Из наблюдений над сербскими заговорами

Л. Раденкович первым из исследователей славянских заговоров обратил внимание на их коммуникативную природу. Уже в книге 1982 г. он писал: «Если понимать заговор как вид коммуникативного поведения, тогда заговор – это сообщение, исполнитель заговора – отправитель сообщения, демонические силы, иногда в единственном числе, – получатель сообщения, а больной – всего лишь пассивный свидетель» [Раденковић 1982: 8]. В дальнейшем ему удалось показать, что именно коммуникативной ситуацией ритуала заговаривания определяются главные особенности семантики и структуры заговорных текстов [Раденковић 1996а: 65–76]. В предлагаемых ниже заметках сделана попытка развить и конкретизировать некоторые общие положения, выдвинутые Л. Раденковичем и другими сторонниками коммуникативного (прагматического) подхода к изучению славянских заговоров (см. [Исследования 1993; Толстая 1999а; 1992а]).

1. Прежде всего необходимо различать «внешнюю» и «внутреннюю» коммуникативную структуру заговора. Первая относится к ритуалу заговаривания, центральным компонентом которого является текст заговора, вторая – к самому тексту и его внутренним прагматическим характеристикам, т. е. к заключенным в тексте (явно или имплицитно) указаниям на отправителя (автора), адресата, отношение между отправителем и адресатом, цель «высказывания», характер «речевых актов» (просьба, приказ, угроза и т. п.). Внутренняя коммуникативная структура всегда подчинена внешней, вписана во внешнюю (ритуальную) рамку, т. е. реализует тем или иным способом главную цель заговора как вербального акта (и всего ритуала) – магическое воздействие на объект (болезнь, сверхъестественные силы, стихии и т. п.). Известно, что эта цель далеко не всегда находит в тексте заговора прямое выражение, как это можно видеть, например, в восточносербском заговоре от «издата» (издат – ‘резкие боли в животе’): «Бежи, издате, посеко те! Одсеко ти руке, ноге, очи ти извади, по пут не мож’ да йдеш» (Беги, издат, я зарезал тебя! Отрезал тебе руки, ноги, глаза тебе выколол, ходить по дороге не сможешь. № 86; здесь и далее в этой статье указывается номер текста в книге [Раденковић 1982]).

Очень часто заговор имеет не прямой («апеллятивный»), а косвенный («нарративный») характер, т. е. «повествует» о некоем событии, в рамках которого происходит желаемое воздействие на объект, а субъектом действия оказывается «герой» повествования, например: «Пошла црвена девона са црвеним очима, црвеним устима, црвеним ушима, у црвено) халини. И понела црвену метлу, црвену секиру, црвену мотику; да те избрише, да те исече, да те закопа» (Пошла красная девушка с красными глазами, красными ушами, в красном платье. И взяла красную метлу, красный топор, красную лопату, чтобы тебя вымести, тебя порубить, тебя закопать. № 108).

Нередко заговоры, выдержанные в нарративном режиме, включают в себя прямые обращения к объекту воздействия, вложенные в уста «героя»: «…Говори им Божја мајка-Богородица: – Не срдите се, не љутите се, да прирастете, да привенете, да се осушите, као балега у плот» (Говорит им Божья мать Богородица: Не сердитесь, не лютуйте, растите, увяньте, высохните, как навоз у плетня. № 156) или же просто механически присоединенные к повествовательной части на правах автономной заклинательной формулы, «отправителем» которой может мыслиться как заговаривающий, так и «герой» повествования: «Пош’л усов на војску и понел кросно. Кросно дојде, усов не дојде. Разнели га можци на калпаци, невесте на сива перја, девојке на чарузи. Усту, уступи, усове, у маково зрно!»(Пошел усов <‘болезнь вымени у коров’) в войско и понес с собой ткацкий стан. Ткацкий стан пришел, усов не пришел. Разнесли его парни на шапки, невесты на сивые перья, девушки на опанки. № 172).

