2.5. Социальный состав заемщиков и заимодавцев

Хотя основная цель, которую преследовало правительство, вводя векселя, заключалась в стимулировании торгово-предпринимательской деятельности купечества, в реалиях России XVIII в. в эту деятельность были вовлечены практически все социальные слои, что нашло отражение и в полученной базе данных. Из зафиксированных в ней векселей 36,7 %, то есть более трети, приходится на сделки, в которых участвовали дворяне, священнослужители, канцелярские служащие, разночинцы и крестьяне.

Следует особо отметить, что среди контрагентов вексельных сделок, сведения о которых зафиксированы в бежецких документах, нет иностранных купцов. Но это не означает, что бежечане с ними вообще не торговали. Наиболее состоятельные из них возили свои товары в Петербург и продавали там, в том числе иностранцам. В 1737 г. в ответ на строгий указ из Угличской провинциальной канцелярии об уплате недоимок за прошлые годы по разным сборам, Бежецкая ратуша, в частности, отвечала: «Помянутой недобор /таможенных пошлин – А. К./ того 735 году на… бурмистрах и зборщиках Иване Ревякине, Якове Брудастове, Федора Шишина на жене ево вдове Федоре Михайловой дочери, Иване Тыранове, Леонтье Попове, Степане Буркове взыскиваетца неослабно, чего ради и под караулом содержатца, и, хотя они бурмистры и зборщики при том неослабно взыскиваны…. и показывали, что недобор учинился за народною от хлебного в 733 и 734 годех недороду скудостию, от чего пред прежними годами торги умалились и при Санкт-Петербургском порте многие товары имеютца в непродаже, а которые товары иноземцам хотя и были проданы и побраны вексельные письма, токмо те купцы, забрав те товары и не заплатя за них по векселям денег, объявили себя банкрутами, от чего бежецкое купечество пришло в /разорение/».[58] Скорее всего, векселя, выданные бежечанам иностранцами, они предпочитали опротестовывать в Петербурге.

Данные по каждой из социальной категорий, нашедшие отражение в базе данных, приведены в таблице 5.

Таблица 5

Таким образом, 63,3 % вексельных сделок, зафиксированных в бежецких книгах протеста векселей, было заключено с участием только горожан и 36,7 % с участием представителей иных социальных групп. Эти данные разительно отличаются от полученных Н. И. Павленко на основе анализа записных книг Московской крепостной конторы за 1732 г., где 44,8 % сделок были заключены дворянами и лишь 24,7 % купцами и посадскими,[59] что, впрочем, вполне объяснимо, поскольку Москва, как известно, была городом с большой долей дворянского населения.

Рассмотрим каждую из представленных в таблице социальных категорий более подробно, оговорившись при этом, что отнесение некоторых из участников вексельных сделок к той или иной социальной категории по причинам, о которых будет сказано специально, носит условный характер.

Крестьяне

Как видно из таблицы 5, наиболее интенсивный характер носило взаимодействие бежецких купцов с крестьянами. Д. Монро, как упоминалось, отмечал, что крестьянам запрещалось участвовать в составлении векселей, и этот запрет неоднократно возобновлялся. Однако в действительности произошло это не ранее 1749 г., когда Главный магистрат, ссылаясь на большое число не оплаченных крестьянами опротестованных векселей, обратился в Сенат с просьбой запретить им ручаться векселями. Сенат, однако, довольно раздраженно отвечал, что Главному магистрату следует поступать в точном соответствии с Уставом вексельным, 38-й пункт которого перечислял разные категории лиц, которым было разрешено пользоваться векселями.[60] Крестьяне, правда, там впрямую названы не были, но упоминались разночинцы – социальная категория не вполне определенная, что, видимо, и позволяло крестьянам руководствоваться принципом «что не запрещено, то разрешено» и активно использовать векселя. Спустя два года, в связи со вскрывшимися конкретными случаями использования дворцовыми крестьянами векселей в мошеннических целях, Сенат все же указал: «… чтоб никто дворцовым крестьянам, посланным для хождения за делы… денег взаем не давали и векселями и другими письмами не обязывались»,[61] то есть речь шла даже не о запрете на использование векселей в торговых операциях, а лишь о запрете денежных займов под векселя для крестьян, находившихся вне мест их постоянного проживания.

