Обычаи «вторичного погребения» на Балканах

Термин «вторичное погребение» принадлежит исследователям-этнографам; народные названия: макед. раскоп, раскопување, откопување, раскопаљки, прекопавање и т. п.; болг. раскопаване, второ погребение, струване спомен; серб. двоструко (двојно) сахрањивање, поновно сахрањивање, састанак са покојником, виђење с покојником и т. п.; словен. prekopavanje, umivanje lobanje и т. п. Обычай распространен в нескольких достаточно обширных регионах южнославянской территории (см. карту в работе [Be?lagi? 1974]), а именно в Македонии (преимущественно южной ее части), в восточной и северо-восточной Сербии [Ђорђевић1926а; Јовановић1961], в некоторых районах Боснии и Герцеговины и Далмации (о. Брач), в северо-западной Словении [Mati?etov 1955]; имеются отдельные свидетельства о нем из Хорватии, северной Болгарии, юго-восточной Болгарии [Лозанова 1991] и некоторых других районов, а за пределами славянских земель он известен в греческой Македонии, у православных албанцев и в Румынии. Локальные версии обряда могут различаться весьма значительно: это касается как состава действий, сроков исполнения обряда, его участников и, так сказать, объектов, так и семантической стороны ритуала, т. е. его смысла и мотивировок. Общим для всех вариантов обряда можно считать, пожалуй, лишь эксгумацию и некоторые манипуляции над останками.

Одно из самых ранних и одновременно самых подробных описаний обычая вторичного погребения, соблюдавшегося в Македонии, в окрестностях Дебра, принадлежит сербскому этнографу М. Величу (опубликовано в 1902 г.):

Семья умершего разрывала могилу через три года после погребения. Это делалось в субботу после полудня. Мужчины раскапывали могилу, потом осторожно извлекали кости, начиная с черепа и двигаясь сверху вниз, а женщины, причитая, брали эти кости и затем в небольшом корытце обмывали их водой, а в другом корытце – вином. После обмывания кости помещали в полотняный мешочек, причем соблюдали обратный порядок, т. е. начинали с ног. Череп украшали базиликом и другими цветами и клали последним. Мешочек с костями относили в церковь и оставляли под амвоном, и после вечерней службы священник читал над ним краткую молитву. На следующий день совершалось отпевание – точно так же, как при настоящих похоронах, а затем члены семьи и все участники строгой процессией шли на кладбище, где священник сначала читал несколько молитв, а потом один из присутствующих опускал мешочек с костями в ту же могилу (гробницу). Затем священник поливал кости маслом, со всех сторон лопатой сбрасывал в могилу немного земли, после чего и остальные мужчины приступали к засыпанию могилы. Если при эксгумации находили неразложившийся труп, то объясняли это тем, что покойник при жизни совершил много грехов [ВелиЬ 1902].

Подобный тип ритуала, когда разрывание могилы совершается в строго определенное время (через 3, 5, 7 лет, реже 9 и более) и в календарно фиксированные сроки (чаще всего в поминальную субботу перед Великим постом, иногда в субботу перед Троицей, реже – в Дмитровскую субботу, задушницу, как в отдельных районах Македонии, где в этот день раскапывают могилы всех покойников, захороненных три года тому назад), преобладает в Македонии, Болгарии, Боснии и Герцеговине. Региональные различия в этом типе касаются того, как поступают с выкопанными костями: относят ли их в церковь и как долго там держат (сутки, несколько дней, а иногда и целый год) и возвращают ли их после отпевания в могилу или относят в костницу (костурницу и т. п.).

Иногда делают различие между мужскими и женскими костями: в церкви мужские кости оставляют под образом Христа, а женские – под образом Богородицы; в болгарских и македонских традициях часто на череп мужчины надевают феску, а женский череп обвязывают платком и сверху надевают шапочку. Если находят в могиле неразложившееся тело, то либо могилу зарывают, либо пробивают тело итоговым (боярышниковым) колом. Иногда находят в могиле неразложившейся какую-нибудь часть тела – руку или голову, тогда считают, что именно с ней связан тяготеющий над покойником грех: например, верят, что не гниет рука, которой покойник ударил отца или мать.

