Трагедия Греции

Трагедия Греции

 В условиях афинской демократии всякий гражданин из знати или нуворишей, не лишенный честолюбия и дара речи, выступая часто с трибуны, мог претендовать на ведущую роль в управлении государством. Наиболее приметных называли вождями народа, точнее вождями демократии, то есть демагогами; уничижительное значение слова проступит лишь впоследствии. Словом, чтобы повести народ за собой, необходимо было обладать даром красноречия; но этого мало, надо было проявить еще и дар полководца, поскольку Афинам приходилось постоянно утверждать свое первенство среди греческих государств, не говоря о войнах с персами.

Несколько десятилетий превосходство Перикла было неоспоримым, что постоянно кто-нибудь оспаривал, хотя бы нападками и преследованиями его друзей, как мы видели, Фидия, Анаксагора, Аспасии. Можно подумать, это всего лишь политическая борьба за власть, средства которой не изменились до наших дней. Между тем враги Перикла предлагали не просто какие-то лучшие решения в вопросах войны и мира, а выступали против нового умонастроения, которое утверждалось возвышенным и прекрасным искусством Фидия, глубочайшими прозрениями и догадками Анаксагора, что подхватила аттическая трагедия, и новым образом жизни женщин, чему подавала пример Аспасия.

Все эти новые веяния в развитии культуры население Аттики, в большинстве своем мелкие земледельцы, воспринимало за излишнюю свободу, роскошь и разврат, что подхватывали демагоги и комические поэты во главе с Аристофаном, преследуя собственные цели или просто изощряясь в остроумии, с призывами за возврат к старинной вере предков, к патриархальным нравам и к суровой простоте быта, что сохранила в почти нетронутом виде Спарта, по сравнению с Афинами и даже с островными государствами бедная страна, но сильная своим единством.

Так, противоречивые тенденции внутри афинского общества проступали в извечном соперничестве Афин и Спарты с постоянными военными конфликтами, пока не разразилась Пелопоннесская война (431-404 гг до н.э.). В условиях войны Перикла его враги обвинили в растрате государственных средств и устранили от руководства военными действиями, что, конечно, не привело ни к чему хорошему. В довершение всех бедствий войны разразилась чума в Афинах, где за ее стенами укрылось население Аттики. Стоя Поикиле с картиной Полигнота «Разорение Трои» превратилось в прибежище беженцев, тут же умиравших от чумы.

Перикл снова был призван народом; он отправился в поход на кораблях вокруг Пелопоннеса с целью разоренья Спарты с моря, как Спарта занималась тем же самым с суши, вторгаясь глубоко в Аттику. На афинских кораблях началась эпидемия; Перикл по возвращении вскоре скончался (429 год до н.э.). Век Перикла шел к концу в заревах войны, бедствий чумы и гражданских распрей после его смерти.

В лидеры выдвинулся богатый кожевник Клеон, который производил на афинян и как оратор, и как полководец забавное впечатление, и если они находили повод посмеяться и над Периклом, то над Клеоном прямо хохотали, а Аристофан лишь подливал масла в огонь, выведя в комедии «Всадники» в числе главных действующих лиц Демоса и Кожевника, который заправляет делами Демоса. Клеон, обвинивший ранее Аристофана в измене и приговоривший к штрафу за критику его политики в комедии «Вавилоняне», на этот раз смолчал, впрочем, вскоре он погиб в сражении.

Между тем в жизнь вступало новое поколение, выросшее в век Перикла в условиях торжества афинской демократии, наивысшего могущества Афин и расцвета искусства, да какого, классического на все времена. Молодое поколение из знати росло под влиянием софистов, заезжих философов, как тот же Протагор, которые брали деньги за свои выступления. Вскоре и в Афинах объявился мудрец, который любил вопрошать тех же софистов или просто на рынке случайного прохожего, а то самого себя, при этом он задумывался так глубоко, что уже никого не видел и не слышал, забывая, где находится, на поле боя в ночь или на корабле в походе на Самос. Из каменотесов, он так и не сделался настоящим скульптором, жил в Пирее, в портовом городке близ Афин, куда приходил пешком почти ежедневно, чтобы вести праздные беседы с кем придется. Не считая себя софистом, денег он не брал, но известность его росла и именно среди знатной молодежи, сумевшей оценить его ум, мужество в случаях сражений и добрый нрав.

