IV

IV

Сказание о датском принце Амлете Саксона Грамматика - превосходный первоисточник трагедии Шекспира; оно было переведено на французский язык, а затем в Англии был издан перевод новеллы Бельфоре и появилась пьеса анонимного автора, которая ставилась в молодые годы Уилла и еще в 1594 году слугами лорда-камергера.

В 1602 году интерес к истории датского принца Гамлета возбудился настолько, вполне возможно, из-за судьбы графа Эссекса, что старая пьеса была не только сыграна, но и издана под заглавием "Книга, озаглавленная Мщение Гамлета, принца Датского, как она была недавно играна труппою лорда-камергера".

Это не пьеса Шекспира, за нее получил, как за "датскую пьесу", очевидно, за обработку старой пьесы, 20 шиллингов Четл, видимо, тот же самый Четл, прототип, по крайней мере, чисто внешне, Фальстафа, по всему, личность, весьма продуктивная для творческого воображения Уилла, поскольку и он взялся в это же время за переработку старой пьесы, и его вариант был поставлен и издан пиратским образом, по спискам ролей, в 1603 году, что говорит об успехе пьесы Шекспира, который продолжал работу над "Гамлетом", не ограничиваясь ретушевкой, как Четл.

Трагедия Шекспира "Гамлет, принц Датский" в том виде, в каком мы ее знаем, была издана в 1604 году. Таким образом, благодаря случаю, мы можем проследить ход работы Уилла над пьесой, поначалу обычный для него, как было, вероятно, с "Укрощением строптивой", в основе которой лежит пьеса анонимного автора, с сохранением перипетий сюжета, но с углублением характеров действующих лиц и почти с полной заменой текста, с тем рождается новая пьеса.

На этой стадии, что зафиксировано в пиратском издании, Гамлет предстает юношей, как в сказании, ему 19 лет, он, возможно, еще студент. Высокое представление об его личности, что выражает у Шекспира Офелия, идет из сказания, где сказано: "Неувядаемой останется память об этом стойком юноше, вооружившимся против вероломства безумием и чудесно скрывшим за ним блеск сияющей небесными лучами мудрости... Он принудил историю оставить неразрешенным вопрос, что более заслуживает удивления, его геройство или его ум?"

Разумеется, это всего лишь поэтическая риторика, которая вряд ли нашла воплощение, сколько-нибудь полное, в старой пьесе, что почувствовал, конечно, Уилл в ходе работы и пришел к новым решениям. Внешним образом он меняет возраст героя, Гамлет не юноша и даже не вчерашний студент, ему 30 лет, но что-то юношеское остается в его поведении.

Зачем это понадобилось Шекспиру, столь резко подчеркивать возраст героя? Это возраст, решающий в его жизни, когда из актера, пишущего пьесы, он вырос в поэта, первого поэта Англии. Это точка отсчета для славы и бессмертия, на что претендует Амлет у Саксона Грамматика. Уилл задумывается о себе и вольно или невольно вносит свои мысли и переживания в представления и поведение принца из средневекового сказания, превращая его в представителя новой эпохи, но не в пору ее весенних устремлений, а горьких разочарований.

Первые сцены трагедии с явлением Призрака, которого в сказании не было, а в пьесах Сенеки и современных пьесах, хоть отбавляй, и с проявлениями сумашествия принца, что он в первую очередь почему-то демонстрирует перед Офелией, - это может означать то, что Гамлет действительно находится на грани безумия, а не просто прикинулся сумашедшим, при этом, конечно, он избегает всех, кроме девушки, в которую был влюблен не на шутку, но и от нее отстраняется, - свидетельствуют лишь о добротной обработке старой пьесы.

Но в эпизоде встречи Гамлета с Розенкранцем и Гильденстерном, их принц не жалует, вдруг порывается признание, которое пережил Уилл сам: "Недавно, не знаю почему, я потерял всю свою веселость и привычку к занятьям. Мне так не по себе, что этот цветник мироздания, земля, кажется мне бесплодною скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью, этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрой, на мой взгляд - просто-напросто скопленье вонючих и вредных паров. Какое чудо природы человек! Как благороден разумом! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! В поступках как близок к ангелу! В воззреньях как близок к богу! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха?"