У южных славян широко распространено верование, что душа погребенного «освобождается» только после полного распада тела, поэтому ритуал раскапывания могилы, при котором родственники удостоверяются в том, что душа освободилась от тела, становится естественным завершающим этапом похоронного обряда. Вторичным погребением часто завершается и траур по умершему [Вакарелски 1990: 177].

Другой разновидностью ритуала этого типа можно считать вторичное погребение останков при захоронении нового покойника в старую могилу (обычно могилу родственника, предка). В этом случае эксгумацию и действия с останками уже нельзя считать компонентом первого погребального обряда; скорее это составной элемент второго обряда, хотя по содержанию и мотивировкам этот, можно сказать, окказиональный ритуал вторичного погребения часто не отличается от календарного. Здесь также соблюдаются определенные сроки вторичного захоронения в ту же могилу: не менее 5, 7, 9, 12, иногда даже 18 и более лет.

В восточной Сербии, в области Ресава, в северном Поморавье, у сербского и влашского населения бытовал обычай раскапывания могилы на сороковой день после смерти. При погребении было принято класть на живот покойнику небольшую свирель; когда могилу раскапывали, смотрели, не перевернулся ли покойник в гробу, что, по рассказам местного населения, случалось. Если все было в порядке, то могилу поливали вином. У влахов на сороковой день раскапывали могилу, вынимали труп и поливали его вином [ГЕМБ 1962/25: 181, 193].

На острове Брач могилу раскапывали через шесть месяцев после смерти, «чтобы душа умершего отправилась на свое место в рай». Доску, на которой лежал покойник, слегка выдвигали вперед, священник читал молитву и поливал покойника (вероятно, вином) так же, как это делалось на похоронах, после чего могилу зарывали [ГЕИ 1958/7: 136].

Иногда отмечаются особые мотивировки обычая раскапывания могилы. Прежде всего это страх перед покойником, который может стать вампиром, выходить из могилы и вредить живым, или подозрение, что покойник стал вампиром. В этом случае обычно раскапывают могилу и протыкают тело итоговым (боярышниковым) колом. По другим представлениям, раскапывание могилы совершается с целью еще раз увидеть умершего родственника, проститься с ним, воздать ему честь, любовь и память или, как говорят у сербов и мусульман Боснии, «дать еще раз солнцу согреть дорогого покойника».

Существует немало исторических свидетельств, подтверждающих этнографические данные. Одно из самых старых – это статья 20 Законника Стефана Душана (XIV в.), которая гласит: «Если люди с целью волхования станут вынимать из могил [покойников] и сжигать их, то село, учинившее это, заплатит штраф: если же поп примет в этом участие, то будет лишен священного сана». Этот же закон запрещал пробивать трупы итоговым колом [Соловьев 1929: 12]. В этом свидетельстве обращает на себя внимание отсутствующая в этнографических описаниях деталь, а именно – сжигание останков после эксгумации (возможно, речь идет о сжигании только неразложившихся трупов).

Еще более раннее историческое подтверждение – рассказ о том, что через три года после смерти сербского короля Милутина (1282–1321) монахи раскопали его могилу и уложили тело в специальный гроб, который они поставили в церкви перед иконой Христа. Этот обычай по отношению к знатным и родовитым особам сохранялся вплоть до XIX в. Так, в 1721 г. по решению церковно-народного собора через 15 лет после смерти патриарха Арсения III Черноевича его «святые кости» были извлечены из гробницы и омыты самим игуменом монастыря Крушедол. А в 1848 г. в том же монастыре, когда хоронили в церкви воеводу Стефана, извлекли кости Атанасия Рашковича и Джорджа II Бранковича (умерших в XVIII в.), омыли их вином, уложили в небольшой деревянный ящик и снова захоронили [Beslagic 1974: 210]. На основании подобных исторических свидетельств, относящихся исключительно к знатным лицам, исследователи делают вывод, что и сам обычай эксгумации первоначально был не всеобщим, а княжеским. Однако если еще в 1730 г. православный собор в Воеводине выносит решение, запрещающее выкапывать мертвецов, то, безусловно, речь идет о народном обычае, широко распространенном. Подобные запреты издавались церковью и на протяжении XIX в., но они постоянно нарушались, а раскапывание могил и обмывание костей дожило до XX в. и кое-где фиксировалось даже в 50-е годы. Так, в Словении близкий к описанному ритуал совершался еще в 1954 г. [Maticetov 1955].