В некоторых случаях коммуникативная структура текста еще больше усложняется за счет включения в повествование не просто изложения события, а рассказа о событии, увиденном во сне или услышанном от третьего лица, например: «Заспао Кас – Карао Кас, па је уснио триста седамдесет лета, да је дотекла река Саравија, по среди мутна а по крају крвава. Ту долазе виле и вештице, па њих хвата и живе им главе секаше: – Идите одатле, виле и вештице!» (Заснул Кае – Карал Кае и проспал триста семьдесят лет. Тут приплыла река Саравия, посредине мутная, а с краю кровавая. Пришли вилы и вештицы, он их схватил и живым головы отрезал: Идите отсюда, вилы и вештицы! № 58).

Таким образом, основной мотив заговорного текста (противодействие опасности или магическое вызывание, провоцирование желаемого положения дел) может «помещаться», «упаковываться» в самые разные «слои» сложно организованного целого и вкладываться в уста различных лиц и персонажей, однако магическая сила соответствующей вербальной структуры не зависит от того, прямым или косвенным образом выражено желаемое (требуемое), в чьи уста оно вложено и каким речевым актом оно оформлено.

2. «Многоголосие» заговора создается не только разнообразием отправителей вербальной магии и ритуальных действий, но и множеством используемых при этом речевых жанров (речевых актов). Это могут быть сообщения о желаемом состоянии как уже достигнутом: «Пођоше пробади и сикира у планину. Сикира се врати, а прободи остадоше» (Пошли колотье и топор в горы. Топор вернулся, а колотье осталось. № 30); «…Отишла погана поганица и остала (Ане Петрова) здрава и читава, како од мајке рођена» (Ушла поганая поганица и осталась Ане Петрова цела и здорова, какой ее мать родила. № 348) или сообщения о принимаемых мерах противодействия злу: «Ево иде (Станка) да избије ветрове, аловите, виловите; нагазне, натрапне, намерне…» (Вот идет Станка, чтобы избить ветры, чертовы, колдовские, насланные, налетевшие, злые. № 129).

Это могут быть просьбы (или мольбы), адресованные высшим силам, покровителям и защитникам: «Помози, Боже оче, сине Божји, душе свети и света мајко Богородице!» (Помоги, отче Боже, сын Божий, дух святой и святая мать Богородица. № 94); «Свети Никола, који по мору ходиш, ти си на мору бродар, свежи мори моћи, а лопову руке; свежи вуку зубе, да вук не уједе, да лопов не украде, да мора не удави, да ми штогод не науди…» (Святой Никола, ты по морю ходишь, корабли водишь, свяжи силу море <мора ‘мифологический персонаж’>, а вору руки, свяжи волку зубы, чтобы волк не загрыз, чтобы вор не украл, чтобы мора не задушила, чтобы мне не навредила. № 140); «Ђурђев данче, мој лијепи данче, помози ми, молим ти се, окренути мога предрагог и прелијепог (Мехмеда)» (Юрьев денек, милый мой денек, помоги мне, прошу тебя уговорить моего дорогого и любезного Мехмеда. № 571) или самим мифическим существам, от которых исходит зло: «Ви, дедице, ви, бабице! Молим ви се, клањам ви се, пуштете (Виду). Не мој’е снагу ломите, не мој’е кости трошите; она је у цркву ношена и с миро миросана» (Вы, дедицы, вы, бабицы! Прошу вас, кланяюсь вам, оставьте Виду. Не отнимайте у нее силу, не ломайте костей, она в церковь ношена и миром мазана. № 134).

Чаще всего, однако, силам зла адресуются «директивы» в форме п р и к а з о в – и м п е р а т и в о в: «Усту, ту ти место није! Одлази у непомен, у неврат» (Стой, тут тебе места нет! Отправляйся в беспамятство, в безвозвратность. № 157); «Издате, брате, иди си одатле» (Издат, братец, иди себе отсюда. № 80); «Излазите из срце у кости, из кости на влакно, из влакно на Стамбул капију…» (Выходите из сердца в кости, из костей в волосы, из волос на Стамбульские ворота. № 67), или в форме з а п р е т о в – п р о х и б и т и в о в: «Не мој више туј да седите» (Не смейте тут больше сидеть. № 61); «Подљутниче-несретниче, подљутницо-несретницо! Не подљутуј, не подбуњуј, не пуцај, воду не пуштај!» (Подлютник несчастный, подлютница несчастная! Не береди рану, не тереби, не бей, воду не пускай! № 183). Реже эти директивы выдерживаются в «смягченном» жанре п о ж е л а н и й – о п т а т и в о в: «Туј да једете и пијете, там да уживате» (Тут ешьте и пейте, там наслаждайтесь. № 61).