Здесь вся возвышенная философия эпохи Возрождения с восхищением перед природой и человеком, как и Богом с его ангелами, переосмыслена, как поклонение праху. Это перелом в миросозерцании, который в той или иной степени пережили все высшие представители эпохи Возрождения.

Пьеса о датском принце наполняется автобиографическим содержанием из жизни поэта, что становится особенно очевидным, когда заходит речь об актерах, с воспроизведением войны театров, с упоминанием Геркулеса с его ношей, эмблемы театра "Глобус". Пьеса по содержанию становится современной, хотя по поэтике, с явлением Призрака, это трагический миф, как у древних греков.

Осовременивание содержания пьесы, просто одной из линий сюжета, как было и в хронике "Генрих IV", как в воссоздании любви Ромео и Джульетты, у Шекспира создает глубину и широту, соответствующую миросозерцанию поэта и эпохи Возрождения в целом.

Что Гамлет оказывается знатоком театра, можно бы принять, но и Полоний не просто театрал, который в студенческие годы играл Юлия Цезаря, а почти что театровед. К сообщению о приезде актеров, что Гамлет принимает издевательски по отношению к царедворцу, Полоний добавляет: "Лучшие в мире актеры на любой вкус, для исполнения трагедий, комедий, хроник, пасторалей, вещей пасторально-комических, историко-пасторальных, трагико-исторических, трагикомико- и историко-пасторальных, для сцен вне разряда и непредвиденных сочинений. Важность Сенеки, легкость Плавта для них не штука. В чтенье наизусть и экспромтом это люди единственные".

Шекспир шутя разложил все по полочкам для сотни книг о театре эпохи Возрождения в Англии. И он же сам мог встретить актеров из своей труппы или других трупп в Тичфилде или Гринвиче с радушием и изысканностью, свойственными ему:

"Здравствуйте, господа. Милости просим. Рад вам всем. Здравствуйте, мои хорошие. - Ба, старый друг! Скажите, какой бородой завесился с тех пор, как не видались! Приехал, прикрывшись ею, подсмеиваться надо мною в Дании? - Вас ли я вижу, барышня моя? Царица небесная, вы на целый венецианский каблук залетели в небо с нашей последней встречи. Будем надеяться, ваш голос не фальшивит, как золото, изъятое из обращенья. - Милости просим, господа!"

Ведь это он обращается к юноше, который играет женские роли, как было во времена Шекспира.

Удивительно, с какой живостью встречает Гамлет актеров, ни тени меланхолии, можно подумать, он состоял в труппе, во всяком случае, он был завсегдатаем театров. Это Уилл встречает свою труппу после гастролей или труппу, хорошо ему известную, которая собирается дать представление в "Глобусе". И вся сцена с актером, выступающим с монологом о гибели Трои, - это театр в театре, с перспективой до глубин времен и с оценкой значения театра, злободневной и сегодня.

Персонаж из средневековой повести выходит на сцену из современной жизни, неся в себе вершинные ее мысли о человеке и театре, - кто же это? Принц Гамлет? Да, конечно, но таким выдает нам его Уилл, вкладывая в его уста свои переживания и мысли, ибо сам пребывает в состоянии принца, не потому, что недавно умер его отец, совсем недавно обезглавлен граф Эссекс, а его друг-покровитель граф Саутгемптон в Тауэре, не потому, что королева Елизавета стара и, не назначая наследника, может ввергнуть страну в смуту, а во совокупности всех событий века, столь блестящего еще совсем недавно, но ныне уходящего в ночь

.

Расставшись с актерами, Гамлет задумывается о себе, и звучит удивительный монолог столь же о театре, его воздействии, сколь о смятенье, в каком пребывает его душа. Это рефлексия, какая могла бы коснуться души героя и без видимых причин, но причины вопиют и взывают к мщенью. Гамлет восторгается вдохновеньем актера, не находя его в себе для свершения мести, поскольку он не злодей, не рвется к власти, это не нерешительность, в чем он упрекает себя, это человечность.

Явление Призрака - это из средневекового мировоззрения, не факт, и Гамлет решает прибегнуть к силе искусства, которую столь выразительно продемонстрировал актер. Леонардо да Винчи, кроме искусства, обратился бы к опыту.

