117. Георгий Иванов - Роману Гулю. 9 июля 1956. Йер.

117. Георгий Иванов - Роману Гулю. 9 июля 1956. Йер.

<9 июля 1956. Почтовый штемпель Йера на конверте>

Дорогой Роман Борисович*,

Две недели собирался Вам ответить и все не мог Это результат «лечения», которому я подвергся. Меня, как здешний эскулап выражается, «спасли», но ценой того, что я стал идиотом. Этому лечению сопротивлялись все настоящие доктора, до того меня пользовавшие, и были правы — результат налицо. Но выбора не было. И не будем об этом говорить.

Не могу — уж простите — попасть в тон нашей прошлой остроумной переписки — все мои умственные способности закрылись или, м. б., навсегда прекратились... Я веду гнусное растительное существование и, по-видимому, обречен вести.

Все-таки очень хочу, чтобы Новый Журнал издал мою книгу. Пожалуйста, напишите подробно как и что. Какого размера книгу желали бы и могли бы Вы издать. Я бы хотел, чтобы это были стихи 1946-1956. Т. е. период «Дневников» с приложением избранного из «Портрета без сходства». Я многое выброшу из «Дневника», но все-таки наберется стихотворений 85-100. В таком виде это доставило бы мне удовлетворение. Конечно, все равно, если по соображениям экономии печатать стихи вплотную, как объявления о кухарках- «Кипарисовый Ларец» [865] — не мне чета — был именно так напечатан. Я думаю, хорошо было бы, если бы Вы — именно Вы — написали несколько слов — как член редакции, почему Вы меня издаете, — т. е. на мое место, дающее мне это право. Что касается «гонорара» — то известное количество экземпляров, которое Вы мне дадите, я все-таки распространю с «рисунками автора» в качестве «люкс». Ну и будут разные статьи, и это, конечно, может, принесет какие-нибудь подачки.** Что касается до оплаты расходов по изданию, то, думаю, что по нормальной цене книжка довольно хорошо разойдется, т. к. меня, т. е. стихи мои, постоянно требуют, но все давно под метелку продано. Но если делать, то нельзя ли это сделать быстро, ведь и быстро будет обычная канитель. Ну напишите, дорогой Роман Борисович - Вам виднее, а мне труднее писать.

Конечно — сбор так сбор. Я не в таком положении, чтобы чего бы то ни было «не желать». У меня нет денег абсолютно и даже на лимонад, единственный доступный мне напиток, нет.

Насчет письма рыжих — я разделяю мнение М. М. насчет такой «переписки». Это хамская Чухлома [866] — отвечать на рецензии. Но я-то при чем — раз Вы печатаете их блевотину, должен я ответить. Диктовать ответ мне, при моем состоянии, была сущая мука. Что их хамские штучки сократили — очень рад. Но, надеюсь, не обкорнали меня до их уровня. Впрочем, мне все равно. Все все равно. Это скверное ощущение, понимаю. Но делать нечего.

Когда должен быть у Вас отрывок Одоевцевой? Пожалуйста, напишите. Она переводит вяло, т. к. извелась и продолжает изводиться по мне. Но, конечно, переведет к сроку, ведь это и, все-таки, деньги, которых абсолютно нет. Напишите, пожалуйста, точно и не задерживая. И еще такую массу бумаги придется посылать par avion!

Меня все-таки как-то загробно утешает мысль, что Вы издадите мой сборник. И что это не «Рифма» и не какое-нибудь «Содружество поэтов»,[867] а Н. Ж. Ну, раз сбор в мою пользу можно делать только в сентябре, то что ж об этом говорить. Вот Вам и первый поэт: м. б., удастся набрать сто долларов. А какое-нибудь Бездарное поколение, на тупую книжку Варшавского (первую)[868]собрало здесь чистоганом полмильона. А увековечение памяти Лебедева![869] А Адамович!

Ну, о Адамовиче прийдется отложить «на завтра на потом на послезавтра — на когда умрем».[870] Где уж мне писать, хотя хотел бы и Вас развлечь и самому малость очиститься перед потомством. Адамович, кстати, благоденствует. Налгав, что он «окончил Петербургский университет», он, как Вы знаете, шикарно устроился (не зная ни бе ни ме по-английски) в Манчестерском.[871]Переводит по черной бирже денежки во Францию, держит квартиру в Париже, а с июня по сентябрь пирует на Ривьере. И все с него как с гуся вода. Статья его о Блоке бездарна. А «Моцарт» Маркова, на который он набросился, [872] по-моему, очаровательная штука. Вообще поддержите Маркова — не давайте его на съедение «общественности», которую он, м. б., и глупо, но по благородной невинности (против течения) оскорбил. И Вишняк, Ваш друг, секретарь Учр<едительного> собр<ания,> старая жопа: ему-то чем гордиться![873] Дорогой Роман Борисович, боюсь, что написал Вам черт знает что и как. Ответьте мне все-таки так же остроумно и блестяще как обычно — я повеселюсь и порадуюсь. Когда Вы поедете в деревню? Спасибо за посылку, которой еще не получил. И вообще спасибо. И. В. Вам и Ольге Андреевне нежно кланяется. Не забудьте сообщить сроки. И не обессудьте. Ваш

Г. И.

* ««Борисович» вписано над зачеркнутым «Григорьевич» и рядом приписано:> «Извините. Есть и Роман Григорьевич. Не могу переписывать. Извините».

** «Приписка на полях:> «Здешние "Русская мысль" и "Русское Воскресение" обещают бум и рекламу».[874]