Карфаген – властитель Западного Средиземноморья: 307–264 годы н. э

Гибель пунической монархии стала самым важным, хотя и непреднамеренным, результатом кампании Агафокла. Мы не знаем, каким изменениям подверглись различные политические институты Карфагена, поскольку до нас не дошло никаких сведений о внутренней жизни этого города с момента смерти Бомилькара и до начала войны с Римом. Быть может, именно в это время был создан Внутренний комитет из тридцати человек в составе совета старейшин, который и стал управлять республикой. В любом случае старейшины предприняли полную реорганизацию армии и для ведения войны в Африке назначили трех генералов: Ганнона, Гимилько и Гасдрубала. Перед этими военачальниками не стояла задача немедленно сразиться с Агафоклом. Этот полководец был столь же непредсказуем, сколь предприимчив и дерзок, и в тот самый момент, когда прибытие войск Офелласа сделало возможным штурм Карфагена, он неожиданно изменил свои планы. Агафокл решил сначала завоевать Утику и Бизерту, рассчитывая окружить Карфаген несколькими греческими базами. Для этого он основал на самой оконечности Кап-Бона город под названием Аспис (щит), который по-латыни именовался Клупеей. Этот город существует и поныне, почти не изменившись, и зовется Келибия. После этого Агафокл вернулся на Сицилию и начал войну с Пунической провинцией. Он оставил армию в Африке под командованием своих сыновей и послал экспедиционный корпус вдоль побережья Африки на запад, поручив командование им Эвмаху. Этот полководец, по-видимому, дошел до района вокруг Константина. Однако грекам вскоре пришлось отбиваться от трех карфагенских армий; в нескольких битвах они потерпели жестокие поражения. Агафокл на какое-то время вернулся в Африку, но и там был разбит. Тогда он тайно бежал в Сиракузы, бросив сыновей на произвол судьбы. Они были растерзаны своими же солдатами, поскольку собирались заключить с Карфагеном мир.

Экспедиция Агафокла показала, как сильно вцепился Карфаген в свои африканские владения. В начале века ливийцы постоянно восставали против власти Карфагена, но в описываемое нами время сиракузцу удалось привлечь на свою сторону лишь одного сколько-нибудь значимого вождя. Этого вождя звали Эйлимас, но и он вскоре переметнулся на сторону врага, и грекам пришлось от него избавиться. Да и верность финикийских городов внушала сомнения. Город Утика, имевший особые привилегии, по-видимому, открыл свои ворота перед греками, но потом пожалел об этом, и его пришлось уничтожить. Точно так же Утика повела себя и в ходе наемнической войны и в третьей войне с Римом.

Вернувшись в Сиракузы, Агафокл начал новую карьеру. Ему удалось неожиданно быстро избавиться от республиканской фракции, которая всегда ему противостояла, и провозгласить себя царем. Его власть признали не только Сиракузы, но и та часть Сицилии, которая была независима от Карфагена.

В последние 25 лет своей жизни он проводил политику, схожую с политикой Дионисия. Он стремился объединить под своей властью все западноэллинистические государства. Для этого он вступил в контакт с греко-македонскими царствами, которые остались после распада империи Александра, и даже оккупировал остров Корфу.

Можно подумать, что такая смена ориентации была еще одним проявлением непостоянства Агафокла. На самом деле война этого тирана против Карфагена стала частью великого конфликта, охватившего весь итальянский полуостров. Это была римско-самнийская война за обладание Кампаньей, в которую постепенно втягивались все итальянские государства. Об этом свидетельствуют два факта: в 307 году до н. э. Агафоклу удалось удержать за собой Сиракузы только благодаря этрусскому флоту, который помог ему снять пуническую блокаду, а в 306 году Рим и Карфаген возобновили свой союз. Согласно Филинусу, греческому историку, жившему на Сицилии и входившему в свиту Ганнибала, обе страны пришли к соглашению, что Сицилия должна принадлежать Карфагену, а Италия – Риму. Однако Полибий обвинил Филинуса в том, что он просто придумал этот договор, но большинство современных историков полагают, что в этом случае, как и во многих других, ахеец поддался влиянию проримской пропаганды.