Далее, в сцене 1 акта III в двух сценических эпизодах Уилл уже не ограничивается воспроизведением своих мыслей и переживаний, а схватывает образ героя высокой мысли, который измерил границы земного бытия, но обращает весь пафос горестных раздумий против любимой девушки, которая не переносит перемены в его отношении к ней, сопряженной, к тому же, его безумием.

Должно помнить, раздумья принца - говорит он вслух или внешне это проявляется лишь в жестах - внятны душе Офелии, наблюдающей за ним.

                 Г а м л е т

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

Обидчицы судьбы иль лучше встретить

С оружьем море бед и положить

Конец волненьям? Умереть. Забыться.

И все. И знать, что этот сон - предел

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот объясненье. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

А то кто снес бы униженья века,

Позор гоненья, выходки глупца,

Отринутую страсть, молчанье права,

Надменность власть имущих и судьбу

Больших заслуг перед судом ничтожеств,

Когда так просто сводит все концы

Удар кинжала? Кто бы согласился

Кряхтя под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти,

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться.

Так всех нас в трусов превращает мысль.

Так блекнет цвет решимости природной

При тусклом свете бледного ума,

И замыслы с размахом и почином

Меняют путь и терпят неуспех

У самой цели. Между тем довольно! -

Офелия! О, радость! Помяни

Мои грехи в своих молитвах, нимфа.

Здесь весь Гамлет, высокое поэтическое создание, сотканное из чувств и мыслей поэта, высказанных в сонетах; здесь весь человек, каким он предстает уже у древних трагиков. В высокой сфере мысли, где витал до сих пор дух принца, он и Офелию встречает, как прежде, но в предчувствии своей судьбы тут же прощается.

Далее следует между ними диалог, решающий в их взаимоотношениях и судьбе. Перелом в умонастроении принца коснулся и его чувств к девушке, которую он любил, судя по его письму к ней и заявлению позже, у ее могилы, как сорок тысяч братьев не могли ее любить, что говорит об его состоянии на грани безумия, без всякой нарочитой игры, и это Офелия безошибочно чувствует, к ее несчастью.

           О ф е л и я

Какого обаянья ум погиб!

Соединенье знанья, красноречья

И доблести, наш праздник, цвет надежд,

Законодатель вкусов и приличий,

Их зеркало... все вдребезги. Все, все...

А я? Кто я, беднейшая из женщин,

С недавним медом клятв его в душе,

Теперь, когда могучий этот разум,

Как колокол надбитый, дребежит,

А юношеский облик бесподобный

Изборожден безумьем. Боже мой!

Что видела! Что вижу пред собой!

И Офелия впадает в безумие, которым поразил ее Гамлет, сам безумный или играя безумного уж слишком искусно: он не просто обманул ее со своими уверениями, что для девушки уже потрясение, хуже, сошел с ума, - как это вынести? Смерть отца не повод, а лишь дополнительная капля в ее беде. Ее безумие, ее смерть - все исполнено поэзии, а трагическая развязка с трупами уже ничего не добавляет. Трагедия у Шекспира перерастает в мировую драму, во всеобъемлющую поэтическую форму, заключающую в себе жизнь человека и человечества во всех ее проявлениях.

В принципе, Гамлет как персонаж трагедии с сюжетом из средневековой повести не столь привлекателен, уж конечно, никакая не гениальная личность, как увлекаются им исследователи, никаких деяний он не совершил, кроме мести, но это скорее в виде самозащиты, да ценою жизни, а его поведение с любимой девушкой, по сути, ничем не оправданно, кроме как самодурством принца, будущего короля, здесь первопричина несчастья Офелии.

Гамлет привлекателен не как характер с его нерешительностью, не как душа, замкнувшаяся в своих горестях, и рефлексией, а ореолом света и поэзии, как и Офелия, чем наделил их Уилл с его гениальным даром. В нем все дело.

Если Ромео мало что получил непосредственно от Уилла, то Гамлет - всю совокупность его мыслей и переживаний в трагический момент перелома в его миросозерцании, когда спасение он находил лишь в поэзии, куда и переносил он своих героев, именно этим принц привлекателен и близок всякой личности, это Шекспир перед нами во всех изгибах его души и умонастроения, во всей исключительности гения, принца из поэтов, который достиг вершин европейской истории и культуры и увидел под ногами бездну, где все высшее и низменное в человеке равно превращается в прах.