Полный же запрет использования векселей всеми категориями крестьян последовал лишь еще десять лет спустя, 14 февраля 1761 г. Примечательно при этом, что аргументация этого указа ясно показывает, что он отнюдь не был задуман как очередная дискриминационная мера в отношении наиболее бесправной части тогдашнего русского общества. Напротив, в указе объяснялось:

«Правительствующему Сенату не безызвестно есть, что многие крестьяне для своего пропитания, брав паспорты, отлучаются от домов своих в разные города и, быв у купцов в работах и услужениях, обязываются векселями и, в случае неуплаты, оные протестуются в отдаленных городах, кои по протесте и держат те купцы у себя умышленно для накопления процентов многое время. И чрез то по несостоянию в платеже бедных крестьян доводят до ссылки в каторжную работу, откуда, в силу 1736 года указу, те ж самые заимодавцы оных крестьян скупают за положенную плату и тем удерживают их вечно в своих услугах, а некоторые из крестьян, отбывая от платежа положенных податей и поборов, под тем же претекстом, чтоб вечно себя в услуги купцу укрепить и, добровольно с ними согласясь, дают в немалой сумме вексели».

Иначе говоря, указ был направлен против использования векселей как средства закабаления крестьян в то время, когда правительство уже добилось, чтобы городские жители не владели крепостными, а холопство, как отдельная социальная категория, было уже давно уничтожено.

В приведенной цитате обращают на себя внимание еще два момента. Во-первых, здесь вновь вовсе не упоминается возможность участия крестьян в торговых операциях, а, во-вторых, косвенно указывается на еще один способ манипулирования векселями. Действительно, опротестование векселя в населенном пункте, где заведомо не было должника и не существовало ни способов извещения его о внесенном протесте, ни получения от него объяснений, а тем более самого долга, открывало для кредиторов возможности накопления процентов. Однако было бы, конечно, неверным предполагать, что все подобные случаи протеста векселей связаны исключительно со стремлением получения дополнительной выгоды.

Указ 1761 г. предписывал вместо векселей в случае необходимости оформлять заемные письма, которые, в отличие от векселей, составлялись в государственных учреждениях (крепостных конторах) и с которых государство получало пошлины.[62] Иначе говоря, о собственной выгоде государство, как всегда, не забыло. В 1771 г. этот указ был подтвержден, а еще ранее, в 1768 г. запрет на составление векселей был распространен на однодворцев.[63] Наконец, в 1773 г. оформлять векселя было запрещено также ямщикам,[64] поскольку они «имеющие одне казенныя земли, собственности своей не имеют, почему и стали быть равные дворцовым, государственным, экономическим и черносошным крестьянам».[65]

В нашей базе данных распределение векселей, составленных с участием крестьян, по годам выглядит следующим образом (таблица 6).

Таблица 6

Как видим, наибольшее число опротестованных векселей, составленных с участием крестьян, приходится как раз на 1761 г., когда на них был наложен запрет. Если учесть, что соответствующий указ датирован 14 февраля, то надо полагать, что крестьяне, узнав о нем, попросту перестали платить по векселям, которые указ признавал недействительными. При этом все пять векселей 1770 года были выданы однодворцами, хотя к этому времени им это также было запрещено. Обращает на себя внимание и то, что из 332 зафиксированных в базе данных векселей с участием крестьян лишь в 10 случаях они выступали в качестве заимодавцев. Девять из этих десяти случаев приходятся на период после 1761 г. Иначе говоря, если указ запрещал крестьянам выдавать векселя, то о запрете принимать их в нем ничего не говорилось, чем самые предприимчивые из них, по-видимому, и воспользовались. С другой стороны, то, что в предшествующие годы крестьяне в качестве заимодавцев практически не выступали, говорит о том, что, в отличие от купцов, скорее всего сразу расплачивавшихся за покупаемые у крестьян товары, они не обладали достаточными средствами ни для того, чтобы расплатиться за покупки, ни для ведения торговых операций.

Вступавшие в сделки по векселям крестьяне, попавшие на страницы бежецких документов, представляли четыре основные категории русских крестьян этого времени – государственных, дворцовых, монастырских (после 1764 г. – экономических) и помещичьих.[66]При этом наибольшее число векселей (44,4 %) приходится на монастырских крестьян; на помещичьих (включая дворовых) – 23,5 %. Около 16 % приходится на дворцовых и государственных крестьян (включая однодворцев и одного ямщика). Остальные 16,1 % составляют крестьяне, не уточнившие в векселях своей принадлежности.