Обращения к «вредителям» и источникам опасности могут иметь форму у г р о з ы: «Имам бритву црнокорасту, ш њу ћу те распорем, ш њу ћу ти црева измотам, ш њу ћу ти душу извадим» (У меня есть нож в черных ножнах, им я тебя разрежу, им тебе кишки выпущу, им душу у тебя выну. № 87); «С девет метле ће ви измете; с девет косе ће ви покоси; с девет српа ће ви растури; разнесе по гору, по воду» (Девятью метлами вас выметет, девятью косами вас покосит, девятью серпами вас разгонит, разнесет по горам, по водам. № 122); «Са српом ћу да те исечем, с огњем ћу да те изгорим, с водом ћу да те удавим, па ћу те распратим по бистре воде и зелене траве» (Серпом тебя рассеку, огнем тебя сожгу, в воде тебя утоплю и разгоню по быстрой воде и зеленой траве. № 135). Чтобы напугать противника, прибегают к формулам у с т р а ш е н и я: «Отуд иде страшан човек, на њега су страшне ноге, на њега су страшне очи, на њега су страшне веђе» (Оттуда идет страшный человек, у него страшные ноги, у него страшные глаза, у него страшные брови. № 493).

Используется также речевой жанр проклятия: «Да увенеш, да усахнеш! Натраг да уступиш! И ту теби места нема више. Камениче! Да се окамениш!» (Чтоб ты увял, усох. Назад отступил! Тут тебе больше места нет. Несчастный! Чтоб ты окаменел! № 266); «Корен ти се не знао, семе ти се утрло, траг ти се изгубио, за довека, за навек!» (Корни твои неизвестны, семя твое пропало, след твой потерялся, на веки вечные! № 94) и инвективы: «Змијо, од Бога проклета! Трбу’ом пузаш, без ногу одаш, у репу врага носаш!» (Змея, Богом проклятая! На животе ползаешь, без ног ходишь, в хвосте черта носишь! № 42).

В текстах заговоров нередко встречаются вопросы и диалоги: «Нежид иде путем, срете га анђео Гаврило и пита: – Куда йдеш, Нежиде? – Идем у човечщ’у главу да je сваком му ком мучим» (Нежид (головная боль) идет по дороге, встречает его ангел Гавриил и спрашивает: – Куда идешь, Нежид? – Иду в голову человека мучить ее всяческой мукой. № 60). Подобный вид диалога, «встроенного» в текст заговора, следует отличать от диалогических заговоров, в которых реплики распределены не между персонажами повествования, а между реальными участниками ритуала заговаривания, ср. заговор, состоящий из реплик двух лиц: «Боди, боди! – Бодем, бодем! – Шта бодеш? – Змији очи. – Избоди је, да је није! – Избодох је, и није је» (Коли, коли! – Колю, колю! – Что ты колешь? – Змеиные глаза. – Выколи их, чтобы их не было. – Выколол их и их нет) [Раденковић 1982: 20][72].