Такой перелом в миросозерцании, который нашел свое отражение поначалу в барокко, а позже в романтизме, в эпоху Возрождения, которую следует характеризовать, как классико-романтическую, по форме искусства классическую, с истоками в античности, по содержанию романтическую, открытую во все горизонты человеческой культуры и души, такой перелом оказывается в творческом плане в высшей степени плодотворным, и это со всей очевидностью продемонстрировал Шекспир в работе над "Гамлетом", создав самое полное и всеобъемлющее свое произведение, как "Божественная комедия" Данте и "Фауст" Гете.

Каким был актером Шекспир, какие роли он играл, мы не знаем, кроме одной - роли Призрака в "Гамлете". Но, кажется, и этого довольно, чтобы Уилла увидеть нам на сцене воочию.

Как драматург труппы он выступал, наверное, и как режиссер, заботясь об успехе спектакля прежде всего, а роли брал проходные, продолжая руководить ходом представления. В роли Призрака недаром он выступил сам, и это было замечено. Гамлета играл знаменитый трагик Ричард Бербедж, с ним Шекспир в роли Призрака должен был быть по необходимости на высоте, помимо внешности и места на сцене, то в вышине, на галерее, то внизу, в яме, Уилл должен был обладать и голосом, вызывающим трепет, что предполагает явление потусторонней силы. Все это заложено в речи Призрака, которую Уилл писал для себя.

Входят Призрак и Гамлет и обмениваются первыми фразами, затем Призрак заговаривает внятно:

Я дух родного твоего отца,

На некий срок скитаться осужденный

Ночной порой, а днем гореть в огне,

Пока мои земные окаянства

Не выгорят дотла. Мне не дано

Касаться тайн моей тюрьмы. Иначе б

От слов легчайших повести моей

Зашлась душа твоя и кровь застыла.

Глаза, как звезды, вышли из орбит

И кудри отделились друг от друга,

Поднявши дыбом каждый волосок,

Как иглы на взбешенном дикобразе.

Но вечность - звук не для земных ушей.

О слушай, слушай, слушай! Если только

Ты впрямь любил когда-нибудь отца...

Поведав о злодействе брата и перемене в его жене, по сути, обозначив все содержание горестных раздумий Гамлета, Призрак продолжает:

Так был рукою брата я во сне

Лишен короны, жизни, королевы;

Так был подрезан в цвете грешных дней,

Не причащен и миром не помазан;

Так послан второпях на Страшный суд

Со всеми преступленьями на шее.

О ужас, ужас, ужас!

Однако Призрак еще подает голос из-под земли и явится в ходе действия еще раз, словно все время следил за Гамлетом, чтобы месть не коснулась его матери, правда, лишь подводит его. Как же Призрак мог воспринять последнюю сцену трагедии? Из своей огненной тюрьмы, когда вся Дания - тюрьма и весь мир - тюрьма. Уилл все это нес в себе, весь трагизм бытия, что Призраку уже открылось, а Гамлету еще предстояло, как принцу и как всякой личности.

Не будь "Гамлета", Шекспир остался бы английским драматургом в плеяде своих славных современников; в "Гамлете" он вырастает в мирового гения. Теперь за какой бы частный сюжет ни взялся Уилл, он создает всеобъемлющее произведение, с персонажами, вырастающими в мировые типы. Это Отелло, это и Яго, это и Дездемона; это король Лир, это Макбет и леди Макбет, это Клеопатра.

Английское барокко проступает в лучших созданиях Шекспира как ренессансная классика.

Особенно примечателен Отелло - крупномасштабная личность сама по себе, каковой не предстает ни один из персонажей Шекспира, из королей и принцев, хотя по сюжету он мог оказаться куда более ничтожным человеком, чем даже Яго. Но недаром Отелло - мавр, по сути, воплощение давно закатившегося мусульманского Ренессанса и эпохи Возрождения в Европе, великая личность, он оказывается пленником всечеловеческих страстей и губит своей рукой не неверную жену, а одно из самых пленительных женщин, которая воплощает, если угодно, новую человечность, квинтэссенцию гуманизма. Такова Дездемона.