Первенство монастырских крестьян в данном случае вряд ли можно трактовать как то, что они вели наиболее активную хозяйственную деятельность. Скорее, это объясняется тем, что в окрестностях Бежецка находились обширные монастырские вотчины. Стоит, однако, посмотреть, разнятся ли между собой средние суммы сделок по каждой из категорий крестьян.

Средняя сумма сделок помещичьих крестьян составляет 22,2 руб. Однако среди 78 векселей, составленных с их участием, один из векселей составлен на 400 руб.,[67] в то время как все остальные не превышают 100 руб. Если не учитывать этот вексель, то средняя сумма сделки составит 17, 2 руб. Средняя сумма сделок монастырских крестьян составляет 14 руб. При этом из 147 зафиксированных в базе данных векселей с их участием имеется один вексель на 120 руб. и три векселя на 100 руб. каждый; все остальные были выписаны на меньшие суммы. Средняя сумма сделок дворцовых и государственных крестьян составляет 16,8 руб. (53 векселя, среди которых ни один не достигает 100 руб.). Наконец, средняя сумма векселей, выписанных крестьянами, чья принадлежность неизвестна, составляет 7,5 руб. Поскольку предположительно попавшие в эту последнюю категорию крестьяне более или менее равномерно распределялись между тремя предыдущими, можно заключить, что существенной разницы в денежном выражении объемов хозяйственной деятельности разных категорий крестьян не наблюдается. Средняя же сумма по всей базе крестьянских векселей, как показано в Таблице 5, составляет 15,8 руб.

Среди зафиксированных в нашей базе данных вексельных сделок с участием крестьян нет ни одной, в которой принимали участие крестьянки, что отличает эту социальную категорию от прочих и косвенно свидетельствует об отсутствии хозяйственной самостоятельности женщин в крестьянской среде.

Дворяне

Совершенно иную картину дают данные о векселях, составленных с участием дворян, чья средняя сумма сделок (175,4 руб.) более чем в 10 раз превышает среднюю сумму крестьянских векселей. При этом в 200 случаях дворяне выступают в качестве заемщиков и лишь в 89 в качестве заимодавцев, причем средняя сумма одалживаемых ими купцам денег ниже – 116,7 руб. Подобное распределение вполне естественно: как и их собратья в других странах, русские дворяне нередко одалживали деньги у купцов, в то время как последние преимущественно обращались за займами к таким же купцам. Исходя из этого можно предположить, что в большинстве случаев, когда горожане выступают заемщиками по отношению к дворянам, речь идет не о денежных займах, а о торговых операциях.[68]

Еще одна особенность этой категории участников вексельных сделок связана с тем, что почти четверть из них (71 вексель, 24,5 %) – женщины.[69] Только в 14 векселях они обозначены, как «вдовы»[70] и это свидетельствует о том, что самостоятельной хозяйственной деятельностью занимались и замужние помещицы, и незамужние девицы. Интересно, что в 31 случае женщины являются заимодавцами, одалживающими деньги купцам, составляя, таким образом, около 35 % всех дворян-заимодавцев.[71]

Что же касается мужчин, то представляется целесообразным рассмотреть, какие именно категории дворян представлены в нашей базе. В одиннадцати случаях участники сделок обозначили себя просто, как «помещик», в трех случаях, как «дворянин» и в одном случае, как «недоросль». Во всех остальных случаях, как и полагалось это делать в официальных документах XVIII в., дворяне обозначали свой чин (см. Таблицу 7).

