СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ: МЯТЕЖНАЯ ЮНОСТЬ

Сравнение Петербурга и Москвы, противопоставление петербургской и московской литературы стало привычным уже в XIX веке. Новый век подхватил и продолжил эту традицию. Соперничество двух столиц многое определяет в искусстве модернизма. Блок, Ахматова, Мандельштам порождены атмосферой Петербурга и по-разному продолжили «петербургский текст». Древняя столица, вернувшая себе этот статус сразу после революции, тоже имела своих певцов и поклонников. В стихотворении, обращенном к А. А. Ахматовой, Цветаева декларирует внутреннее родство с ней и в то же время разграничивает «сферы влияния»:

Соревнования короста

В нас не осилила родства.

И поделили мы так просто:

Твой – Петербург, моя – Москва.

(«Соревнования короста…», 12 сентября 1921)

В одном из многочисленных стихотворений Цветаевой, посвященных Москве, есть признание в любви, переходящее едва ли не в молитву:

– Москва! – Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси – бездомный.

Мы все к тебе придем.

<…>

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

(«Стихи о Москве», 8 июля 1916)

Москва была домом и почвой Цветаевой, одной из главных тем ее поэзии – и оказалась матерью и мачехой в ее судьбе.

Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в семье профессора Московского университета Ивана Владимировича Цветаева. Об отце она всю жизнь вспоминала с понятной гордостью, не только как об ученом, но и как об энтузиасте, бессребренике, который положил жизнь на то, чтобы подарить Москве культурное чудо.

И. В. Цветаев был сыном бедного священника из Владимирской губернии. Он окончил Петербургский университет, занимался историей искусства и лишь в 26 лет побывал в Италии. Как вспоминала дочь, он едва ли не с детства мечтал о том, чтобы сокровища европейского искусства как можно раньше стали доступны русским мальчикам и вообще русской публике. «Мечта о музее началась, конечно, до Рима – еще в разливанных садах Киева, а может быть, еще и в глухих Талицах, Шуйского уезда, где он за лучиной изучал латынь и греческий. „Вот бы глазами взглянуть!“ Позже же, узрев: „Вот бы другие (такие же, как он, босоногие и „лучинные“) могли глазами взглянуть!”» («Отец и его музей», 1936)

Жизнь в очередной раз повторила сюжет некрасовского «Школьника»: вдохновленный примером великого предшественника деревенский мальчишка вступает в мир науки (или культуры), а через много лет, добившись цели, мечтает, чтобы по его пути, но уже с меньшими усилиями, прошли другие.

«Архангельский мужик» был «первым нашим университетом» (Пушкин) и создал Московский университет. Владимирский мужик задумал создать в Москве музей изящных искусств: ведь не все «босоногие и лучинные» могли попасть в Рим.

Практическое осуществление идеи началось в год смерти императора Александра III (1894), когда одна московская старушка пожертвовала несколько тысяч на богоугодное дело в память об усопшем. На организацию музея ушло почти двадцать лет. За эти годы И. В. Цветаев похоронил жену (мать Цветаевой, М. А. Мейн, умерла в 1906 году; в семье была еще дочь Ася, двумя годами моложе Марины), собрал большую библиотеку, тратил все свое жалованье и другие заработки только на нужды музея.

Музей изящных искусств (сейчас это Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина) открылся 31 мая 1912 года. Цветаева вспоминала, что в день открытия богатая дама-поклонница привезла создателю музея подарок. «– Хочу, чтоб вы знали: это – римский лавр. Я его выписала из Рима. Деревцо в кадке. А венок сплела сама. Да. Пусть вы родились во Владимирской губернии, Рим – город вашей юности, и душа у вас – римская. Ах, если бы ваша жена имела счастье дожить до этого дня! Это был бы ее подарок!»

Воспоминания об отце Цветаева оканчивает печальной финальной точкой: «Отец мой скончался 30 августа 1913, год и три месяца спустя открытия музея. Лавровый венок мы положили ему в гроб» («Лавровый венок», 1936).

В двадцать один год Марина Цветаева осталась без родителей. К этому времени у нее была уже своя семья, и за плечами – большая, сложная и, как потом оказалась, самая счастливая пора жизни.

