«Поджарь-ка на-раз глазунью, парень!»

Было ли сразу ясно, что Франция вот-вот полностью подчинится новой музыке Холлидея? Вовсе нет! Оставались люди, понимавшие, что на той стороне океана имеется кое-что получше. Еще в 1956 году композитор Мишель Легран привез из Нью-Йорка чемодан, забитый пластинками, которыми он тотчас же поделился со своими приятелями – Борисом Вианом и Анри Сальвадором в надежде, что они смогут освежить – или оживить – французский рок-н-ролл.

Но Леграна ждало горькое разочарование: Виан об этом и слышать не хотел. «Переводить Элвиса Пресли на французский? Найми неграмотного дурня, чтобы сохранить дух исходного текста!»

Забавно: таким образом провидец Виан предрек появление Холлидея и его оглушительную карьеру. А когда его спросили, что это за новый рок-н-ролл, он честно предупредил:

«Простонародные песенки для ублажения психопатов».

Тем не менее все трое появляются в студии и скоренько записывают первые рок-н-ролльные французские песни. Но тексты Виана не оставляют сомнений: это пародии.

Обе песни – «Поджарь-ка на-раз глазунью, парень! (Va te faire cuire un oeuf, man!) и «Рок-н-ролльные кривлянья» (Rock and roll mops) – озорные шутки, род бурлеска, – в июне 1956 года были исполнены отвязным Анри Сальвадором. Это, как вы уже поняли, тот самый человек, который через четыре года будет осуждать Холлидея.

Столь клоунское явление американского феномена, возможно, на время задержало сползание французского шансона в отвязный рок. Виан, кстати, был убежден, что рок-н-ролл – музыка «рассерженных молодых людей», – канет в Лету вместе с ними.

Он сильно ошибся, но не успел убедиться в том, что был неправ. Неизлечимая форма острого ревматизма, которой он страдал с юности, привела к серьезной болезни сердца, ему запрещали даже играть на трубе («каждая нота будет стоить вам дня жизни», – говорил врач).

Двадцать третьего июня 1959 года он присутствовал на премьере фильма «Я плюну на ваши могилы» (J’irai cracher sur vos tombes), по вышедшему в 1946 году одноименному роману. Фильм едва успел начаться, как с Вианом случился сердечный приступ. Он умер по дороге в больницу, ему было 39 лет.

Всего через год с небольшим освобожденная от оков Франция полностью съезжает в ритм рок-н-ролла. Один за другим появляются хиты – tube, как называют их французы; вы не поверите, но термин ввел в оборот… Борис Виан!

В пятидесятых годах появляется еще один духовный отец нового движения. Его pr?sence avant la lettre[106] показывает, что шансон ступил на путь, ведущий в новую реальность: роскошные шоу, огромные залы, зажигательные выступления, визжащие девушки. Сам Жильбер Беко не смотрел свысока на молодое поколение, захватывавшее французскую сцену в шестидесятые годы, но, выходя на сцену, являл собою пример для молодежи.

Беко укоротил задние ножки пианино, благодаря чему инструмент слегка наклонился, и он со своего места мог смотреть своим слушателям прямо в глаза. Как завороженный барабанил он по клавишам, наращивая и наращивая темп. Выступая в феврале 1955 года в зале «Олимпия», Беко привел публику в экстаз, исполняя шансон «Когда ты танцуешь» (Quand tu danses, 1954).

В этом пленительном номере восхитительно сплетаются джаз и шансон. Несомненно, здесь – заслуга самого Беко, но, кроме того, прелестный, озорной текст, написанный кумиром Беко, Пьером Деланоэ, вошедший в музыку, как рука в облегающую перчатку. Беко слыл неутомимым ловеласом, не пропускавшим ни одной юбки, ему удалось разбить сердце не одной Брижит Бардо, но, по крайней мере, половине женского населения Франции…

Короче говоря, в тот вечер было сломано 439 стульев… Эта битва принесла певцу прозвище monsieur 100 000 volts[107], которое Беко с гордостью носил до самой смерти.

Так же, как черный галстук в белый горох. Галстук с историей. Когда-то в юности он нанимался на работу в пиано-бар, и хозяин бара потребовал, чтобы он приходил на работу в галстуке. У Беко не было галстука, и мама выкроила ему галстук из своего черного платья в белый горошек. С тех пор, в память о ней, он всегда носил такие галстуки.

После бешеного успеха рок-н-ролла многим французским шансонье пришлось поставить крест на успешной карьере. Их вытесняют в маленькие залы, на рынки и ярмарки. Осталось лишь несколько великих, вроде Бреля или Брассенса.

А вот Беко легко пережил шестидесятые годы. В 1961 году он летел из Ниццы в Париж. И рядом с ним оказалась Эльга Андерсен, молодая, многообещающая шведская актриса. Ее дружок только что с ней порвал. Шармёр Беко, конечно, делал все возможное, чтобы утешить девушку. «Et maintenant, que vais-je faire?»[108] – спрашивала она. Он пригласил ее выпить кофе, но она продолжала повторять: «А теперь – что же мне делать?»

Едва Беко добрался до дому, он позвонил своему другу Деланоэ и попросил его написать текст, начинающийся словами Et maintenant, que vais-je faire? К ним Беко подобрал мелодию в ритме, похожем на «Болеро» Равеля.

Et maintenant вышла в 1962 году на сингле и покорила мир. Вторым с этой же песней – теперь уже по-английски, What now my love – появился Фрэнк Синатра, этот вариант стал, по-видимому, даже более знаменит, чем исходный шансон. То же относится к другому шансону Беко: «Я принадлежу тебе» (Je t’appartiens, 1957), который Элвис Пресли повторил с английскими словами – Let it be me.

«Там [на другом берегу Атлантики] есть прекрасная песня, которая вышла несколько лет назад. Это не моя песня, но мне хочется спеть ее для вас», – признался Элвис честно во время выступления в Лас-Вегасе.

Эти две вещи дают Беко надежную пожизненную ренту, ибо их повторили все, кто мог: Род Стьюард, Нил Даймонд, The Everly Brothers, Боб Дилан, Нина Симон, Хулио Иглезиас, Сонни & Шер, Ширли Бэсси, Нана Мусхури, Барбра Стрейзанд, The Supremes… даже Джеймс Ласт и Бенни Найман.

В 1963-м он снова прославился – песней «Натали» (Nathalie, 1963). Деланоэ был русофилом, и текст с красивым русским названием Natacha давно лежал в ящике его стола. Наконец он отправил Беко бродить по Москве в сопровождении какой-то Наташи. Эта песня имела такой успех, что выдуманное Деланоэ кафе «Пушкин» торжественно открылось в Москве через тридцать пять лет, в 1999 году, при участии сияющего от счастья Жильбера Беко. А через два года он умер от рака легких.