Из всего этого мы можем сделать вывод, что в 307–306 годах до н. э. этрусско-сиракузская коалиция была враждебна коалиции римско-пунической и что Рим и Карфаген договорились покончить с западноэллинскими странами и разделить между собой добычу. Если вспомнить о событиях предшествовавших лет, то такое положение становится вполне объяснимым. В начале римско-самнитских войн этруски сохраняли нейтралитет; а когда в 311 году они наконец решили вмешаться, было уже поздно. Пока они стояли в стороне, а быть может, как раз благодаря этому, судьба Италии была решена. Это произошло около 320 года, когда легионы римлян потерпели сокрушительное поражение у Кавдинского ущелья. Этот нейтралитет, вероятно, был частично продиктован Карфагеном, который приложил максимум усилий, чтобы сохранить мир между своими старыми и новыми союзниками. В 311 году этруски наконец поняли, куда может завести их этот нейтралитет. Они разорвали все отношения с Римом и Карфагеном и заключили союз с Агафоклом. Со своей стороны, римские лидеры очень быстро поняли, что у них нет шансов завоевать Кампанью и Южные Апеннины, если они не вмешаются в греческие дела. Неаполь сначала был их союзником, но в 327 году, под влиянием Тарента, которым руководил Агафокл, перешел на его сторону. В течение всей самнитской войны Тарент постоянно вставлял палки в колеса Рима, более или менее открыто, и эта политика часто становилась причиной создания итальянских коалиций. Хотя эллины, италийцы и сицилийцы так и не смогли преодолеть свои светские разногласия, они все-таки сумели понять, что смогут сохранить свободу только в том случае, если объединятся и обратятся за помощью к Греции. Именно эту политику и проводил во второй половине своей жизни Агафокл; именно она помогла ему на короткое время оккупировать Неаполь. Тем не менее он не забыл об угрозе со стороны Карфагена и перед смертью в 289 году занялся строительством флота, чтобы осуществить новую высадку на берегу Африки.

После ухода Агафокла с исторической сцены на греческой Сицилии снова воцарилась анархия. Как и после смерти Дионисия I, власть во всех городах опять захватили тираны. Самым влиятельным из них был Финтий в Агригентуме, но вся его политика заключалась в борьбе с Хикетом Сиракузским. Надеясь захватить Сиракузы, он даже (правда, весьма неохотно) согласился подчиниться Карфагену. В конце концов его изгнали из Сиракуз, и город был разделен между Феононом, удерживавшим в своих руках форт Ортигия, и Сосистратом, господствовавшим в самом городе. Карфагенский флот вошел в гавань Сиракуз под предлогом помощи в разрешении разногласий между двумя тиранами. А тем временем отряд Оскана, служившего в свое время Агафоклу, захватил Мессину, вырезал всех мужчин, а женщин захватил в плен и разграбил город. Бандиты Оскана называли себя мамертинами, или сыновьями Марса; более двадцати лет они грабили, не разбирая национальностей, всю северо-восточную часть острова. Карфаген воспользовался этой ситуацией и занял все ключевые позиции, а среди них – и Липарийские острова. Не лучше обстояли дела у греков и на итальянском полуострове. В 302 году до и. э. Рим дал обещание Таренту, что его суда не будут заходить дальше мыса Лациниум. Однако после смерти Агафокла сначала греки, жившие в Фурии, а потом и другие италийцы призвали легионеров, чтобы те защитили их от луканцев. И над Тарентом снова нависла угроза.

Тарент уже несколько раз обращался к греческим лидерам с просьбой помочь ему в борьбе с варварами. В 281 году до и. э. они обратились к царю Иллирии, Пирру, который мечтал о создании Западной империи и славе, равной славе Александра. Он женился на нескольких принцессах; одной из них была дочь Агафокла. Этот «Новый Ахиллес» хотел продолжить дело своего тестя и Дионисия и спасти западный эллинский мир. Ему почти удалось загнать римлян назад в Лаций, а в ходе стремительной военной кампании освободить всю Сицилию от власти Карфагена, но Лилибей ему не поддался. И снова западные греки продемонстрировали свое нежелание подчиняться дисциплине, которая могла бы их спасти. Пирру пришлось в конце концов отдать запад Риму и Карфагену; сам он был убит в Аргосе.

Так, не прилагая особых усилий, пуническое правительство обрело абсолютную власть над проливом, разделявшим на две части Средиземное море: карфагеняне владели Сицилией, Мальтой и Сардинией. Они имели в этих краях большой флот и по праву могли гордиться тем, что контролировали все связи между востоком и западом.