Сараевский археолог Шефик Бешлагич, известный своими работами о средневековых некрополях Боснии и Герцеговины и специально о каменных надгробиях– стечках, опубликовал в 1974 г. подробное исследование об обычае вторичного погребения, где он обобщил все имевшиеся к тому времени этнографические свидетельства, исторические данные и некоторые археологические подтверждения [Beslagic 1974]. Изучив материал нескольких средневековых некрополей, где встречается большое число могил с двумя, тремя, четырьмя и даже пятью захоронениями, он пришел к выводу, что, во-первых, захоронение в старые могилы (прежде всего родственников) с давних времен и до наших дней практиковалось в Боснии и Герцеговине, а во-вторых, что кости прежних захоронений бережно собирались и складывались обычно у края могилы или в ногах нового гроба, тогда как череп регулярно помещался в изголовье.

Особое почитание черепа характерно для словенского варианта ритуала, о котором уже упоминалось и который лишь с некоторой натяжкой может быть отнесен к обряду вторичного погребения. В отличие от, условно говоря, македонского типа, словенский обряд совершался исключительно при захоронении в старую могилу, т. е. он не входил в рамки предыдущего погребального обряда. В Словении, как и в Боснии и Герцеговине, захоронения родственников в одной могиле были обычными, что часто объяснялось недостатком места для погребений, но, возможно, имело и какие-то ритуальные мотивировки.

Если македонский, сербский и болгарский обычай вторичного погребения изучен неполно, отрывочно, по отдельным, по существу, случайным описаниям, то соответствующий словенский обряд изучен достаточно систематически, благодаря инициативе люблянского этнографа и фольклориста Милки Матичетова, который еще в 1954 г. составил и разослал по селам специальную анкету, затем обработал ее и опубликовал ее результаты [Maticetov 1955]. Полученный материал показал, что в 85 селах из 224 обычай можно считать живым, исполняемым или исполнявшимся в недавнее время местными жителями или же во всяком случае известным им по рассказам старших, по фразеологии или фольклорным текстам.

В публикации М. Матичетова приводится карта распространения обряда, из которой видно, что он занимает территорию к северо-западу от Любляны, захватывая Верхнюю Краину, верховья Савы и Каринтию вплоть до Клагенфурта в Австрии, а на западе пересекает итальянскую границу. Локальные различия, обнаруживаемые у словенцев, касаются только деталей при общности главного, а именно: ритуал с останками совершался и совершается всегда при новом захоронении; в абсолютном большинстве случаев объектом действий оказывается только череп, который извлекается из могилы, обтирается и обмывается водой (простой, родниковой, теплой или освященной, с добавлением трав и т. п.), затем череп заворачивается в полотно (реже укладывается в сумку, в деревянный ящик и т. п.) и возвращается в могилу (до того, как в нее опустили новый гроб, или, чаще, после этого, поверх нового гроба). Поэтому Матичетов не называет обряд вторичным погребением, а говорит об обычае обмывания и заворачивания в полотно черепа; в народе он называется еще «умыть голову умершему, предку и т. п.» и понимается преимущественно как выражение почтения, любви и благодарности к предкам.

М. Матичетов приводит самое старое упоминание о словенском ритуале с черепом, относящееся к 1843 г.: в одной старинной рукописи сообщается, что при захоронении некоего жупника (приходского священника) в могиле нашли целый череп, даже со всеми зубами, от предыдущего захоронения 54-летней давности; череп обмыли и снова закопали. Автор свидетельства добавляет от себя, что в местности Олыиа есть «хороший обычай» выкопанную голову обмывать, заворачивать в белое полотно и снова закапывать при погребении следующего покойника; это делают родственники умершего.