Трагедия Отелло не в ревности, а в утрате любви и веры, что пережил и Уилл. Что же остается? Если Отелло остается задушить Дездемону и покончить с собой, поскольку мир души разрушен, у поэта есть возможность воссоздать жизнь в ее высших проявлениях величия и красоты и передать ее в вечность.

Уиллу смолоду казалось, что только в поэзии - в лирике и поэмах - он может обессмертить тех, кого он любит, и себя, а пьесы, как и игра актеров на сцене, он воспринимал, как нечто сиюминутное, преходящее, но в работе над "Гамлетом", возможно, он сам почувствовал, что драма - не лирика, не эпос - высший род поэзии, что, кстати, хорошо просматривается в "Илиаде" Гомера.

Теперь у него одна задача - создать ряд высших образцов драмы, и к "Гамлету" он набрасывает "Отелло", "Короля Лира", "Макбета", "Антония и Клеопатру" - целое созвездие мировых пьес, число которых множить не имеет смысла, и он как бы на прощанье набрасывает комедии - "Зимнюю сказку" и "Бурю", и ставит точку. Он покидает Лондон и возвращается в Стратфорд-на-Эйвоне, свершив то, что хотел свершить.

Уилл мечтал о славе поэта и бессмертии, но не очень серьезно, а лишь в грезах детства и юности, легших однако в основание его миросозерцания, и отдавался творчеству с простодушной веселостью, выходит у него что или нет, набрасывая свои фантазии без помарок, все схватывая с ходу - все впечатления бытия и опыт искусства всех времен и народов, поскольку горизонты были открыты во все части света и во все времена.

Уилл? Шекспир, каким он предстает в сонетах и драмах, в вспышках света среди сонма теней - его персонажей на сцене бытия.

В горестных раздумьях о природе человека и человеческого сообщества Шекспир доходит до крайности, нет, он не становится человеконенавистником, как Тимон Афинский, который не вынес низкой неблагодарности и вероломства людей и ушел в леса, его прозрения куда горьше и трагичнее, что высказывает однако его персонаж:

Я ненавижу этот лживый мир!

Ничто меня не привлекает в нем,

И даже то, что мне необходимо.

Итак, Тимон, готовь себе могилу,

Ты ляжешь там, где будет разлетаться

О камень гробовой морская пена,

И пусть в словах надгробных смерть твоя

Над жизнью человека посмеется.

       (Смотрит на золото.)

О ты, приветливый цареубийца,

Орудье распри меж отцом и сыном!

О светоносный яркий осквернитель

Чистейшего супружеского ложа!

Отважный Марс! Ты, вечно юный, свежий,

Жених желанный, нежный и любимый,

Чей блеск растапливает снег священный,

Лежащий на коленях у Дианы.

Ты, видимое нами божество,

Несовместимого соединитель,

Ты по любому поводу способно

На языке любом заговорить.

О испытатель душ, вообрази,

Что люди жалкие, твои рабы,

Вдруг взбунтовались! Силою своею

Смертельную вражду посей меж ними

И править миром предоставь зверям.

На Тимона, который в лесу наткнулся на груду золота, напали разбойники, он предлагает им, как он, питаться травой, плодами, как птицы, звери и рыбы. Но разбойники - народ цивилизованный, они не могут жить, как дикие племена. И Тимон Афинский произносит монолог, в котором проступают мотивы из сонетов и драм Шекспира в полном развитии:

                                                 Я знаю -

Должны вы есть людей. Но все ж спасибо

За то, что вы воруете открыто,

Личиною святош пренебрегая,

Хотя у нас в особенном почете

Прикрытое законом воровство.

.......................................... Солнце -

Первейший вор, и океан безбрежный

Обкрадывает силой притяженья.

...................................................

Земля - такой же вор: она родит

И кормит тем навозом, что крадет

Из испражнений скотских и людских.

Все в мире - вор! Закон - узда и бич

Для вас подобных - грабит без опаски

В циническом могуществе своем.

Прочь! Грабьте же друг друга, ненавидьте

Самих себя. Вот золото еще:

Берите, режьте глотки без разбору.