Значение этого достижения подчеркивала и ситуация в греко-азиатском регионе, которая, по-видимому, тоже складывалась благоприятно для Карфагена. После битвы при Ипсе (301 до н. э.) не осталось никакой надежды на восстановление империи Александра. После его смерти Египтом правил Птолемей I Сотер; в 305 году он принял титул царя. Позже он присоединил к своим владениям Кельскую Сирию (то есть Палестину и Финикию), а мощный флот позволял ему контролировать все Восточное Средиземноморье. Две другие великие эллинистические монархии укрепились лишь к 280 году до н. э., но в египетско-финикийском государстве продолжали существовать практически те же самые группировки, что и в первой половине века. Эти политические силы не могли не привлечь внимания Карфагена, особенно когда Лагиды попытались превратить военный милитаризм Александра в экономический милитаризм, который представлялся им более привлекательным. Птолемей I проявил реальный интерес к делам Финикии и вскоре заменил аттические монеты, введенные Александром, на финикийские. Это еще более укрепило отношения между Карфагеном, Александрией и союзниками Александрии. Среди них был и Тарент – самый активный из городов Великой Греции. В пунических захоронениях этого времени находим вещи, привезенные из египетской столицы и из Италии. Для александрийского кладбища в Скиатби характерна черная керамика с металлическими украшениями; здесь же мы находим вазы из Гнафии, нилотические изделия с мишурой, а чуть позже – керамику типа кампанской А.

Терракотовые статуэтки, импортированные или изготовленные на месте, потеряли свой застывший характер. Теперь их головы наклонены, вес тела перенесен на одну ногу, а одежда облегает тело. Появляются рифленые прически и новые модные серьги. Стекольщики стали изготавливать заколки, украшенные женскими головками с завитыми волосами или разноцветными масками с волосами, стянутыми в пучок.

По-видимому, бронзовые сосуды в этрусском стиле уже вышли из употребления; гончары стали теперь изготавливать вазы, имитирующие аттические. Они имели горлышко в виде трилистника и высокие S-образные ручки, которые в местах прикрепления украшались изображением женских головок, солдатских голов в шлемах и, в особенности, масками сатиров или символами богини Изиды с диском и рогами Хатор или атефской короной.

Вторжения Агафокла не лишили людей их богатств, и аристократы по-прежнему приказывали хоронить себя в мраморных саркофагах. Эти саркофаги относятся к тем же самым двум типам, которые были описаны выше, но стиль их немного изменился. Фигура покойного, как и прежде, облачалась в тунику с «эпитогой», но тело под ней уже приобрело формы, а одежда стала плотно их облегать. Фигуру женщины, снимающей свой шарф, Пьер Делатр с полным правом сравнивал с аттической погребальной статуей IV века до н. э. Мы не знаем, кого она изображает – Деметру ли, приветствующую почитательницу, или одну из этих почитательниц, явившуюся просить богиню о помощи.

Храмовые саркофаги, не украшенные изваяниями, тоже изменились – теперь их основания стали расписывать фресками. На одном из них мы видим крылатую сивиллу, похожую на тех, что изображались в Таренте. Сивилла с крыльями считалась стражем Мессинского пролива; ее хорошо знали и в Этрурии, и в Великой Греции. На другом саркофаге два персидских грифона смотрят друг на друга, застыв в геральдической позе, а их длинные хвосты напоминают завитки. По всему эллинистическому миру начала распространяться мода на гибридные фигуры. Но самыми интересными из саркофагов являются те, которые изготавливались в виде деревянных гробов, вроде тех, что были обнаружены в Абузире в Египте. Скульптор даже обозначил проемы между досками. Одна из панелей украшена бюстами, возвышающимися над кустами аканта, листья которого похожи на завитки; изображение, линии и цвет полностью скопированы с грекоегипетских оригиналов.

Искусство гравировки по бронзе и резьба по камню достигли наивысшего рассвета. Бритвы изготовлялись из высококачественной бронзы и имели очень элегантную форму. Рисунок сдержан и выполнен с большим мастерством. На стелах в тофете божественные эмблемы часто изображались внутри часовен. Часть этих часовен походила на те, что предназначались для погребальных обрядов, изображенных на тарентских сосудах конца IV века до н. э., а другие находились под влиянием александрийского стиля. На них мы видим фантастические рисунки, в которых большую роль играют завитки. Священные вазы изготавливались теперь в форме пестика, который обрамляли растительные завитки, выходящие из листьев аканта. Мы знаем, что одна из стел, украшенных подобным образом, была создана греком Арцестом, сыном Протарха. Однако этот стиль отличается сухостью и абстрактностью, а это говорит о том, что карфагеняне не очень уверенно чувствовали себя в мире эллинских фантазий.