Полнота и подробность словенских данных позволяет ответить на все главные вопросы, касающиеся структуры, содержания и мотивировок обряда. Хотя словенский обряд носит «окказиональный» характер, т. е. совершается по случаю смерти, он тоже подчинен временной регламентации – интервал между погребениями в одной могиле должен быть равен (в разных местностях по-разному) 6, 7, 8, 12, 14, 10–15, 20–25 или даже 30 и более годам, что зависит в том числе и от вида почвы.

По обычаю, младшие «умывают голову» старшим: сын отцу, дочь матери или обоим родителям. Ритуал с черепом совершают чаще, а кое-где и исключительно, женщины. Иногда в селах бывают женщины, которые добровольно исполняют этот ритуал для всех односельчан; им платят и их угощают. Как уже говорилось, в большинстве случаев объектом ритуала является череп, но иногда и другие кости, особенно крупные, например, кости рук. Все извлекаемые из могилы кости (или только череп) обмывают обычной или «благословенной» водой, моют и вытирают или только поливают, окропляют (особенно если это освященная вода), протирают мокрой тряпкой и т. п. Воду приносят в каком-нибудь сосуде или ведре, редко носят череп к источнику. Обмывают или обтирают череп рукой, чаще не голой, а через тряпку; при обмывании читают молитву (обычно «Отче наш»), иногда причитают.

После обмывания череп, иногда и другие кости, заворачивают в полотно, которое должно быть новым, белым, чистым, большим, домотканым и т. п. При заворачивании избегают узлов. Полотно с черепом (или также и другими костями) чаще всего опускают на дно разрытой могилы (справа, в изголовье), кладут на ком земли возле могилы, реже относят в костурницу до погребения, чтобы их не тронули звери. Во время погребения сверток с черепом сгребают в могилу; иногда это делают чуть раньше, чтобы череп «ждал» в могиле нового покойника. Часто череп опускают в могилу вместе с первыми комьями земли; иногда бросают, сталкивают лопатой и т. п. Череп обычно кладут в изголовье («голова к голове»), но иногда и посредине могилы просто куда попало. Как и при обмывании, читают молитвы.

Верования, связанные с данным ритуалом, трактуют его как «помощь, последнюю услугу» старшим, умершим предкам, поскольку он якобы освобождает покойника от грехов, освобождает душу от пут и помогает умершему окончательно перейти в иной мир. Если не исполнить обмывания черепа, душа будет сильно страдать или будет ходить и пугать; земля не примет нового покойника и т. п. С другой стороны, обмывание черепа – последняя почесть, оказываемая младшими старшим, знак любви и благодарности; без этого молодые не будут счастливы в жизни, а род умерших предков будет неполным. По словенской поговорке, «otrok ?ele takrat pla?a materi, kadar ob smrti glavo umije» (сын только тогда матери долг отдаст, когда после смерти умоет ей голову).

Из-за неполноты имеющегося южнославянского (балканского) материала проблема генезиса обычая вторичного погребения остается нерешенной. Старые сербские этнографы считали его реликтом античности, заимствованием у греков и римлян, а известный итальянский историк славянской культуры Эвель Гаспарини, наоборот, видел в нем праславянское наследие, воспринятое также соседними традициями (северногреческой, албанской и румынской), но утраченное восточными и западными славянами [Gasparini 1955; 1958]. Немаловажны для выяснения этого вопроса и инославянские параллели к отдельным элементам интересующего нас балканского ритуала.

Прежде всего нельзя не заметить, что ритуал вторичного погребения как бы сочетает в себе черты обрядов трупоположения и трупосожжения; с последним его связывает действие собирания и погребения костей, а также обмывания костей. В. В. Седов, говоря о могильниках на Волыни и в Припятском Полесье в эпоху раннего Средневековья, отмечает, что «ямы были заполнены черной углистой землей, а кости, собранные с погребального костра, были очищенными от остатков костра, а в некоторых случаях даже вымытыми» [Седов 1990: 174].