Все воры, с кем бы вы ни повстречались.

Скорей в Афины! Взламывайте лавки;

Вы грабите грабителей. Смотрите

Не станьте только меньше воровать

Из-за того, что золото вам дал я.

Пусть вас оно в конце концов погубит.

Аминь!

Тимон выступает против цивилизации, основанной на власти денег, установившейся в Афинах в условиях демократии, как и тирании в соседних странах, с расцветом искусств и с закатными явлениями, что узнает Шекспир и в событиях его эпохи. Прошли  тысячелетия - и ничего не изменилось в нравах людей! Есть отчего придти в отчаянье.

И все же Шекспир не впадает ни в меланхолию, ни в человеконенавистничество, хотя и утратил прежнюю веселость и в жизни, что с возрастом вполне естественно, и в творчестве, он сохранил незамутненной душу поэта. Однажды, может быть, случайно он взял в руки роман Роберта Грина "Пандосто, триумф времени", с которым ознакомился скорее всего еще в 1588 году, когда он был впервые издан и с тех пор неоднократно переиздавался. Ничего особо примечательного в романе Грина не было, включая ревность короля к жене и убийством ее, что же тут захватывающего после "Отелло"?

Но грустная мысль при воспоминании о судьбе Грина, умершего в нищете, завладела его душой, а в воображении уже вспыхивали сцены, каких нет в романе, с погружением в сказку. Шекспир набрасывает "Зимнюю сказку", слегка переиначивая фантазии Грина, и передает их в вечность. Вот тебе ворона-выскочка!

Впрочем, он ею не совсем доволен и тут же решает создать нечто получше, настоящую сказку, заключающую все мотивы его творчества. Это "Буря".

Хотя действие происходит в пределах Средиземного моря, в пьесе упоминаются и Бермудские острова, о которых Шекспир получил представление из недавно изданной книги. В ней писалось о буре: "Сэр Джордж Сомерс сидел на корме при свете звезд и, считая, что спасение невозможно, ежеминутно ожидал, что пойдет ко дну. Вдруг он завидел землю, - по мнению капитана Ньюпорта и его собственному, это не могло быть не чем иным, как только берегами тех ужасных Бермудских островов, которые у всех народов слыли зачарованными, населенными дьяволами и ведьмами, так как около них вечно гремел гром, сверкали молнии и бушевали ужаснейшие бури. Все побережье было усеяно крайне опасными подводными скалами, вследствие чего к нему невозможно было приблизиться без риска потерпеть кораблекрушение".

На одном из таких островов оказался, чудом спасшись с дочерью, Просперо, герцог Миланский, низложенный его братом с помощью неаполитанского короля, поскольку весь ушел в изучение наук и искусства; на острове он овладел тайнами волшебства и в свой час устроил бурю,  с кораблекрушением, в результате которого в его власти оказываются его враги и их приближенные, но маг отказывается от мести и даже от своего волшебного дара, чтобы вернуться в Милан всего лишь герцогом. Почему? Устроив празднество с явлением богинь и нимф, он говорит:

Окончен праздник. В этом представленье

Актерами, сказал я, были духи.

И в воздухе, и в воздухе прозрачном,

Свершив свой труд, растаяли они, -

Вот так, подобно призракам без плоти,

Когда-нибудь растают, словно дым,

И тучами увенчанные горы,

И горделивые дворцы и храмы,

И даже весь - о да, весь шар земной.

И как от этих бестелесных масок,

От них не сохранится и следа.

Мы созданы из вещества того же,

Что наши сны. И сном окружена

Вся наша маленькая жизнь.

Просперо, высказав итоги своих постижений, взволнован и вынужден пройтись один по берегу моря, чтобы унять волнение. Так бродил, вероятно, Шекспир в окрестностях Стратфорда-на-Эйвоне по возвращении на родину, пережив сам и через своих персонажей жизнь человечества из глубин тысячелетий до настоящего времени, что с громадами гор исчезнет, как дым, и весь шар земной.

А ведь верилось, что строки поэта даруют бессмертие. Что если не на Земле, то среди звезд в бесконечных просторах Вселенной?

(Отрывки из повести «Уилл, или Чудесные усилия любви». 2004 г.)