Причины войны

До 264 года до н. э. ничто, казалось, не предвещало и не оправдывало смертельную вражду двух государств, контролировавших Западное Средиземноморье. В течение последних 50 лет IV века до н. э. и в три первых десятилетия III Рим постепенно подчинил себе весь итальянский полуостров. Территория Рима была разделена на 35 «племен», примерно соответствовавших тому региону, который в новой истории принадлежал римской церкви. Эта территория протягивалась по диагонали через весь полуостров от Тирренского моря до Адриатического. В нее входили: Лаций, Северная Кампанья и Южная Этрурия, горные районы Апеннин, где жили сабины и другие сабелийские племена, и, наконец, со стороны Адриатики – Пицениум с его иллирийским и галльским населением. Эти области составляли ядро республики, к которому можно добавить то, что не всегда корректно называют Итальянской конфедерацией. Это были этрусские, умбрийские, сабелийские и греческие города и племена, которые заключили с Римом свои собственные договоры, определявшие их статус. По своей структуре Римская республика была похожа на Карфаген, территория которого делилась на «департаменты», где существовали союзные и более или менее автономные города. Разница заключалась в том, что Карфаген управлял еще и «колониальной империей». Первой и самой главной провинцией в ней была Сицилийская, занимавшая более двух третей этого острова, начиная с самого западного его мыса. Помимо Сицилии, было еще побережье Сардинии с многочисленными финикийскими городами, Балеарские острова и определенное число федеральных торговых точек и городов на африканском побережье Средиземного моря, а также Атлантические порты Марокко, Южной Испании и Португалии.

Хотя обе державы в своем политическом устройстве имели много общего, в экономическом отношении они сильно отличались. Рим в значительной степени отставал от Карфагена в развитии своей экономики, полагаясь в основном на традиционные методы сельского хозяйства, основанного на семейной единице, и производя такое количество продукции, которое удовлетворяло только его потребности. Помимо доходов от земли, других доходов, кроме дани и военной добычи, у Рима не было. Он позволил своим кампанским союзникам реорганизовать, ради их собственной выгоды, промышленность и торговлю всего полуострова; у него не было военно-морского флота, о котором стоило бы говорить, и он только еще начал устанавливать дипломатические отношения с некоторыми греческими городами и царствами Восточного Средиземноморья. Карфаген же, хотя и получал значительную долю в виде дани со своих материковых владений, большую часть своего дохода имел с морской торговли, а основной объем сельскохозяйственной продукции вывозил на экспорт.

И карфагеняне, и римляне не были заинтересованы в возрождении западных эллинских государств, ибо построили свое благополучие на обломках этих стран. В 270 году до и. э. умелыми действиями Гиерону удалось восстановить монархию, созданную в Сиракузах Агафоклом. Кроме того, существовала вероятность, что он сможет осуществить некоторые из грандиозных проектов своего предшественника. Действия Пирра потерпели крах только потому, что амбициозный царь Эпира не имел мощных баз на другом берегу Адриатики. Дело приняло бы совсем иной оборот, если бы, например, македонская монархия Антигонов возобновила военные действия. Сумела же она, благодаря талантливому царю Гонату, восстановить в 263–262 годах до н. э. свое господство в Греции!

Несмотря на то что римляне и карфагеняне отличались друг от друга темпераментом, между Римом и Карфагеном существовала долгая традиция дружеских отношений. Она уходила своими корнями в те времена, когда латинский город сбросил с себя власть этрусков и добился независимости. В ту пору (то есть в конце VI века до н. э.) Карфаген, как мы уже говорили, имел торговые концессии в этрусском городе Кере и в портовом городе Пирги, которые располагались совсем недалеко от Рима. Вне всякого сомнения, здесь было много пунических купцов, которые находились под защитой тефария Велиунаса, этрусского принца, поклонявшегося Астарте. Эти купцы, вероятно, посещали и соседние города, и первыми среди них были города в долине Тибра, которыми правили Тарквинии. Карфагеняне были реалистами, свободными от предрассудков, и это помогло им сразу же получить прибыль от результатов революции 510 года до н. э., в ходе которой была свергнута тирренская династия, замененная властью латинской аристократии. Поэтому мы убеждены, что Полибий был прав, утверждая, что первый римско-пунический договор был заключен в первый же год консульской республики, то есть в 509 году до н. э. По-видимому, это было возобновление соглашения, подписанного карфагенянами с Тарквиниями в ту пору, когда последние управляли всей этрусской конфедерацией и имели верховенство над Лацием, которое по меньшей мере было почетным.