Таблица 7

Как видно из Таблицы 7, среди попавших в нашу базу данных военных нет никого выше полковника (чин VI класса). Из четырех полковничьих векселей два (на 25 и 110 руб.) выписаны в 1770 и 1772 гг. на имя полковника князя Матвея Петровича Ухтомского, который, судя по всему, был местным помещиком и позднее, в 1778 г. возглавлял дворянскую опеку в соседнем Весьегонске. [72]

Ранее, в 1769 г. вексель на 106 руб. был выписан на имя полковника Василия Кузьмича Семенова, чье имя фигурирует на страницах моего предыдущего исследования в качестве человека, с которым затеял ссору землемер М. П. Воейков.[73] Все остальные военные в нашей базе располагаются между VIII и XIV классами, а наибольшее число векселей (37) приходится на капитанов (чин IX класса), поручиков (18 векселей, XII класс), подпоручиков (30 векселей, XIII класс) и прапорщиков (36 векселей, XIV класс). Стоит отметить, что столь же активны были и жены этой категории дворян. Также примечательно, что зафиксированные в нашей базе чины инженер-прапорщика и палицевого обозного отсутствуют в соответствующих справочниках.[74] Одновременно с этим обращает на себя внимание, что в составлении 23 векселей участвовали дворяне, не выслужившие обер-офицерского чина, а двух – и унтер-офицерского.

Что касается статских чинов, то высший из них принадлежит вице-президенту Вотчинной коллегии М. М. Салтыкову,[75] выдавшему в 1771 г. вексель на 80 руб. бежецкому купцу М. Завьялову – скорее всего, за какие-то товары. Остальные статские чины располагаются между VI и XIV классами и общее их число значительно уступает числу военных. Обращают на себя внимание два векселя (на 50 и на 5 руб.), выписанные в 1760 г. на имя Василия Афанасьевича Захарова, обозначавшего себя как «бежецкой помещик, стремянной конюх». Между тем, Словарь Академии Российской дает два значения этого понятия: «1) Верховой конюх, который сопровождает господина верхом едущаго. 2) Во псвой охоте: слуга, не имеющий своей своры собак, но смотрит за господскими и сопровождает его на поле неотступно».[76] Иначе говоря, речь идет о должности слуги, которая плохо сочетается с помещичьим статусом.[77] Впрочем, это лишь один из примеров необычной самоидентификации, подробнее о которых речь пойдет ниже.

За рамками Табели о рангах оказывается и бывший копиист Гоф-интендантской конторы и одновременно бежецкий помещик Иван Степанович Ветлицкий. Судя по косвенным данным, он принадлежал к семье бежечан, члены которой в начале XVIII в. оказались на мелких канцелярских должностях в Петербурге и при этом не порывали связей с родным городом (заимодавцем по одному из векселей 1769 г. был копиист канцелярии Боровицких порогов Лев Ветлицкий, а по векселю 1770 г. – канцелярист Иван Ветлицкий). Каким образом, одному из них удалось стать помещиком, остается только гадать.[78]

Конечно же, нет ничего удивительного в том, что в нашей базе отсутствуют и представители высшего слоя дворянства: их кредиторами очевидно были либо состоятельные столичные купцы, либо люди, принадлежавшие к их собственному кругу. Так, к примеру, княгиня Е. Р. Дашкова, отправляясь в 1797 г. в ссылку (кстати, путь ее лежал через Бежецк, Красный Холм и Весьегонск) отослала своему брату графу А. Р. Воронцову пять имевшихся у нее векселей и две долговые расписки на общую сумму 30 240 руб.[79], причем все они были выданы ей представителями дворянской аристократии. За двадцать с лишним лет до этого, по данным Мишель Ламарш,

Дашкова ссужала деньгами самого Воронцова.[80] Умерший в 1777 г. барон Г. Н. Строганов оставил после себя долгов по шести векселям на 25 900 руб., причем два из них были выписаны иностранным купцам, а четыре других – женщинам: А. И. Талызиной (дочери адмирала И. Л. Талызина), княгине С. Е. Хованской и неким «госпожам барышням Качаловым».[81]

