются как выставочные образцы городской политики: “город знания”, “город науки”, “наукоград” и т. п.

Обе эти позиции, как бы они ни контрастировали друг с другом, скорее всего ошибочны. Однако они относительно осмысленны в качестве крайних точек некоего континуума новых комбинаций “город+знание+социальная среда”, которые реструктурируют динамику развития городов и в особенности накладывают определяющий отпечаток на индивидуальное лицо каждого города. В обширных пространствах действия и дискурса между этими крайними точками обнаруживаются всё более конкретные, специфичные для отдельных случаев структурные связки между развитием города, развитием различных сетей и развитием знания. Это – новые процессы коэволюции, т. е. они не характеризуются односторонним каузальным детерминирующим воздействием одного на другой. Разнообразие представленных в них форм тесных связок и мимолетных соприкосновений очень велико. Чтобы эти процессы изучать, я ввожу эвристическую концепцию городских ландшафтов знания (KnowledgeScapes – см. Matthiesen 2005; 2007a; 2007b). C ее помощью можно уточнить центральный тезис данной статьи:

Структуры и пути развития городских регионов, а также их индивидуализированные траектории всё больше и больше определяются спецификой динамики коэволюции в области формирования знания, пространства и сетей. Поэтому комбинации знания и пространства вносят важнейший вклад в профилирование индивидуализированных городских процессов и их динамики, причем роль этих комбинаций настолько велика, что мы можем говорить об “основанных на знании” собственных логиках развития городов. Это одновременно означает, что специфика “габитуса города” (Lindner 2003; см. также § 4 этой статьи) всё больше определяется реконструкцией важнейших для того или иного городского региона ландшафтов знания, их арен и акторов.

Если этот тезис удастся подтвердить посредством систематических попыток опровержения, то это не только будет иметь последствия для урбанистики, но и окажет заметное влияние на градостроительное планирование, политику городского развития, проектирование облика и идентичности городов, а также на формы муниципального управления и процессы брендинга: везде в таком случае потребовался бы более систематический учет специфичного для каждого города и формирующего его габитус структурного уровня коэволюции социальных сред, знания и городских пространств. Только тогда у нас была бы надежда, что мы сможем участвовать в структурировании динамики развития городских регионов, подчиняющейся собственной логике. “Знание городов” (см. Matthiesen/Mahnken 2009) вместе с его институциональными формами распределения – между разными вариантами развития, между новыми диспропорциями знания, создающими препятствия альянсами и специфическими формами “урбанизации” знания – приобретает в таком случае ключевую роль как для новой разновидности урбанистики, так и для городской политики, ориентированной на специфические социальные среды (Breckner в Matthiesen/Mahnken 2009).

Центральный тезис о специфических, определяющих облик города ландшафтах знания и о действующих по собственной логике, основанных на знании формах габитуса городов я буду обосновывать посредством следующих семи шагов:

1) ретроспективный обзор господствовавшей в течение долгого времени парадигмы информационного общества с ее подпарадигмами общества услуг;

2) описание основных вариантов динамики развития городов, основанной на знании;

3) их спецификация в контексте дискуссии о габитусе города;

4) уточнение эвристической техники изучения ландшафтов знания;

5) два небольших кейса (Йена, Берлин/Бранденбург), на основе которых очерчиваются типичные признаки конкретных городских ландшафтов знания и вариантов их развития;

6) выводимые из сказанного аргументы в пользу смены парадигмы в социологии города;

7) обобщающие замечания о необходимости новой урбанистики – компаративной, опирающейся на этнографический материал.

По ходу текста будут даны краткие методологические замечания касательно “больших субъектов”, соотношений микро – и макроуровня, а также ориентирующейся на Георга Зиммеля программы объяснения города через реконструкцию его “индивидуального закона” в виде специфичного для него центрального кода.