«Апеллятивные» (прямые) компоненты заговора не обходятся без в о к а т и в о в – обращений по имени к объекту воздействия (противнику или помощнику), сопровождаемых соответствующим хулительным или величальным эпитетом: «Змија, љуто љутице!» (Змея, злющая злюка! № 5); «Змијо, од Бога проклета!» (Змея, Богом проклятая! № 42); «Издате, коњска главо, издате, мечја шапо» (Издат, лошадиная голова, издат, медвежья лапа. № 68); «Бежи, издате, посрате и помочате!» (Беги, издат, загаженный и обмоченный! № 79); «Еј ти, ветре, луди ветре!» (Ей, ты, ветер, безумный ветер! № 122); «Мори, бабице, мори невернице!» (Моры, бабицы, моры нечестивые! № 136); «Поганче, нечастивче, зла бољко!» (Нарыв, негодяй, злостная болячка! № 212), а также нередко специальными формулами п р и в е т с т в и я: «Добро јутро, лишо» (Доброе утро, лишай. № 198); «Добро јутро, бољо!» (Доброе утро, болезнь! № 207); «Добро јутро, бел пелинче!» (Доброе утро, белая полынька! № 572).

Каждый из перечисленных жанров имеет свой характерный семантический «ореол», т. е. некоторый набор типичных семантических моделей (мотивов), приобретающих в контексте заговора магическую функцию.

3. Если целью заговора является устранение опасности или избавление от некоего зла (болезни), то по отношению к источнику опасности или зла может быть применена различная стратегия и тактика. Главные стратегические модели связаны с идеей удаления зла из «своего» пространства или уничтожения его, причем в сербских заговорах первая модель реализуется обычно в жанре «директивов», тогда как вторая чаще всего оказывается вписанной в рамку угрозы.

Стратегия удаления подразумевает несколько различных тактик: прямой отгон (в форме приказа, требования, просьбы, пожелания), остановка и отвращение с помощью устрашения, угрозы, уговора, задабривания, ублажения, лести, соблазна, самоуничижения, обмана, «предъявления» чуда, предостережения (указания на непреодолимое препятствие) и т. п., а каждая тактика в свою очередь конкретизируется в серии характерных мотивов, например, угроза обычно предусматривает тот или иной способ физического уничтожения противника (сжечь, рассечь, заколоть, утопить, закопать, съесть, сдуть, смести, растереть, смолоть, разметать и т. п.: «Зубима ћу да те изем, водом ћу да те удавим!» (Зубами тебя съем, в воде тебя утоплю! № 75); «…Ја чу ви убодем!» (Я вас заколю! № 74); «Бежи, издате, посеко те!» (Беги, издат, я тебя зарезал! № 86); нанесения телесного увечья: «Одсеко ти руке, ноге, очи те извади» (Я отрезал тебе руки, ноги, глаза тебе выколол. № 86), или магическое умерщвление: «Да увенеш, да ус’неш, кано лајно уз плот» (Чтоб ты увял, засох, как говно под забором. № 150). Реже угроза выражается через демонстрацию силы, как, например, в заговоре от укуса змеи: «Змија, љута, љутице! Твоја душа љута, а моја још по љута!» (Змия, лютая, лютища! Твоя душа лютая, а моя еще лютей! № 5), или морального превосходства: «Удри грдо, гора си од мене, бољи сам од тебе!» (Бей, чудовище, ты хуже меня, я лучше тебя! № 17).

Противоположная тактика противодействия злу – задабривание – реализуется с помощью нескольких мотивов. К противнику обращаются с лестными, ласковыми, умилостивляющими словами: «Живаче, јуначе, ти си живак, па си јунак» (Живак <‘мифологическое существо, насылающее болезнь’>, молодец, ты живак, ты герой. № 63), причем наиболее эффективный прием состоит в признании близких родственных связей с адресатом или в предложении вступить с ним в родственные отношения: «Руса, русице, моја мила душице, моја мила сестрице» (Руса, русица, моя милая душечка, моя милая сестрица. № 150); «Љута, љутице, моја мила сестрице» (Люта, лютица <рана>, моя милая сестрица. № 191); «Издате, мили брате» (Издат, милый брат. № 63); «Ви дедице, ви бабице! Ако сте стари – мушћи, башта да си; ако си старо – женско, мајћа да си; ако си младо – мушко, брат да си; ако си младо – женско, сна да си» (Вы, дедицы, вы, бабицы (демоны, вредящие новорожденным и роженицам)! Если вы старый мужчина, будь отцом; если старая женщина – будь матерью; если молодой мужчина – будь братом; если молодая женщина – будь снохой. № 134).