Заслуживает также упоминания, что среди дворян, чьи имена попали на страницы бежецких книг протеста векселей, встречаются представители семьи местных помещиков Батюшковых, в том числе Андрей Ильич и Лев Андреевич Батюшковы, соответственно прадед и дед поэта Константина Батюшкова. Собственно, Андрей Ильич в качестве участника вексельной сделки фигурирует только один раз: в 1732 г. на него, «дворянина» выписал вексель на 100 руб. бежецкий купец С. П. Тыранов. В 1754 и 1755 гг. крепостной к тому времени уже ставшего прокурором А. И. Батюшкова Константин Никитин выписал три векселя на 48, 1 и 36 руб. бежечанам А. И. Буркову и И. М. Ревякину. К 1762 г. относится первое упоминание о Льве Андреевиче Батюшкове, о котором современный исследователь пишет, что «этот человек отличался бурной энергией, судя по всему, не брезговал ничем для округления своих капиталов».[82] Косвенным подтверждением хозяйственной активности деда поэта являются достаточно крупные суммы, фигурирующие в связанных с ним векселях: в 1762 г. петербургский купец М. П. Белозеров перевел на него вексель в 300 руб., выданный помещицей М. П. Толкачевой; в 1771 г. Батюшков сам выписал вексель на 200 руб. бежецкому купцу И. И. Ревякину, а в 1773 г. устюжский купец П. В. Козлов одолжил у него 490 руб. Последний из этих векселей был опротестован Батюшковым в Бежецке, но большая часть поместий семьи находилась в Устюжском уезде, дворянство которого Лев Батюшков представлял в Уложенной комиссии 1767–1768 гг., и можно предположить, что в книгах протеста векселей по Устюжне Железопольской содержится больше связанных с ним документов.

Канцелярские служащие и разночинцы

Упоминающиеся в нашей базе данных канцелярские чины и должности разночинцев выглядят следующим образом:

Таблица 8

Как видим, наибольшее число кейсов (около 43 %) приходится на канцеляристов, служивших в местных учреждениях – Бежецкой воеводской канцелярии, Бежецком кружечном дворе, в дворцовых канцеляриях, Бежецкой канцелярии подушного сбора, Устюжской воеводской канцелярии. Однако имеется также вексель на 55 руб., выданный в 1755 г. бежецкому купцу М. Л. Ревякину канцеляристом Правительствующего Сената Ф. П. Болтуновым. В 1762 г. канцелярист Комиссии для рассмотрения гражданских штатов Е. Резанцов выдал вексель на 10 руб. бежецкому купцу И. Дегтяреву. Несколько раз упоминаются канцеляристы Московской губернской канцелярии Яков и Петр Смирновы (вероятно, братья). Так, в 1767 г. бежецкий купец М. Е. Репин выписал вексель на 5 руб. на имя Петра и на 9 руб. на имя Якова, причем оба векселя были оформлены в

Бежецке. В следующем, 1768 г. на имя Якова, но уже в Москве был выписан вексель на 1 руб. 25 коп. от имени купца Ф. Н. Неворотина, а в 1769 г. бежецкий купец М. Т. Завьялов перевел на Якова вексель на 100 руб., выданный ему отставным поручиком А. И. Корсаковым. По-видимому, Смирновы были связаны с Бежецком родственными и хозяйственными связями.

Среди учреждений, в которых служили копиисты, упоминаются Бежецкая и Кашинская воеводские канцелярии, духовное правление, канцелярия подушных сборов, Межевая провинциальная экспедиция, канцелярия дворцовых управительских дел, Канцелярия Боровицких порогов, а также команды работавших в Бежецке землемеров. В этих же командах, а также в воеводской канцелярии, в канцелярии экономических казначейских дел и в Главной дворцовой канцелярии служили и попавшие в нашу базу данных подканцеляристы.

Что касается губернского регистратора, то эту должность примерно в 1773 г. получил бежечанин Степан Андреевич Попов, в предыдущие годы неоднократно фигурирующий в качестве канцеляриста, а затем регистратора воеводской канцелярии.[83] Тогда же провинциальным секретарем стал Александр Кузьмич Воинов. Его имя, как и имя его брата Петра неоднократно встречается на страницах бежецких книг протеста векселей. Причем, если Александр фигурирует в предыдущем исследовании в качестве участника одного из семейных конфликтов,[84] то о Петре – авторе обнаруженного и опубликованного известным историком и уроженцем Бежецка Н. А. Поповым «Хронологиона» – до сих пор ничего известно не было.[85] Новые документы позволяют реконструировать служебные карьеры братьев. Более того, выясняется, что канцелярскими служащими они были, по меньшей мере, во втором поколении: их отец, Кузьма Кузьмич Воинов, в 1749 г. был подканцеляристом Бежецкой воеводской канцелярии и на его имя был составлен вексель на 10 руб. бежечанином П. Иконниковым. В 1755 г. он упоминается уже как канцелярист, а последний раз его имя встречается в векселе 1762 г. Имя Александра Воинова впервые упомянуто в 1752 г. в качестве подканцеляриста воеводской канцелярии; канцеляристом Бежецкой канцелярии подушных сборов (в этом качестве он и вступил в 1757 г. в конфликт с матерью своей покойной жены) он стал не позднее 1756 г. и оставался в этой должности, по крайней мере, до 1759 г. С 1768 г. он значится уже секретарем воеводской канцелярии, а с 1773 г., как уже сказано, провинциальным секретарем, то есть чиновником XIII класса.[86]

