51. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 3 сентября 1954. Париж.

51. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 3 сентября 1954. Париж.

3-го сентября 1954.

Дорогой Роман Борисович,

Только два слова с просьбой непременно «вдарить» и как можно сильнее в защиту «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>». В защиту — т. к. «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>» действительно чувствует себя под защитой Вашего ангельского (пензенского) крыла. И до чего это утешительно — по-настоящему.

А то, судите сами о «дружеских утешениях»» моих здешних «друзей». — Не все ли вам равно, что вас ругают в русской прессе, раз вас так хвалят французские критики? И еще. На вашем месте я бы просто перестала бы раз и навсегда писать по-русски. Все это говорится с ехидной любезностью и сочувствием, преимущественно по телефону.

Только, пожалуйста, не откладывайте до следующего номера Н. Ж. И, мне кажется, что лучше всего было бы Ваше, а не Ульяновское заступничество. От Ульянова на днях получила письмо — он еще не видел «О<ставь> н<адежду> н<авсегда»>, несмотря на то, что я просила Александрову [336] послать ее ему. Т<ак> ч<то> пока он получит книгу, прочтет и напишет — успеет выйти следующий номер Н. Ж. Я очень люблю и уважаю Ульянова, но он все же немножко «тяжелодум», в нем не хватает Вашей электрической динамичности. Конечно, он Ди-Пи, но Пен-Ан это еще ценнее. (Пен от Пензы, а не Пэн, как Пэн-клаб [337]). Впрочем, Вы к тому же еще и Пэн-Ан — на этот титул тоже имеете право, и, пожалуй, пишущий Ангел для защиты «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>» так же необходим, как и Ангел Воитель, или, вернее, ей необходим Ангел Хранитель с мечом и стило. И до чего же прекрасно, что Вы существуете! И что можно восхищаться этим искренно — без «Солги Луиза». И к черту ложь! И всякое луизианство.

Так вот, возвращаясь к Ульянову. Я буду очень рада, если он напишет об «О<ставь> н<адежду> <навсегда>» в Н. Журнале Кстати, и повоевать за меня ему к лицу, т. к. он считает, что я, назвав его Дальним Другом в своем стихотворении,[338] посвятила его тем самым в рыцари. Так пусть по-рыцарски и заколет копьем Ширяева. [339] Но этот бой может произойти лишь «со временем», а время не терпит.

Поэтому очень прошу, чтобы «Господь Бог под руководством Вашего Высокопревосходительства», т. е. Пен-Ангельства, отразил напор вражеских сил непременно в ближайшем номере НЖ. Ничего, конечно, не имею против Юрасова, опять-таки под руководством Вашего Пен-Ангельства, но раз Юрасов «каникулирует» — будьте милым, потрудитесь сами.

Г. В. пишет Вам сам. Он все бьется со статьей. Я было переписала ее, но он опять все переделал. Одним словом, «доволен ли ты ей, взыскательный художник».[340]

Насчет стихов Вы совершенно правы. В одном номере его и мои — нехорошо. Тем более, что мои стихи сильно проигрывают от такого соседства — впрочем, не только мои, но это уже меня не «кусается».

Кстати, не находите ли Вы, что «Чеховцы» должны были издать Георгия Иванова вместо Мандельштама? Ведь здесь вопрос идет также о продлении жизни, но это их по-видимому тоже не «кусается».

Теперь к Вам особенное предложение — нельзя ли из моей «О<ставь> н<адежду> н<авсегда>» сделать фильм, т. е. не могли бы Вы за это взяться? Ведь его, как я В<ам> писала, чуть был< не взяла в Холливуде фирма, ставившая «Crossfire», забыла как ее зовут.[341] Права принадлежат мне целиком, и мы бы с Вами подели ли бы гонорар пополам. Подумайте об этом, если у Вас имеются связи. Вы ведь умный. Ну, вот и все. Жвиняюсь, что так растрепанно, но я опять слегла, а лежа писать не умею — и в смысле каллиграфическом и в стилистическом, не говоря уже об орфографии.

С нетерпением жду посылку. И еще просьба — пришли мне Ваши фотографии — необходимо.

Кланяйтесь Толстым,[342] пожалуйста. Пусть И. М. [343] сыграет Вам «Размахайчиков» и «Мы объелись ветчины»,[344] Желаю Вам и О<льге> А<ндреевне> всего наилучшего.

И. О.