Тактика соблазна, применяемая для отгона злых сил и возвращения их «восвояси» (туда, откуда они пришли; к тем, кто их прислал, и т. п.), в качестве «приманки» использует также родство как некую «абсолютную ценность» и угощение как знак дружбы и расположения:

«Ајде иди у Витош планину, там ти мати, там ти башта, там ти браћа, там ти сестре. Там да вечераш» (Давай иди в гору Витош, там твоя мать, там твой отец, там твои братья, там твои сестры. Там и ужинай. № 77); «Погачу су омесили, нису наложили, тебе, ветре, чекају; ти д’ идеш, ти да ручаш. Печиво су опекли, нису га раскрчмили, тебе чекају, ти д’идеш, ти да ручаш. Вино су наслужили, нису га пили, тебе чекају, ти д’ идеш, ти да пијеш» (Булку они замесили, огня не разожгли, тебя, ветер, ждут; чтобы ты пришел, пообедал. Пирог испекли, но не разрезали его, тебя ждут, чтобы ты пришел, пообедал. Вино подали, но его не пили, тебя ждут, чтобы ты пришел и выпил. № 114).

С той же целью отвращения зла собственное пространство, куда не должна быть допущена или откуда должна быть изгнана болезнь, подвергается поруганию и уничижению как нечистое во всех отношениях и гадкое: «…туј не мош да седиш, туј омршено, туј огалатено, туј посрано, туј помочано» (тут тебе нельзя сидеть, тут нечисто, тут испоганено, тут загажено, тут обмочено. № 77); «Овде (код Стевана) нечисто за вас. Овде огалатено» (Здесь (у Стевана) нечисто для вас. Здесь загажено. № 74). Эта же тактика лежит в основе самозащиты через с а м о у н ичижение (самомрзња): «Jа сам усрана, умочана, с тешку мочку напојена, с пчешка говна нарањена» (Я загажена, обмочена, свинячей мочой напоена, собачим пометом накормлена. № 71).

4. К магическим средствам противодействия злым силам в заговорах относится еще несколько логических фигур, обладающих, по народным представлениям, отвращающей и «уничтожающей» силой. В сербских заговорах многократно встречается формула (имеющая несколько вариантов) «Лева рука крста нема, oboj’ болжи овде места нема» (У левой руки креста нет, этой болезни здесь места нет. № 58, 115, 198, 208, 546 и др.), представляющая собой заклинание, основанное на магии отрицания [Толстая 1996а; наст, изд., с. 343–348]: как левой рукой невозможно креститься, так болезни невозможно быть здесь. Всякое несовершенное действие может магически устранять («отрицать») опасное явление или состояние, ср. «…дошле црвене девојке да наберу црвено цвеће<…> Ни га набраше, ни га однесоше, ни тај бољка туј да седи» (пришли красные девушки набрать красных цветов <…> Не набрали их, не отнесли, и этой болезни тут не сидеть. № 107). Этот же магический принцип лежит в основе типичной для заговоров отсылки противника в «никуда», в «отрицательный» мир, все характеристики которого построены на отрицании характерных признаков земного мира: «Где пас не лаје, где петао не кукурече, где маука не мауче…» (Где собака не лает, где петух не кукарекает, где кошка не мяучет. № 108), и многие другие. Магическую роль исполняют также персонажи, описываемые через отрицание: «Криво не оди, немо не збори, глуво не чује, ћораво не види» (Хромой не ходит, немой не говорит, глухой не слышит, кривой не видит. № 165); «Три девојке усов пасле: једна нема, једна глува, једна слепа» (Три девушки усов <‘болезнь желез’> пасли: одна немая, одна глухая, одна слепая. № 168).