Этим периодом датируется целая серия необычных стел, на которых изображены приносящие жертвы жрецы. На самой знаменитой из них виден жрец, держащий в руках ребенка, предназначенного для жертвы. Эта стела, вероятно, была посвящена человеку традиционных взглядов, не одобрявшему ослабления правил, которыми руководствовались последователи этой ужасной практики. Однако нет никаких сомнений в том, что это памятник конца IV века, ибо на голове жреца мы видим цилиндрическую шляпу, а на теле – прозрачное египетское платье. Эти детали в точности совпадают с изображенными на стеле Баалиатона, которая была найдена неподалеку от Тира и хранится теперь в Новой Карлсберглиптотеке музея в Копенгагене. Судя по стилю, в котором изображены черты Баалиатона, этот человек жил не ранее 300 года до н. э. Украшения на карфагенской стеле, очевидно, были выполнены в эллинском стиле – на фризах мы видим четвертные валики и завитки, розетка обрамлена дельфинами, символизирующими солнце, а основание украшено пальметтой. На другой стеле изображен жрец с бритой головой в египетском одеянии, украшенном символом Танит, который молится перед алтарем. В Лувре представлено третье изображение жреца – с бородой и покрывалом на голове, который льет жидкость в отверстие в гробнице.

Единственные боги, имена которых упоминаются в посвящениях, – это Баал Хаммон и Танит, но в тофетах также прославлялись и два менее значимых бога, подчиненные «господину» и «госпоже». Это Сакон, которого отождествляли с Гермесом, и еще один бог-министр, который начал возвышаться к концу III века до н. э. Он носил имя Шед; так звали старое ханаанское божество, которое давно уже отождествляли с Хором. Это был бог, который излечивал людей от болезней. Его имя превратилось в Шадрапу, что означало «Шед исцеляет». Рост популярности Шадрапы был связан главным образом с тем, что его ассоциировали с Дионисом, и под эгидой этого бога стало возможным проводить в Карфагене вакхические ритуалы. В конце IV века здесь начали появляться эмблемы Диониса, и мы часто встречаем изображение чаши с вином и листьев плюща. На одной из стел II века до н. э. рядом со знаком Танит была высечена виноградная гроздь, а на другой видим даже изображение танцующего сатира. Шадрапу изображали или в виде сокола Хора (его можно увидеть и на бритвах), или в виде сидящего на корточках ребенка, который укрощает скорпиона или змею (чаще всего Шеда просили защитить от змеиных укусов). По-видимому, с ним отождествляли и детей, принесенных в жертву.

Несмотря на большую популярность Танит, тофет был не единственным местом религиозного поклонения. Тирийские беженцы, спасавшиеся от Александра, должно быть, принесли с собой культ Мелгарта, хотя необычайный взлет популярности этого бога пришелся на период правления Баркидов, поскольку он считался покровителем прославленной семьи Гамилькара. Но уже тогда ему поклонялись как защитнику мертвых и как спасителю. Деяния Баркидов прославили и бога-воина, которого отождествляли с Марсом и Аресом. Однако точное финикийское имя этого бога нам неизвестно. Это вполне мог быть Хадад, которому обычно поклонялись как Баал Сафону. Длинная надпись III века до н. э. под названием «Тариф Марселя», получившая это имя потому, что в неизвестное нам время была привезена в этот город, описывает, какие жертвы должны приноситься в храме Баал Сафона. На склонах холма, который высится в северной части Карфагена, был построен храм Эшмуна (позже на этом месте римляне устроили свой театр). В Греции Эшмуна называли Асклепием. Еще одним местом поклонения был величественный храм Решефа, располагавшийся между гаванями и агорой. Бог был изображен здесь в виде Аполлона, позолоченную статую которого венчал шатер с позолоченной крышей. И наконец, самым значимым местом поклонения для карфагенян, пользовавшимся огромной популярностью, стала вершина холма Бордж-Джедид, где проводились сиракузские ритуалы Деметры и Коры, связанные с Плутоном.

Так Карфаген постепенно превращался в столицу Западного Средиземноморья в области культуры, религии, политики и экономики. Из всех народов, которые в тот или иной исторический период приходили с Востока, чтобы колонизировать Геспериды, только у финикийцев были шансы сдержать натиск автохтонных племен. Все зависело от того, смогут ли они привлечь представителей цивилизаций, которым угрожала гибель, на свою сторону. Это было большой проблемой; попытки решить ее породят мировую войну и определят более чем на тысячу лет судьбу народов Средиземноморья.