Узнав о том, что в Риме произошла революция, пунические лидеры попытались обратить это невыгодное положение себе во благо, чтобы не ослабла та система дипломатической взаимозависимости, которая была направлена против греческого верховенства на западе. Они предложили консулам возобновить договор, а поскольку им не хотелось обижать своих новых партнеров, они пообещали сохранить условия старого соглашения, хотя они ни в коей мере не соответствовали размерам новой республики. Получив свободу, Рим не смог сохранить верховенство, которое его прежние этрусские владыки имели над всеми латинскими государствами. Однако, подобно всем только что созданным режимам, Рим не хотел отказываться ни от одной части своего наследства, доставшегося ему от прежнего правительства, какими бы скромными ни были его притязания. Поэтому по договору 509 года до и. э. Рим приписал себе территориальные владения, которые в реальности были закреплены за ним только через полтора столетия. Только непонимание этого факта, которое сбило с пути многих историков и специалистов по древней истории Рима, заставило их перенести дату заключения этого договора на более позднее время. Однако Полибий сообщает нам, что он был написан архаичной латынью, которую в те времена, когда он создавал свой труд, уже мало кто понимал! Одно это исключает всякую возможность заключения подобного договора в IV веке до н. э.

Более того, это соглашение уже не отвечало реальному положению дел, поэтому оно в течение довольно длительного времени оставалось пустым звуком. Рим был так сильно занят борьбой со своими ближайшими соседями, что не мог позволить себе роскошь участия в большой политике. С другой стороны, греческие победы разрушили «великий союз» персов, финикийцев и этрусков, а Карфаген, со своей стороны, между 480 и 409 годами до н. э. вынужден был удалиться в свои африканские владения, а потом бросить все свои силы на войну с Дионисием Сиракузским. А ведь именно в годы этой войны старый пуническо-этрусский союз стал сильнее прежнего. Если принять за истину мнение, высказанное мисс Сорди, то окажется, что Рим стал частью этой коалиции при посредничестве Кере. Так договор 509 года снова вошел в силу, а в 348 году появилась необходимость возобновить его, приспособив к новой ситуации. Как показал Эймар, «второй договор» был всего лишь старым соглашением с внесенными в него поправками. Самым главным изменением стало появление статьи о том, что пунические пираты должны оказывать помощь Риму в борьбе с теми латинскими государствами, которые сохранили свою независимость. Захватив какой-нибудь город, входивший в состав такого государства, карфагеняне должны были отдавать римлянам все, что они не могли увезти с собой, включая женщин и детей, – они имели право оставлять себе только ту добычу, которую могли забрать с собой, включая пленников мужского пола. После этого в город прибывали римские колонисты, где они находили себе жен и слуг. Однако эта статья вряд ли применялась в действительности. Со своей стороны, римляне обещали не плавать вдоль берегов, которые контролировались Карфагеном (Северной Африки и Испании), и согласились на то, что их отношения с Сицилией и Сардинией будут проходить под строгим контролем Карфагена. Впрочем, римский флот был не слишком большим, и на подобные ограничения можно было не обращать внимания. Таким образом, договор давал Риму большие преимущества.