В 1926 году Цветаева заполнила анкету для биографического словаря (она будет опубликована лишь через много лет), в которой сухие пункты наполнены поэзией и страстью. «Главенствующее влияние – матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Heroica). Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешенность.) Слитое влияние отца и матери – спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей. Воздух дома не буржуазный, не интеллигентский – рыцарский. Жизнь на высокий лад».

Уже по этим строкам хорошо виден характер резкого и афористичного цветаевского мышления. В счастливом профессорском доме выросло существо, которое, кажется, ошиблось временем. Цветаева осталась довольно равнодушна к эстетическим спорам и конфликтам серебряного века. «Ни к какому поэтическому и политическому направлению не принадлежала и не принадлежу», – завершала она ответы на анкетные вопросы. В литературных битвах Цветаева различала и выделяла лица близких людей. В разное время она тесно общалась или дружила и с символистами Брюсовым, Белым и Бальмонтом, и с акмеистами Ахматовой и Мандельштамом, и с футуристами Маяковским и Пастернаком – и обо всех них написала статьи или воспоминания.

Своим временем для Цветаевой, была бы, пожалуй, первая треть XIX века, эпоха романтизма и Пушкина. Она восхищалась Наполеоном, много читала французских и немецких поэтов-романтиков, боготворила Пушкина. По своему мироощущению Цветаева была романтиком, поэтом, для которого и жизнь становилась книгой. Цветаевским «двойником» в поэзии русского золотого века оказывается, конечно, не Пушкин, а Лермонтов – поэт контрастов, одиночества, отрицания мира и влюбленности в него.

Как личность Цветаева сформировалась очень рано. «Любимое занятие с четырех лет – чтение, с пяти лет – писание. Все, что любила, – любила до семи лет, и больше не полюбила ничего. Сорока семи лет от роду скажу, что все, что мне суждено было узнать, – узнала до семи лет, а все последующие сорок осознавала», – с привычной бескомпромиссностью, предельностью выражения мысли напишет она позднее («Автобиография», 1940). (Многие ли рискнут повторить такие слова? Чаще люди подчеркивают собственную позднюю мудрость и отрекаются от прошлого.)

В 1910 году, еще гимназисткой, Цветаева за свой счет издает первый сборник «Вечерний альбом». В книге, содержащей чуть более ста стихотворений, написанных Цветаевой с 15 до 17 лет, было три части: «Детство», «Любовь», «Только тени». Цветаева писала на темы, к которым часто обращаются начинающие поэты.

Вскоре появился второй сборник, «Волшебный фонарь» (1912). Стихи автора «вне групп» заметили известные модернисты В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев. «Это очень юная и неопытная книга – „Вечерний альбом”», – написал поэт М. А. Волошин в статье с характерным заглавием «Женская поэзия». – Ее нужно читать подряд как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на грани последних дней детства и первой юности» («Женская поэзия», 1910).

Волошин сам пришел познакомиться с молодой поэтессой (еще не поэтом!) и подарил статью, о которой Цветаева даже не знала. Это знакомство, быстро переросшее в дружбу, сыграло большую роль в цветаевской судьбе (после смерти старшего поэта она напишет мемуарный очерк «Живое о живом», 1933).

Весной 1911 года Цветаева, в свою очередь, приезжает в гости к Волошину в крымский поселок Коктебель и там знакомится с человеком, который в следующем году станет ее мужем – и спутником на всю жизнь: Сергеем Яковлевичем Эфроном. Вскоре в семье рождается дочь Ариадна, Аля.

Цветаева по-прежнему много пишет, но надолго исчезает из литературы: не выпускает книг, не печатается в журналах, редко общается с писателями. «…B дореволюционной России самовольная и отчасти невольная выключенность из литературного круга – из-за раннего замужества…, раннего и страстного материнства, а главное – из-за рожденного отвращения ко всякой кружковщине», – признается она позднее («Моя судьба – как поэта», 1931).

Но пророческие стихи уже написаны, хотя тоже не опубликованы. «Формула – наперед – всей моей писательской (и человеческой) судьбы», – скажет позднее сама Цветаева.

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти,

– Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам,

Где их никто не брал и не берет,

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

(«Моим стихам, написанным так рано…», 13 мая 1913)

В послереволюционной России у полузабытой поэтессы Марины Цветаевой, как и у многих, началась совсем иная жизнь.