Одна из характерных для заговоров всех славян моделей магического устранения противника – магия «умаления» (убывания, иссякания, схождения на нет, постепенного исчезновения). В сербских заговорах популярная заклинательная формула «мање од маково зрно» (меньше макового зернышка) или в развернутом виде: «Да си мања од маково зрно!» (Чтоб ты стала меньше макового зернышка! № 264); «Усту, уступи, метаљћо, у маково зрно» (Уйди, ячмень <на глазу>, превратись в маковое зернышко. № 237). С этой же моделью связана и архаическая фигура убывающего счета, широко употребительная в заговорах: «Мицо, у тебе је девет кожа: нека буде од девет – осам, од осам – седам, од седам – шест, од шест – пет, од пет – четири, од четири – три, од три – двије, од двије – једна, а од једне, пак, ни једна!» (Чирей, у тебя девять кож: пусть будет из девяти – восемь, из восьми – семь, из семи – шесть, из шести – пять, из пяти – четыре, из четырех – три, из трех – две, из двух – одна, а из одной – ни одной. № 265, а также № 117, 183, 524 и многие другие).

Следующий прием условно может быть назван магией парадокса. Он использует энергию совмещения несовместимого, например, «ватром се хладиле, ледом се грејале» (огнем охлаждалиь, льдом согревались. № 55), или отторжения неотторжимого: «Ухвати га без руку, закла без ножа, испече без ватре, изједе без зуба» (Схватил его без рук, зарезал без ножа, испек без огня, съел без зубов. № 43). В первом случае соединенные вместе концепты обладают взаимоисключающими признаками («холодный» и «горячий»), во втором – отрицается семантический признак, являющийся неотъемлемым компонентом значения слова (‘рука’ входит в значение глагола схватить, ‘огонь’ – в значение глагола испечь и т. д.).

Магический эффект ожидается и от называния действий, нарушающих «прагматические», онтологические законы и утверждающих невозможное (магия невозможного): «камење јеле, а земљу пиле» (камни ели, а землю пили. № 55); «…по мору песак бројале, по небу звезде, по гори лист, по листу капље, по вуку длаке, по псу руно, по овци вуну, по ливади траву, по глави косу, по кокошки пера» (на море песок считали, на небе звезды, в лесу листья, на листьях капли, на волке шерсть, на собаке шерсть, на овце шерсть, на лугу траву, на голове волосы, на курице перья. № 55). Если в первом примере сами действия выглядят аномальными с прагматической точки зрения (невозможно есть камень, невозможно пить землю), то во втором – характер действий не противоречит норме, но в них отсутствует результативность и целесообразность (можно считать звезды на небе, но невозможно их сосчитать), поэтому набор подобных невыполнимых действий во многих заговорах исполняет роль магического препятствия, преграждающего путь злым силам: «Кад пребројале: на небо звијезде, у море пијесак… онда мене наудиле» (Когда пересчитают на небе звезды, в море песок… тогда мне навредят. № 57; см. также № 55, 58, 59, 142 и др.).

Отвращающей силой наделяется и прием, который можно назвать магией чуда, – он основан на том же концепте невозможного, но отсылает к такому «невозможному» событию, которое вопреки всем законам природы осуществилось: «Родила се Jаника девојћа. Без башту се зачела, без матер се родила. У суботу се родила, у недељу се заженила» (Родилась девочка Яника. Без отца зачата, без матери родилась. В субботу родилась, в воскресенье замуж вышла. № 268). Сообщение о таком аномальном событии, «предъявление» чуда способно отвратить от села градовую тучу: «…да не иде чудо на чудо! У нас је веће чудо: девојка седмоготка родила дете и сву летину покрила детињим хаљиницама» (пусть не идет чудо на чудо! У нас большее чудо: семилетняя девочка родила ребенка и все поля детскими одежками покрыла. № 595). Ср. также частое использование эпитета чудан в сербских заговорах (№ 560–563 и др.), см. [Толстая 1995].