Из знатной молодежи он выделил Алкивиада, опекуном и родственником которого был Перикл, не столько за необыкновенную красоту, сколько за честолюбивые устремления, кои следовало направить по правильному пути во благо Афин. Плутарх замечает: «Справедливо говорят, что расположение и любовь к нему Сократа немало содействовали его славе...» Кажется, у Сократа был проект, с которым будет носиться впоследствии и Платон. Сократ не понимал, как в обсуждении вопросов по управлению государством могут принимать участие все граждане, когда всякий может быть сведущим лишь в своем деле, сапожник в... и т.д. Чтобы управлять государством, надо знать, что такое справедливость и т.п. Словом, философы должны принимать участие в управлении государством, по крайней мере, быть советниками у умных правителей.

Алкивиад, честолюбивый красавец, хотя слегка картавил, очень скоро добился расположения к себе афинян и затеял поход в Сицилию, воспользовавшись Никиевым миром со Спартой. Все благоразумные и дальновидные люди, в том числе Никий и Сократ, были против, но Алкивиад убедил народ, давая понять, что это будет лишь начало, с распространением влияния Афин на Италию и Африку, Римская империя до Рима.

В ночь перед отплытием афинского флота с некоторыми союзниками в городе произошли два происшествия. Первое, что сразу бросилось всем в глаза: все гермы у общественных и частных домов (охранительные столбы в виде изображения бога) подверглись нападениям каких-то злоумышленников, - отбиты носы, бороды и фаллосы. Поскольку Алкивиад со своей пьяной компанией уже проделывал нечто в этом роде, враги его готовы были обвинить его в нечестии; вскоре, правда, были уличены слуги ряда знатных людей из круга Крития в святотатстве, но пронеслись в это время слухи о профанации Элевсинских мистерий в доме Алкивиада, с подачей жалобы в суд на Алкивиада в поругании Деметры и Коры, что грозило ему и всем участникам розыгрыша священных таинств смертной казнью.

На народном собрании усилиями врагов Алкивиада принимается решение отложить суд до возвращения афинского флота, на первый взгляд, вполне благоразумное. Но с отплытием флота судебное разбирательство набирает обороты, с казнью друзей Алкивиада и с решением вызвать командующего флотом из-под стен Сиракуз, что, по сути, обрекает афинян на поражение. Что касается Алкивиада, он уже знал, что его ожидает в Афинах и нашел убежище в Спарте ценою советов, приведших к возобновлению Пелопоннесской войны, к разгрому афинского флота у Сиракуз. С этих дней жизнь Алкивиада превращается в ряд головокружительных приключений, что могло бы иметь собственный интерес, если бы не роковые последствия в судьбах Афинского государства и Сократа.

Алкивиад приглянулся спартанской царице Тимее и обрадовался случаю - его дети будут царями, но, по понятным причинам, должен был покинуть Спарту и оказался гостем сатрапа персидского царя Тиссаферна. Не имея войска, он выступал теперь и против Афин, и против Спарты, не щадя при случае и персов. В это время в Афинах олигархи во главе с Критием совершили государственный переворот (411 г. до н.э.), с ограничением числа полноправных граждан пятью тысячами, что привело к тому, что многие моряки оказались вдруг не гражданами Афинского государства.

Афинский флот с островов, где вел военные действия против спартанцев и их союзников, не признал власти олигархов и решил пойти на Афины, а поскольку Алкивиад уже недвусмысленно помогал афинянам, да изгнание он претерпел от сторонников Крития, флот призвал его, подчинив себя его воле. Алкивиад возглавил, как прежде, Афинский флот, но направился не в Афины, что неминуемо повело бы к гражданской войне - в условиях войны со Спартой и персами, с отпадением островов, - он провел несколько удачных операций, восстановив былое господство Афин на островах. Афиняне воспрянули духом и восстановили прежние нормы гражданства. Зачинщики переворота отделались относительно легко - изгнанием.

Алкивиад вернулся в Афины с триумфом. Но все же доверие афинян к нему было подорвано: когда он был в очередном походе, народное собрание отстранило его от власти, и ему пришлось спасаться от всех - от спартанцев, от персов, а афинские военачальники не хотели его знать, терпя одно поражение за другим. Наконец, спартанцы вошли в Афины, Пелопоннесская война была проиграна. А была ли она нужна? И кому? Никому она не принесла пользы, кроме бесчисленных бедствий, с утратой могущества Афин, основы блистательного расцвета античного искусства, классики в собственном смысле слова. Торжествовали лишь олигархи, установив власть Тридцати тиранов, впрочем, вскоре свергнутой сторонниками демократии.

В 405 году до н.э., за год до поражения Афин в Пелопоннесской войне, на Ленеях, Малых Дионисиях, комедия Аристофана «Лягушки» была отмечена первой наградой. Пьеса получила столь восторженный прием у публики, что, предполагают, она была поставлена в том же году и на Великих Дионисиях. Случай исключительный, но если вдуматься в содержание комедии Аристофана, над чем столь восторженно смеялись афиняне, можно сказать, роковой. Комический поэт подверг осмеянию все священное и великое, чему поклонялись греки, а греки лишь вторили ему, как Хор лягушек.

