Ареопагитика

Автор: Джон Мильтон.

Год и место первой публикации: 1644, Англия; 1888, США.

Издатели: не указан; Кассел & Компани

Литературная форма: эссе

СОДЕРЖАНИЕ

Название самого знаменитого прозаического труда Джона Мильтона произошло от топонима «Ареопагус» — холма Ареса в Афинах, названного в честь одного из двенадцати высших божеств Древней Греции. На холме Ареса собирался главный судебный совет древних Афин для обсуждения политических и религиозных вопросов. В суде, олицетворявшем славу афинской демократии, было около трехсот членов, выбранных из свободных граждан города. Название «Ареопагитика» обнаруживает политические предпочтения Мильтона. Подзаголовок «Речь к английскому парламенту о свободе печати» определяет его намерения.

В своей «Повторной защите английского народа», опубликованной в 1654 году, Мильтон замечал: «Я написал мою «Ареопагитику» с целью освободить прессу от направленных против нее притеснений; власть, устанавливающая, что верно и что ложно, что должно быть опубликовано, а что запрещено, не может более быть доверена нескольким безграмотным и ограниченным личностям, которые отказываются давать разрешения любому сочинению, содержащему взгляды или чувства, выходящие за пределы общепринятых предрассудков.

Труд был главным образом направлен против ордонанса Парламента от 14 июня 1643 года, которым вводился предварительный контроль на издания книг и памфлетов. (В нем также излагались идеи религиозной свободы, тесно связанной со свободой печати, но данный аспект здесь не рассматривается.)

Мильтон признает законность интереса «Церкви и Государства» к содержанию книг, «ибо книги — не мертвые совершенно вещи, а существа, содержащие в себе семена жизни, […] они сохраняют в себе, как в фиале, чистейшую энергию и экстракт того живого разума, который их произвел» (здесь и далее — пер. «Ареопагитики» под ред. П. Когана). Он считает, что «убивающий человека губит разумное создание, образ Божий, но тот, кто уничтожает хорошую книгу, губит самый разум, гасит светоч Божественного образа».

Мильтон осуждает цензурные ограничения, которые сейчас известны как предварительная цензура, — это и есть главный тезис его работы. Он уподобляет стремление ввести ограничения на свободу печати Папскому суду, приведшему к испанской инквизиции. Тогда цензура, не ограничившись борьбой с еретиками, распространилась на все неугодное церкви. Подобную же опасность он видит в современной цензуре. До наступления «тирании инквизиции» книги свободно являлись в этот мир, о них судили уже после выхода в свет. Продолжая эту метафору, он говорит, что вместо того, чтобы судить о книге до ее рождения, пренебрегая мнением общества, ее следует широко изучать после публикации.

Мильтон подкрепляет свою позицию примерами из истории. Он отождествляет классические Афины и раннее христианство, ибо эти эпохи были свободны от предварительного контроля и почти всегда от последующего, — кроме случаев атеистических, богохульных и клеветнических сочинений. Один из таких исключительных случаев — сожжение книг Протагора и изгнание самого автора по распоряжению судей Ареопага. Протагор писал, что не знает, «есть ли боги или их нет».

Ценность образования и знаний — краеугольный камень полемики Мильтона. Книги помогают усвоить узнанное и знакомят с неизвестным. Закон парламента наложит «гнет на всю эту цветущую жатву знания», снова заставит «голодать наши умы» и разрешит людям узнавать только то, что дозволят цензоры. Мильтону это напоминает решение Юлиана-Отступника ослабить христиан, запретив им изучение языческих текстов. Ведь цензура стоит на пути образования, затрудняя доступ к информации и исключая обмен мнениями. Ограничение свободы письма и печати сводит на нет права людей и сковывает свободу познания.

Автор считает, что знания приобретаются путем тренировки разума, поисками и подтверждением истины. Его пояснения включают в себя и науки, и религию: истина достигается изучением всех мнений, даже ошибочных, они должны быть познаны и оценены. Те, чьи убеждения базируются исключительно на том, что говорят пастыри или разделяет общественное мнение, далеки от понимания. Даже если теория по объективному обоснованию верна, не следует ей безоговорочно доверять. Если она не дискутируется и не перепроверяется, она не понята; знание, принятое на веру, — поверхностно. Свободная пресса может дать пищу для размышлений, повысить уровень понимания общепринятых истин или открыть новые. Это справедливо как в отношении отдельных личностей, так и в отношении целой нации.

Развивая эту точку зрения, Мильтон рекомендует чтение всех текстов, как хороших, так и «вредного содержания». Последние «могут послужить для осторожного, рассудительного читателя во многих отношениях поводом к открытиям, опровержениям, предостережениям и объяснениям». Истина и добродетель достигаются изучением всех мнений, даже ошибочных. Люди должны самостоятельно совершать этический выбор между добром и злом вокруг себя.

«Таким образом, если познание и зрелище порока в этом мире столь необходимы для человеческой добродетели, а раскрытие заблуждений — для утверждения истины, то каким другим способом можно вернее и безопаснее проникнуть в область греха и лжи, как не при помощи чтения всякого рода трактатов и выслушивания всевозможных доводов? В этом и состоит польза чтения разнообразных книг».