Мотив инцеста, невенчаной жены и незаконнорожденного ребенка также часто используется в заговоре как инструмент магического противодействия злу. В этом можно усматривать развитие и конкретизацию модели «невозможного» в сторону этически-правовую: отрицаемое народной моралью и воспринимаемое как тяжкий грех, как угроза социальному и даже космическому равновесию становится знаком недопустимого и воспринимается как средство магического подавления или нейтрализации «вредителя»: «Пош’л страшник уз поље, низ поље; пош’л па се заватил да сретне дете некрштено, булу невенчану. Где је сретне, туј да и’ уплаши, туј да разбије» (Пошел страх вдоль поля, вниз по полю; пошел и встретил дитя некрещеное, невесту невенчаную. Где их встретит, тут и испугается, тут и разобьется. № 504). Этот мотив встречается также и в описании «антимира», куда отсылается зло: «…там ђевојћа од брата дете добила, без попа крстила, без миро миросала, без повој повила» (там девочка от брата ребенка родила, без попа крестила, без мира миром мазала, без повойника повивала. № 134).

5. Одна из наиболее ярких особенностей структуры (и поэтики) заговорных текстов, не раз привлекавшая внимание исследователей, однако не получившая пока удовлетворительного истолкования с функциональной стороны, – разнообразные конструкции перечисления, представляющие собой, с логической точки зрения, развернутые ряды видовых концептов, относящихся к одному родовому понятию. Самыми известными из них и практически универсальными можно считать перечни частей тела: «Ако си дош’л с очи, с очи да си идеш; ако си дош’л с главу, с главу да си идеш… с руке… сас снагу… сас срце… с ноге… Ноге ћу ти с бритву одсечем, срце ћу ти с бритву одсечем, руку ћу ти с бритву одсечем, очи ћу ти с бритву одсечем» (Если ты через глаза пришел, через глаза и уходи; если ты через голову пришел, головой и уходи… руками… туловищем… сердцем… ногами. Ноги я тебе ножом отрежу, сердце тебе ножом отрежу, руки тебе ножом отрежу, глаза тебе ножом выколю. № 68); ч и с л о в ы е р я д ы, о которых говорилось выше, и ц в е т о в ы е р я д ы: «Црвен ветар, бел ветар, модар ветар, зелен ветар, црн ветар» (Красный ветер, белый ветер, синий ветер, зеленый ветер, черный ветер. № 104).

В сербских заговорах широко употребительны также перечни, основанные на п а р а д и г м е р о д с т в а: «Сапалих ти децу, сапалих ти бабу… оца… мајку… стрица… стрину… течу… тетку… ујку… ујну… кума… куму… брата… снаху… сестру… зета… сапалих те, спржих те, изгорех те, сагорех те; сагорех ти сав род!» (Сжег я твоих детей, сжег твою бабку… отца… мать… дядю… тетю… кума… куму… брата… сноху… сестру… зятя… сжег тебя, изжарил тебя, сжег весь твой род! № 94; см. также № 102, 121 и др.).

Ряды домашних животных встречаются главным образом в отрицательных характеристиках потустороннего мира, куда отсылается болезнь: «испратити преку црну гору, под црвљиву кору, куде куче не лаје, куде мачка не мауче, куде петал не пева, куде овца не блеје, куде коза не вречи, куде свиња не квичи… у никакво село, код никакви људи…» (отправить за черную гору, под червивую кору, где собака не лает, где кошка не мяучет, где петух не поет, где овца не блеет, где коза не кричит, где свинья не хрюкает… в никакое село, к никаким людям. № 92); в свою очередь глаголы в этих конструкциях образуют собственную акциональную парадигму звукоподражательных действий.