Аристофан выводит на сцену Диониса, правда, как бога театра, и воспроизводит сошествие бога в аид, по сути, ключевой эпизод в Элевсинских мистериях... А ведь это разглашение Элевсинских таинств, за что Эсхил чуть не поплатился жизнью в свое время, это профанация Элевсинских мистерий, в чем был обвинен Алкивиад, да, в сугубо комическом ключе. Разве это не хуже?!

Но поскольку Аристофан слыл охранителем старинной веры предков и отеческих богов, ему, видимо, прощалось все. Дионис, который нарядился под Геракла, ничем не отличается от своего слуги Ксанфия, по ходу действия они даже меняются ролями. Геракл, который почему-то обитает в собственном храме в преддверии аида, ничем не отличается от покойника, Харона и даже Плутона, - все они какие-то мелкие пройдохи. Но самое неожиданное и удивительное, в речи Геракла об аиде мы узнаем христианские представления об аде и рае... Мы услышим в высшей степени забавное пение Хора лягушек и выступление Хора мистов, то есть посвященных, что перенес поэт на сцену, а это ведь раглашение таинств и профанация?!

Мы увидим Эсхила и Еврипида в момент их ссоры за трон. Выясняется, когда сошел под землю Еврипид, он собрал вокруг себя воров, налетчиков, отцеубийц, грабителей и взломщиков - их в преисподней множество. Наслушавшись словечек ловких и выдумок, они взбесились и мудрейшим мастером признали Еврипида. Возгордившись, он и занял трон Эсхила.

И вот устраивается состязание между Эсхилом и Еврипидом с участием Диониса и Хора за первенство и право занять трон в аиде, в ходе которого много интересного всплывает о творчестве трагических поэтов, но все дается в карикатурном виде... В конце концов, Дионис, который сошел в аид за Еврипидом, - достойных трагических поэтов не осталось после его смерти, - поскольку речь идет уже не о судьбе театра, а о спасении государства, решает взять с собой Эсхила, вероятно, помышляя вернуть его героическую эпоху. Эсхил уступает свой трон Софоклу, - двойная пощечина Еврипиду, за которым явился было Дионис, а возвращает к жизни Эсхила.

Аристофан в кривом зеркале своих личин и смеха ошибался как в его устремлениях, так и в отношении Еврипида, слава которого началась именно после его смерти и далеко превзошла известность Эсхила и Софокла. Стало быть, бог театра Дионис, не по Аристофану, а истинный, именно Еврипида и вывел из аида, из забвения и смерти. Униженные поражением от Спарты, афиняне вскоре нашли виновника их бедствий. Это был, конечно же, Сократ, «развратитель юношества», то есть поколения Алкивиада и Крития с их безудержным честолюбием, с выдвижением собственных интересов и целей в ущерб общественным. Самосознание индивида в условиях полиса, недавно столь плодотворное в развитии поэзии и мысли, искусства и ремесел, в защите отечества, раздвоилось, с зарождением индивидуализма, что совпадает с разноголосицей философских воззрений на природу и богов, с признанием относительности истины и веры. Утверждение философа: «Человек есть мера всех вещей», возвышенное и высокое представление о человеке, что станет откровением в эпоху Возрождения, Критий, Ферамен, зачинатели олигархического переворота в Афинах в 411 году до н.э., подхватили как оправдание выдвижения своего Я, вместо народа, и права сильного (умом и богатством) преследовать свои цели за счет слабых, как в животном мире; равенство людей, по крайней мере, при рождении, что утверждал Еврипид, отвергается, словом, весь набор максим, освященных всеми религиями и ныне лежащих в основе взаимоотношений людей и народов. Человек человеку - волк. Коллективистское самосознание полиса (города-государства), идущее от первобытнообщинного строя, с полным самосознанием индивида, вплоть до утверждения собственных целей, отличных от общественных, дало трещину, роковую для единства народа и государства. Пелопоннесская война лишь расширила эту трещину, как землетрясение, и окончательно расшатала устои Афинского государства. По свидетельству Платона, вот как прозвучала речь одного из обвинителей Сократа на суде, а судей было числом 500 человек (нечто вроде суда присяжных). М е л е т. Заявление подал и клятву произнес я, Мелет, сын Мелета из Питфа, против Сократа, сына Софроникса из Алопеки. Я утверждаю: Сократ повинен и в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за это - смерть.

