Не просто обида

Не просто обида

Кто-то заводит со мной разговор о своем ребенке. «Властная мама» все же недовольна: «Почему мой ребенок выступил только один раз, почему он играл на деревянных ложечках, а не на ксилофоне?» В этой суматохе до меня доходит плач девочки, плачет «Маквала».

— Подойди ко мне, девочка моя. Почему ты плачешь?

На торжество не пришла мама, вот почему она плачет. Обещала и не пришла. Потому она оставила хоровод: тяжесть в сердце не давала ей прыгать выше всех и веселиться больше всех. «Маквала» прижимается ко мне и продолжает плакать. Вот и мама. Нет, девочка не оторвалась от меня, не бросилась к ней!

— До свидания! — говорит спокойно, смахивает слезы и выходит из комнаты, забыв или оставив свой подарок — секрет для мамы.

— Что с тобой, доченька?! — спрашивает мама, стараясь показать мне и оставшимся в классе родителям свою заботливость и чуткость.

Но она не отвечает. Может быть, ей сейчас все равно, выйдет мама замуж или нет, может быть, даже хочется быть сейчас где-то подальше от мамы, быть в школе-интернате?

Я Вас прошу, уделите больше внимания моему сыну! — не отступает от меня «властная мама».

А я ее не слушаю. Не слушаю потому, что сразу же после праздника букваря у меня появились более важные заботы. Там, в коридоре, я заметил «Лашу». Видимо, он тоже ждет, когда придут и заберут его домой.

К нему тоже никто не пришел на праздник. Стоит «Лаша» у окна, ожесточенный, сейчас он не похож на ребенка, полон забот взрослого человека. О чем он размышляет? «Папа больше не дружит со мной, как прежде!»

Приходит какой-то человек: «Я за тобой! Родители просили забрать тебя домой!»

— Это мой дядя! — объясняет мальчик и уходит, забыв попрощаться со мной, забыв и толстый пакет на подоконнике.

Я знаю, что в этом пакете. Там образцы его письма, самостоятельно составленные задачи с числами в пределах не десятка, а сотен, тысяч, миллионов. Там несколько рисунков геометрических фигур, и не только треугольников, квадратов, но и объемных — кубов, пирамид. Еще несколько рисунков и аппликаций. На одном из них «Лаша» нарисовал строение тела человека и около каждого внутреннего органа написал его название. В последние дни он не выходил на переменах из класса, готовя свой пакет-секрет. Из дома принес бумагу, клей, фломастеры, ножницы, составлял математические задачи, рисовал, вырезал… Несколько дней назад «Лаша» подарил мне такой же рисунок строения тела человека.

— Я знаю, — сказал он мне, — что происходит в животе! Как пища входит в желудок, как там перерабатывается… Все знаю!

— Это ты нарисовал? — Да.

— А это что такое?

— Это желудок!

— А это?

— Это сердце… А это печень… А пища сюда попадает…

— Откуда ты все это знаешь?

— Бабушка научила, она биолог.

— Очень интересный рисунок!

— Оставьте себе… Я это для Вас нарисовал!

— Спасибо!

И вот этот толстый пакет, этот «секрет родителям» «Лаша» оставил на подоконнике. Может быть, не с кем ему больше секретничать, некому дарить частицу своей души и сердца?

Чуткость людей помогает каждому перенести горе, не падать духом, обрести себя заново. Но как ребенку перенести горе, вызванное родительским злом и связанное с разрушением семейной радости? Какая педагогика поможет мне облегчить его горе? Может быть, педагогика ласки и любви, усиленной заботы и чуткости или же педагогика суровой требовательности? А может быть, нужна здесь какая-нибудь другая, особая педагогика?

Мне кажется, вовсе не сложно находить корни того, как возникают так называемые «трудные» дети. Мы их делаем такими сами. Но как помочь ребенку, которого постигло горе, способное задавить его душу, ожесточить его сердце? Я, как и тысячи коллег, вынужден искать, создавать педагогику для лечения ран в душах и сердцах моих детей. Смогу ли я сделать это?