Подобного рода «индуктивных» перечней (рядов, парадигм) в текстах заговоров можно встретить немало – кроме рассмотренных выше, это могут быть перечни с т и х и й и а т м о с ф е р н ы х я в л е н и й: ветар – вода – сунце – месец – звезде – зора (№ 335); р а с т е н и й: «…па си бере свакојаку траву, свакојако цвеће (и собирает всякую траву, всякуие цветы): тодовку, добродовку, камањику, рожањику» (№ 367); о р у д и й т р у д а (они же зачастую о р у д и я б о р ь б ы и устрашения): матике – лопате – метле – косе – српове – секире – тестере (мотыги – лопаты – метлы – косы – серпы – топоры – пилы. № 369) и соответствующих видов отгонных действий: «Сас ост’н чу те одбодем, сас секиру чу те одсечем, с метлу чу те одметем, с лопату чу те одринем, с матику да те откопам» (Колом тебя заколю, топором тебя зарублю, метлой тебя вымету, лопатой тебя изрою. № 237); о р у д и й в о й н ы: пушка – сабља – нож и боевых действий: «Сас пушке ће убиjу, а са сабље да закољу, сас ножеви да одеру» (Ружьем тебя убью, саблями заколю, ножами тебя разорву. № 218); м и ф о л о г и ч е с к и х п е р с о н а ж е й: «Беште але, напрате, нагазе, вештице, вешци, мороњ, строгоњ, старо, младо, мушко, женско…» (Бегите, алы, напасти, вештицы, моры, стригони, старые, молодые, мужчины, женщины… № 76); б о л е з н е й: красте – шуга – губа – велика руса – средња руса – мала руса (парша – чесотка – проказа – короста, большая, средняя, малая. № 156); л и ц, определяемых по половозрастному, профессиональному или этническому признаку: бабе – деде – жене – девојке – младе невесте (бабы – деды – женщины – девушки – молодки. № 138); овчар – свињар – говедар (пастух овец – свинопас – пастух коров. № 297); Бошњакињо, Татаркињо, Арнауткињо, Чивуткињо! (боснийка – татарка – албанка – цыганка. № 284); у г о щ е н и й: погача – печиво – вино (лепешка – хлеб – вино. № 114). Это могут быть ряды а к ц и о н а л ь н ы е: сечем – бодем – р’чкам – терам – карам (режу – колю – протыкаю – гоню – ругаю. № 81), л о к а т и в н ы е: рупа – бунар – друм – планина – равница (нора – колодец – дорога – гора – равнина. № 310), т е м п о р а л ь н ы е: пред зору – у зору – под зору – пред изгревање сунца – у изгревање сунца – по изгревање – пре подне – после подне – пред сунчев за’од… (до рассвета – на рассвете – перед рассветом – до восхода солнца – на восходе солнца – после восхода солнца – до полудня – после полудня – перед заходом солнца… № 199) и многие другие.

Кроме индуктивных перечней, в текстах заговоров фигурируют в качестве магических формул «ситуативные» перечни, отсылающие к некоторой ситуации, способной всем своим содержанием (и прагматикой) воздействовать на актуальное (для момента заговаривания) состояние дел. К таковым относятся ряды типа црква – попови – свећа – колач – ђаци (церковь – попы – свеча – пирог (который делят на празднике «Слава») – служки. № 102), апеллирующие к сакральной силе церковной службы; перечни реалий, воспроизводящих процесс строительства дома (№ 236), или полный цикл земледельческих работ (от изготовления рала и возделывания нивы до получения урожая и печения хлеба – № 201)[73], подробные картины накрытых столов и приготовленных постелей, которыми соблазняют изгоняемых из своего пространства противников, и т. п.

Магические свойства приписываются также «концептуальным» (или символическим) формулам, например, для выражения идеи множественности: песак – звезде – лишће – длака – руно – вуна – перо (песок – звезды – листья – шерсть животного – руно – шерстяное волокно – перо. № 139 и др.), и «а б с о л ю т н ы м» (или альтернативным) формулам типа прави и криви (прямой и кривой, правильный и ложный, правый и виноватый), небо и земља, венчано и невенчано (венчаное и невенчаное), знано и незнано (известное и неизвестное), живо и мртво (живое и мертвое), род и нерод (родящее и неродящее), старо – младо – мушко – женско (старый – молодой – мужчина – женщина), мала – голема – средња (малый – большой – средний) и т. п., которые по степени «охвата» оберегаемых (или изгоняемых) объектов равны самым подробным индуктивным перечням.

Рассмотренные выше фигуры и формулы составляют арсенал применяемых в заговорном тексте магических приемов воздействия на опасную для человека ситуацию болезни, стихийного бедствия и т. п., однако далеко не исчерпывают всех средств вербальной магии, механизмы которой ожидают дальнейшего внимательного изучения на богатом языковом и фольклорном материале всех славянских традиций.