Мелет строит свое обвинение на том, что, мол, всем хорошо известно в Афинах; ведь Сократ давно стал излюбленной мишенью для шуток комических поэтов (Мелет тоже из комических поэтов), но то, над чем все смеются, не столь безобидно. Когда Сократ в комедии Аристофана «Облака» внушает своему ученику Фидиппиду, в котором, говорят, можно узнать молодого Алкивиада, что Зевса нет, а гром производят облака, и дети этому верят, а юноши горделиво это повторяют, тот же Критий, один из учеников Сократа, ставший затем самым жестоким из всех Тридцати тиранов, уже не до смеха.

Сократ говорил, что он слышит голос даймона, который удерживает его от опрометчивых шагов. Мелет спрашивает, что за это бог, который ему служит, а другим нет?

Известно, ученик Сократа Херефонт получил изречение оракула в Дельфах, мол, Сократ мудрее всех людей. Софокл мудр, Еврипид мудрее, Сократ мудрее всех людей. Вот он ходит по рынкам, говорит Мелет, стоит у меняльных лавок, сидит в палестрах, доказывая всякому, кто вообразит себя рассудительным, что он глупец и ничего не смыслит ни в науках, ни в искусстве, ни в войне, ни в управлении государством, что и видно в смутах, охвативших Афины, и в поражениях... А настоящий виновник всех бедствий-то он, Сократ, вкупе с его знаменитыми учениками, от которых город понес потери и лишения больше, чем от лакедемонян с их союзниками и персов.

На суде выступили также оратор Ликон и Анит, сверстник Сократа, который давно поклялся расправиться с ним из-за сына, который слушал Сократа больше, чем отца. Он ратовал за возвращение к старинному отеческому строю.

Известна речь Сократа на суде, записанная или сочиненная по вдохновению Платоном, по знатности и родству с Критием близкого к олигархам, которые пытались привлечь на свою сторону и Сократа, поэтому ученик и учитель оказались непосредственными свидетелями установления тирании в Афинах.

С о к р а т. Ведь у меня много было обвинителей перед вами и раньше, много уже лет, и все-таки ничего истинного они не сказали; их-то опасаюсь я больше, чем Анита с товарищами. Страшны нынешние обвинения, но еще страшнее давнишние, пустившие молву, что существует некий Сократ, который исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду. Их и назвать по именам нельзя, кроме сочинителей комедий. Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю, и все, что говорили Анаксагор, Протагор и софисты, все он приписал мне.

Но, спрашивается, чем же я занимаюсь? Дельфийский оракул своим изречением заставил меня призадуматься, в чем мудрость, не моя, Сократа, а человеческая, я и отправился, подвигнутый богом Аполлоном, испытывать всех и каждого, кто претендовал на мудрость, не находя ее у самого себя, но и у других, с кем вступал в беседы, отчего сделался многим ненавистным. Вот откуда клеветы!

Сократ говорит об изречении «Познай самого себя». Сократ и на суде держал себя так, как при поисках истины, и судей, по молве предубежденных против философа, еще больше настроил против себя. Временами он прямо смеялся над судьями. После того, как голосование показало: с перевесом в 31 голос поддерживается обвинение Мелета, Анита и Ликона против Сократа, а под наказанием они называли смерть, архонт предложил Сократу, по его разумению, пожелать себе иное наказание.

Сократ заявил, что он по роду своих занятий, то есть убеждать каждого не заботиться ни о чем своем раньше, чем о себе самом, - «как бы ему быть что ни на есть лучше и умнее», - нет ничего более подходящего, как получать даровой обед в Пританее, по крайней мере для него это подходит гораздо больше, нежели победителям на Олимпийских играх. Судьи вместо того, чтобы рассмеяться и назначить столь заслуженное Сократом наказание, оскорбились и подтвердили смертную казнь, хотя ученики собрали тридцать мин, чтобы уплатить в виде штрафа.

Сократ не только не думал о том, чтобы избежать наказания, не думал об изгнании или побеге, про себя он, верно, решил принять смерть. Он и судьям сказал: «Будьте уверены, что если вы меня такого, как я есть, убьете, то вы больше повредите себе, нежели мне». Он знал, что лишь приговор и его смерть могут рассеять молву о каком-то Сократе, созданном комическими поэтами.

Это поразительно, сама греческая жизнь на исходе Золотого века Афин создала трагический миф о Сократе, в котором отразилась самым непосредственным образом трагедия Греции. Рефлексия, воплощением которой выступил Сократ, оказалась столь же разрушительной, сколь и созидательной силой в развитии человеческого сообщества и культуры.

Трагический миф о Сократе еще следовало воплотить, что осуществит в философских диалогах Платон - на сцене жизни и в сфере мысли, с созданием философского учения, в основе которого идеи, Эрос и красота, по сути, античная эстетика, всеобъемлющая, основополагающая, жизнестроительная, как сама природа, что и станет откровением в эпоху Возрождения.