«Сентиментальная толпа, страстно жаждущая идеалов»

За зданием Института арабского мира сверкает Сена. Я ускоряю шаг. В конце бульвара Сен-Жермен я слышу голос Стефана Эйхера, он поет «Сколько времени» (Combien de temps, 1987). Дом, двери распахнуты настежь. Люди входят, я нахально захожу вслед за ними и попадаю на чью-то вечеринку. Конечно, я никого не знаю, но – какая разница? Все танцуют со всеми.

Стоит заговорить о современном французском роке, как сразу всплывут три крупных имени: Арно, Ален Башунг и Стефан Эйхер. Мастерская работа последнего – это «Каркассон» (Carcassonne, 1993), но и до нее он выпустил успешный хит «Мирный ланч» (D?jeuner en paix). Он часто и успешно выступает перед публикой, а музыка его просто создана для танцев, особенно «Как долго» (Combien de temps).

Как же тут весело! Все подпевают хором. Голос Патрика Котина перекрывает любого. «Я люблю смотреть на девушек» (J’aime regarder les filles, 1981) начинается медленно, в нижнем регистре, но затем Котин хватает с подставки электрогитару и «я люблю» превращается в дикарский вопль.

J’aime regarder les filles – всего лишь оправдание пляжного вуайеризма. Патрик Котин прекрасно понимает, какие сладкие мечты овладевают любым гетеросексуальным мужчиной на пляже. Он разглядывает молодые, гладкие тела выходящих из воды девушек. А им вовсе не интересен неспортивный паренек в очках, который пытается здесь, среди красоток, под ярким солнцем читать «Войну и мир» Толстого. Шансон заводит слушателя до предела. Покачивающиеся бедра, невинные ласки солнца, вкус соли на губах, переливчатый смех, упругие груди. Котин внимателен к деталям. Деталям, прочно засевшим в подсознании всякого француза. На бульваре Сен-Жермен не пропускают ни одной запятой. Кто-то колотит по воображаемым барабанам. В воздухе парит невидимая бас-гитара.

И, не давая ни секунды, чтобы перевести дыхание, вступает дуэт Les Rita Mitsouko – песня, посвященная аргентинской танцовщице Марсии Моретто (Marcia Baila, 1984). Надеюсь, соседям из нижней квартиры эта музыка тоже нравится. Как можно участвовать в этом страстном танце, когда слышишь слова: «рак победил тебя»? Музыка как выражение скорби. Можно ли создать лучший памятник умершей учительнице танго?

У вокалистки Les Rita Mitsouko, Катрин Ринжер, голос – как колокол, она на многое способна. Интересно, что раньше она снималась в порнофильмах. И не скрывает этого. So what? Насколько я помню, когда-то в теледискуссии она оказалась противницей Сержа Генсбура. Автор Je t’aime… moi non plus выглядел явно перебравшим и делал вид, что не понимает сути порнокино. «Ты проститутка», – заявил он. Она пытается защищаться, но создатель 69 ann?e ?rotique не унимается: «Ты сука, дрянь». И так далее.

Ситуация вышла из-под контроля. Ринжер кричала Сержу, что у него воняет изо рта, что половину того, что он говорит, невозможно понять. Это правда, Генсбур к концу жизни не был образцом трезвости. Ринжер возбуждается настолько, что совершает ошибку. Она широко раскрывает рот. И становится видно, что у нее нет переднего зуба. Генсбур уже не слушает, но он достаточно наблюдателен, чтобы заметить дыру. И реагирует тотчас же: «Ты непрофессиональна, – говорит он. – Если во время blowjob что-то пошло не так, надо было сразу пойти к зубному». Вспоминают ли французы вокруг меня об этой шумной истории?

Кажется, всем есть что праздновать в этот вечер. Уровень ностальгии зашкаливает. От «Я пою» (Je chante, Трене) и «Везуль» (Vesoul, Брель) до «Александрия Александра» (Alexandrie Alexandra, Франсуа). И даже Аристид Брюан участвует в представлении с Nini Peau d’Chien. Шутка диджея, но все ревут от возбуждения, подпевая рефрену: ‘qui ?a’ и ‘o? ?a’.

От хита столетней давности переходят к «Сентиментальной толпе» (Foule sentimentale, 1993), умнейшей и красивейшей песне девяностых годов, – идеальный выбор из работ Алена Сушона. Ему очень не нравился торгашеский дух в обществе и влияние рекламы: «Они грузят нас желаниями, опечаливающими нас […] ведь мы – Сентиментальная толпа, жаждущая идеалов».

Я прислоняюсь к волшебному игральному автомату. Короткая передышка. «Если б не было тебя» (Si tu n’existais pas, Дассен), и снова перемена – перемещение к трогательной «Сарре» (Sarah, Реджани). Присутствующие не готовы к тому, чтобы дослушать до конца «Нет, я ничего не забыл» (Non, je n’ai rien oubli?, Азнавур). Так что диджей прерывает ее и запускает «Я пришел проводить тебя» (Je suis venu vous voir, 1997) Мано Соло, захватывающую классику на тему СПИДа, как эффектный подарок присутствующим. Предположения, кажется, сбываются: «Вояж, вояж» (Voyage voyage, 1986) – единственный чудо-хит Дизайрлесс и «Площадь великих людей» (La place des grands hommes, 1990) Патрика Брюэля – он больше не идол молодежи – снова поднимают дух. Время тикает, летит, бежит, течет, торопится.

Когда поставили «Пять утра и Париж просыпается» (Il est cinq heures, Paris s’?veille) Жака Дютрона, я посмотрел в окно и увидел, как над горизонтом встает солнце. Этого момента я не хотел пропустить. Я выскользнул наружу так же незаметно, как вошел. Сена укрыта туманным одеялом. Я пересекаю Остров Сен-Луи. Иду по набережной к центру города. Тыл Нотр-Дама кажется гигантским насекомым, отдыхающим, опершись на каменные ноги. Двуглавая башня поднимается над выгнутым позвоночником. Остров Сите остается слева. И тут я чувствую, что день начинается. Я иду вперед, едва не падая с ног от усталости. И останавливаюсь перед Пон-Нёф.

Пальцы ног – на краю моста, а пятки пока что – на Луврской набережной. Я смотрю на Сену.

С этого места начинается моя трилогии о Франции. И это хорошо. Пора заняться чем-то другим. Пон-Нёф лежит передо мною, приглашая к путешествию – invitation au voyage. Но я не хочу двигаться. Чувство печали и покоя охватывает меня. Из окна на противоположном берегу Сены падает чудесный голубой свет. Густое облако тумана проплывает мимо. Красное зарево восходящего солнца завершает картину. Слева от меня Консьержери, дальше – Нотр-Дам. Я вспоминаю о памятнике Шарлеманя и незаметно для себя начинаю напевать Sacr? Charlemagne Франс Галль.

Ночь, определенно, кончилась. И вдруг я понимаю, что во всем мире не найти второго такого места. Немного воображения – и отсюда можно проследить течение половины французской истории, лишь поворачивая голову направо или налево.

И ни в коем случае нельзя забывать, сколько в этой истории было музыки.