Автор «Хронологиона» Петр Кузьмич Воинов был, по-видимо-му, младшим братом Александра и начал свою службу копиистом воеводской канцелярии не позднее 1755 г.; в 1766 г. он упоминается как подканцелярист, а, начиная с 1768 г., уже как канцелярист. Стоит заметить, что оба брата были активными участниками разного рода вексельных сделок, о чем подробнее будет рассказано ниже.

Архивариус Придворной конюшенной канцелярии Иван Велицков в 1764 г. выписал два векселя по 125 руб. на бежечанина М. Ф. Завьялова. Оба они были составлены в Петербурге, но сам архивариус, судя по фамилии, был, видимо, родом из Бежецка. Стряпчий М. П. Сысоев служил в дворцовой канцелярии, а бежечанин Я. Л. Ревякин – в «невской канцелярии в должности секретаря контролер». Необычную должность холстомера Санкт-Петербургской таможни занимал С. Макаров, одолживший в 1753 г. 6 руб. у бежечанина И. И. Ревякина, а «придворной погребной служитель» И. Елизаров в 1775 г. выдал вексель на 10 руб. бежецкому купцу И. С. Буркову.[87] «Адмиралтейского ведения генеральной подмастерья» С. Григорьев в 1763 г. одолжил 35 руб. петербургскому купцу С. А. Капустину, а «иностранец столярного дела мастер Йохан Паем» в 1769 г. занял 10 руб. у гардемарина А. Н. Нефедьева, который, в свою очередь, перевел вексель на устюжна-железопольского купца И. М. Белоусова, опротестовавшего его в Бежецке.

Особый интерес вызывает должность земского поверенного, упомянутая в векселе 1761 г. Подобное словосочетание прочно вошло в обиход во второй половине XIX в., хотя институт поверенных, т. е. ходатаев по судебным делам известен на Руси с XV в. В.О. Ключевский отмечал, что в «северных «поморских» городах, где было слабо или совсем отсутствовало служилое землевладение, уездные крестьяне в делах по земскому хозяйству и по отбыванию казенных повинностей смыкались в одно общество с посадскими людьми своего города, составляли с ними один земский уездный мир, посылая в городскую земскую избу, управу, «к совету», для совместных совещаний, своих выборных поверенных».[88] Однако у Ключевского речь идет о XVII в., да к тому же в нашем случае земский поверенный представляет помещичье село и отнюдь не в Поморье. Так или иначе, занимавший эту должность И. С. Толескин, занявший 80 руб. у бежецкого купца В. Н. Сусленникова, по своей сословной принадлежности был, скорее всего, крестьянином. Однако, то, что в составленном им векселе он определил сам себя именно по должности, указывает на то, что, как подтверждается и многими другими документами, с точки зрения самоидентификации чин или должность для русского человека XVIII в. были гораздо важнее сословной принадлежности. Так, к примеру, заимодавец по векселю 1766 г. бежецкий купец Иван Петрович Первухин был обозначен в нем как староста церкви Иоанна Богослова. Причем, показательно, что заемщиком в данном случае выступал другой бежечанин, Федор Алексеевич Шишин, обозначенный в векселе как купец и, несомненно, хорошо осведомленный о сословной принадлежности Первухина. Приведем еще один пример, относящийся к другому региону и также подтверждающий это наблюдение. В 1758 г. в Брянский городовой магистрат поступила челобитная Григория Семеновича Гридина, жаловавшегося на избивших и ограбивших его детей брянского купца Ильи Шишина. При этом челобитчик представлялся судьей брянского словесного суда. Делу был дан ход и, как и требовало законодательство, Гридин был освидетельствован на предмет побоев. Однако в составленном в магистрате соответствующем документе он был обозначен как брянский купец. Спустя несколько месяцев Гридин подал новую челобитную с просьбой ускорить рассмотрение дела и вновь представился судьей словесного суда. Магистрат же продолжал настаивать на своем и в своих собственных документах именовал его брянским купцом.[89] Таким образом, в рамках одного архивного дела один и тот же человек предстает перед нами сразу в двух обличьях, и, в то время как представители государства воспринимали его в соответствии с сословной принадлежностью, для него самого важнее была должность, которую он в тот момент, пусть временно, но занимал.