Далее следует обратить внимание на летописную статью 1044 г.: «Выкопали из могил двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Святослава, и окрестили кости их и положили их в церкви святой Богородицы» [ПВЛ: 169]. Если слова «окрестили кости их» означают, что кости погрузили в воду или облили водой, то аналогия с балканским обрядом будет полной.

Два главных компонента балканского обряда вторичного погребения – эксгумация и поливание (обливание) останков (или могилы) водой – известны и северным славянам, прежде всего в связи с представлениями о «нечистых», или, по терминологии Д. К. Зеленина, заложных покойниках, способных вредить людям, вызывать засуху, неурожай, мор и прочие беды. Народный обычай, запрещавший хоронить заложных покойников в земле (поскольку это оскверняет землю, и земля их не принимает), по мнению Зеленина, вступал в противоречие с церковным требованием предания земле всех крещеных: «Нередко народ в ответ на это выкапывал нечистые трупы и бросал их в глухих местах. Такие случаи зафиксированы уже в памятниках XIII и XIV вв. (Владимир и Москва). Очевидно, такие происшествия случались часто, и стремление избежать их заставило деятелей церкви пойти на компромисс и устроить особые сооружения, известные в старой Москве под названием убогий дом, реже скудельница, буйвище, гноище» [Зеленин 1991: 353].

В работах Зеленина приводится немало свидетельств о разрывании могилы и поливании ее водой во время засухи. Например, он сообщает, что в Екатеринославской губ. удавилась женщина, и ее похоронили на кладбище. Во время засухи люди разрыли могилу и вылили на труп три бочки воды [Зеленин 1994: 257]. «У великорусов Сергачского у. Нижегородской губ. каждую свежую могилу до и после погребения поливают водой, чтобы предотвратить летнюю засуху» [Зеленин 1991: 350]. Множество подобных свидетельств содержат материалы полесских экспедиций: во время засухи «ходят на могилу утопленника, пробивают в могиле ямку и сыплют в ямку воду; и тогда шел дождь» (Черниговская обл.); «раскопали могилу, открыли гроб и налили воды» (Черниговская обл.); «лили воду на могилы утопленников» (Гомельская обл.). Известны подобные приемы борьбы с засухой и южным славянам, в частности, у сербов, как и в Полесье, во время засухи вынимали из могилы труп и бросали в воду и т. п. [СБФ 1978: 110]. См. ниже, с. 453–454.

Еще многочисленнее свидетельства разных славянских традиций о разрывании могил ходячих покойников, упырей (вампиров), о прокалывании их трупов осиновым или боярышниковым колом, переворачивании трупа лицом вниз и т. п. См. с. 399–400.

Эвель Гаспарини обратил еще внимание на фольклорный мотив собирания костей, завязывания их в тряпочку, сохранения или закапывания в землю. В сборнике смоленских песен В. Н. Добровольского находим такие слова:

Ох, и ўбили, ўбили милыга майго.

Кабы мела, мела да быстрыя крыльля,

Палятела б к милыму свайму,

Я б сабрала костычки яго,

Палажила б в новенький грабок,

Атслужила б па ём правадок,

Закапала б у сыру зямлю.

[Добровольский 1903: 567]

Можно вспомнить, кроме того, известную русскую сказку «Крошечка-Хаврошечка»: «Побежала Хаврошечка к коровушке: “Коровушка-матушка! Тебя хотят резать”. – “А ты, красная девица, не ешь моего мяса: косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водой их поливай”» [Афанасьев 1985: 120]. Ср. также русский фразеологизм перемывать косточки (о нем см. [Виноградов 1954]).

Наконец, любопытно отметить, что кости освященного пасхального поросенка также были объектом специального ритуала: их закапывали в землю, пускали по воде, сжигали в огне, заворачивали в полотно и подвешивали на чердаке, под крышей дома, в хлеву и т. п. в качестве оберега от грома, бури, нечистой силы [Толстая 19926]; череп коня, поросенка и др. также служил оберегом.

Разумеется, приведенных схождений недостаточно для того, чтобы «реконструировать» обряд вторичного погребения у восточных славян. Но при выяснении генезиса балканского обряда их нельзя не учитывать.