Мильтон приводит причинно-следственные связи между действиями правительства и самосознанием народа. «Угнетатели, притеснители, тираны» у власти делают народ «невеждами, глупцами, людьми, гоняющимися за формой, рабами». Мягкое и человечное правительство должно развивать свободу печати и свободу высказывания. Это в итоге просветит дух, раскрепостит и расширит восприятие английского народа, сделает людей более способными, умелыми, знающими и стремящимися к познанию истины. Новый закон погребет под собой все эти перспективы.

Эффективность закона также не очевидна. Согласно его требованиям, выдающие привилегии должны быть над схваткой и без предубеждений разбираться в любом вопросе, но на деле, считает Мильтон, они несведущи, коррумпированы и перегружены работой. По другому предположению, книги являются единственным источником идей и образа действий, который может быть подвергнут властями цензуре. Мильтон доказывает несостоятельность этих пунктов закона, утверждая, как определено выше, познавательную силу книг и требуя свободы печати.

ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯ

Выдача лицензий на книги, подразумевавшая запрещение нежелательных публикаций, было обычной политикой в Англии. Еще в 1408 году установлением архиепископа Арандельского (ратифицировано в 1414 году) запрещалось чтение книг, не проверенных и не одобренных Кембриджским или Оксфордским университетами. Генрих VIII запретил печатание книг, касающихся Священного Писания, кроме проверенных и одобренных цензурой. Эта политика была воспринята и последующими монархами — Эдаурдом, Марией, Елизаветой, Яковом и Карлом.

Цензурная практика развивалась в Англии в XVI и XVII веках, когда была зарегистрирована «Компания книгоиздателей и книготорговцев». В 1637 году, в царствование Карла, декрет Звездной палаты от 11 июля определил широкий спектр цензурных мер, запрещавших печатание, ввоз или продажу бунтарских или непристойных изданий; ввел обязательное лицензирование всех книг перед печатанием или перепечатыванием; ограничил число печатников и установив количество печатных станков, которое каждый из них мог использовать; запретил предоставлять места не имеющим патента печатникам; поручил «Компании книгоиздателей и книготорговцев» обыскивать дома печатников, не обладающих лицензией.

В 1641 году Звездная палата была упразднена вследствие поражения Карла в гражданской войне. Хотя «Компания книгоиздателей и книготорговцев» не была упразднена, ее власть ослабла; почти полтора года не было никаких установленных законом ограничений на печать. Но постепенно рамки допустимого снова стали сужаться. В 1643 году пуритане издали серию предписаний, предваренных постановлением 1642 года, согласно которому в каждом издании должно упоминаться имя печатника, восстановив таким образом цензурную практику. Значимым фактором, благодаря которому возможно было некоторое вольномыслие, была религиозная терпимость эпохи.

В 1643 году Джон Мильтон опубликовал «Учение и дисциплина развода» без специального разрешения, регистрации или подписи, обязательных для того времени. Сочинение было переиздано в феврале 1644 года, снова без указания авторства, регистрации или подписи. В это время роялисты потерпели поражение, позволив Вестминстерской ассамблее (совещательному органу парламента, занимавшемуся реформой церкви, в котором преобладали пресвитерианцы) запретить трактаты, призывающие к терпимости. В проповеди на эту тему, прочитанной перед парламентом, содержались призывы против нелегальных книг и «Учение и дисциплина развода» называлась безнравственной. Затем книготорговцы, объединенные в корпорацию, пожаловались на нелегальные издания в палату общин и, среди прочих, донесли на Мильтона.

Эти события стали катализаторами для создания «Ареопагитики». Изданная 23 ноября 1644 года, она также была выпущена без разрешения и без регистрации, с пренебрежением к установленному порядку. (Этот труд тоже был зачитан вслух перед парламентом). 9 декабря книготорговцы подали жалобу в палату лордов, но лорды не предприняли никаких действий.

Атака Мильтона на систему привилегий не возымела никакого действия на политику парламента. Действительно, практика выдачи лицензий утверждалась еще несколько раз и продолжала действовать еще двадцать лет после смерти Мильтона в 1694 году. Фредерик Ситон Сиберт замечает, что «Ареопагитика» «не произвела большого впечатления» на современников Мильтона, она «прошла незамеченной большинством писателей и общественных деятелей тех времен». После казни Карла I и уничтожения монархии Оливер Кромвель, ставший в 1658 году лордом-протектором, запретил «Ареопагитику», как и «короткий парламент» протестантской Англии, который стал преемником палаты общин.

«Ареопагитика» появилась только в одном издании и не переиздавалась до 1738 года. На этот раз она пробудила сочувствие в обществе за концепцию свободомыслия. Согласно Сиберту, значимым фактором в такой перемене общественного мнения был процесс над Питером Зенгером в колониальном суде Нью-Йорка. Оправдание Зенгера, иск на которого подал королевский губернатор, было воспринято как следствие свободы прессы. Публикация записи процесса, четыре издания которой вышли в Лондоне в 1728 году, по замечанию Сиберта, «без сомнения послужила примером для английских судей».