Еще одно обращающее на себя внимание обстоятельство связано с тем, что канцелярские служащие в Бежецке работали не только в воеводской и иных канцеляриях, но и в городовом магистрате. Однако ни один из них в качестве участника вексельных сделок в книгах протеста векселей не упоминается. Вывод о том, что они вовсе не участвовали в подобного рода сделках был бы, конечно, безосновательным, но очевидно, что, либо уровень их активности в этой сфере деятельности был значительно ниже, чем у их коллег по другим учреждениям, либо, оформляя векселя, они не считали при этом необходимым обозначать свои должности и обозначали себя просто «купцами». Примечательно также, что из 156 вексельных сделок этой категории лишь в четырех одним из контрагентов были женщины, что свидетельствует о том, что уровень их хозяйственной самостоятельности был значительно ниже, чем в дворянской среде.

К категории канцелярских служащих и разночинцев правомерно отнести и попавшие в нашу базу данных 13 вексельных сделок, заключенных военными, служившими при бежецких воеводской канцелярии и канцелярии подушного сбора. В десяти случаях это солдаты, двое капралов и один подпоручик. На последнего, Ивана Павлинова, в 1772 г. выписал вексель на 20 руб. кашинский купец Д. Г. Добрынин. Остальные 12 сделок были заключены на суммы до 10 руб., причем интересно, что в первых семи из них, заключенных между 1747 и 1763 гг., солдаты воеводской канцелярии фигурируют в качестве заимодавцев, а в последующих пяти (1764–1771 гг.) в качестве заемщиков. Их контрагентами были купцы и крестьяне, и лишь в первом из зафиксированных случаев 1747 года солдат Бежецкой канцелярии Г. К. Киселев одолжил 2 руб. недорослю А. Т. Перскому.

Церковники

Данная категория участников 111 вексельных сделок включает священнослужителей и членов их семей. Общее же число их 113, поскольку в двух случаях в качестве контрагентов выступают по два человека. Распределяются они следующим образом (см. Таблицу 9).

Таблица 9

Средняя сумма сделок с участием церковников составляет 14,5 руб. При этом, если не учитывать две сделки на 120 и 146 руб., то средняя сумма будет ниже и составит 12,3 руб. Интересно при этом, что именно для этой категории участников сделок зафиксированы векселя на наименьшие во всей базе данных суммы – 70 и 75 коп.: столько денег одолжил в 1756 г. купец И. Ф. Тыранов сыну попа Кондрату Анкидинову и дьячку Гавриле Филиппову.

Лишь в четырех из 111 случаев церковники участвовали в вексельных сделках в качестве заимодавцев; во всех остальных они были заемщиками, что, как и в случае с крестьянами, свидетельствует о дефиците у этой категории россиян XVIII в. наличных денег. С другой стороны, то обстоятельство, что число сделок с участием дьячков почти в два раза превышает число сделок с участием священников, указывает на то, что именно эта категория церковников более всего нуждалась в дополнительных доходах. Впрочем, необходимо сделать оговорку: из 40 сделок с участием дьячков 22 приходится на двух из них – Василия и Евстафия Тимофеевых. Первым заключено восемь, а вторым четырнадцать сделок. При этом из текста одного из векселей на 14 руб., выданного в 1762 г. дьячком Евстафием Тимофеевым бежецкому купцу И. П. Первухину, можно узнать о характере хозяйственной деятельности служителя церкви: «за которые деньги поставить коровья масла десять пуд ценою по рублю по сороку копеек». В том же и в следующем, 1763 г., Тимофеев выписал еще четыре векселя на суммы в 20, 30, 40 и 50 руб. Поскольку ни одна из этих сумм при делении на 1,4 руб. кратной суммы не дает, следует предположить, что под эти займы дьячок поставлял не коровье масло, а какой-то другой товар.