И эти преимущества почти сразу же были усилены. Пока Тимолеон громил войско Карфагена на Сицилии (341 до н. э.), римляне объединились с Капуей, образовав нечто вроде федерации, что дало им морскую и промышленную власть, которой не было у Лация (343 до н. э.). Благодаря этому им удалось победить Латинскую лигу, которая вынуждена была капитулировать в 335 году. Этот дипломатический успех стал первым шагом на пути развития римского владычества, но его непосредственным итогом стало втягивание Рима в войну против самнитов, которые привыкли считать Кампанью естественным дополнением к своим горам и тем местом, где нашло себе применение их многочисленное и очень воинственное население. Эта борьба продолжалась три десятилетия IV века; она решила судьбу всей Италии, разнообразные народы которой вынуждены были признать, что их независимость не перенесет независимости самнитов. Особенно большая угроза нависла над этрусками, которые лишь в 311 году, когда было уже слишком поздно, догадались, что надо прийти на помощь самнитам, и были разгромлены вместе с ними. Вполне возможно, что этруски соблюдали нейтралитет частично, под влиянием Карфагена, который, должно быть, использовал все свои дипломатические возможности, чтобы предотвратить конфликт между двумя народами, бывшими его союзниками. Справедливость этой гипотезы доказывает тот факт, что, когда началась борьба между римлянами и этрусками, пуническо-тирренский союз был разорван. В 307 году до н. э. этрусский флот пришел на помощь Сиракузам, осажденным карфагенянами. Таким образом, прежние друзья стали врагами, за что, несомненно, несет ответственность Карфаген, которому пришлось выбирать между двумя союзниками, с которыми он не мог больше поддерживать дружеских отношений. Со своим обычным практицизмом Карфаген предпочел дружить с более сильной партией, несмотря на тесные культурные и политические связи, которые, по словам Аристотеля, превратили тирренцев и финикийцев в граждан одной нации.

Одновременно римляне заявили о своем желании стать морской державой, создав морской дуумвират – то есть чиновников, которые должны были построить военно-морской флот. При таких условиях появилась необходимость заключения нового, усовершенствованного римско-пунического договора, который был подписан, если верить Ливию, в 306 году до н. э. Пожертвовав своими старыми этрусскими союзниками, карфагеняне надеялись получить эффективную помощь римлян против греков, которые под предводительством Агафокла напали на них на африканской земле. Впрочем, легионы уже были на марше, пересекая опустошенный Самниум, чтобы вторгнуться на земли италийских эллинов. Последние прекрасно осознавали нависшую над ними опасность, и защитник, которого они для себя выбрали, Пирр из Эпира, сражался в Италии с римлянами. Он пытался удержать их в Центральной Италии, населенной крестьянами, а на Сицилии воевал с Карфагеном. Договор, в который четыре раза вносились поправки, должен был доказать свою эффективность, но обе стороны, подписавшие его, вовсе не торопились его применять. Когда Пирр угрожал Риму, Карфаген ограничился демонстрацией своей военно-морской мощи, которая ни в коем случае не могла сдержать эпирца. Когда же Пирр обратил свое внимание на Сицилию, римляне, обрадовавшись, что избавились от этого бича, не сделали ничего, что могло бы помешать ему обрушиться на карфагенян. Более того, Карфаген вскоре подписал сепаратный мирный договор – а это было категорически запрещено в его соглашении с Римом – и даже снабдил Пирра судами, которые помогли ему пересечь Мессинский пролив и вернуться в Италию.

Оба партнера продемонстрировали свое вероломство, которое, вероятно, объяснялось тем, что интересы у них были разные. Это несогласие не ускользнуло от внимания Пирра, который, покидая Сицилию, воскликнул: «Какое прекрасное поле для битвы мы оставляем Карфагену и Риму!»

Вряд ли римляне в это время уже подумывали о захвате Сицилии, две трети которой по-прежнему принадлежали Карфагену. Хелусс, написавший обширный труд по истории 1-й Пунической войны и начала римского господства, отрицает, что сенаторы сознательно стремились захватить этот остров. Он пишет, что конфликт разгорелся совершенно случайно, по пустякам, и перерос в полномасштабную войну только после того, как римляне осознали, что окружены военно-морскими базами своих врагов, от которых исходит постоянная угроза.

Однако другая историческая школа полагает, что завоевание Сицилии стало логическим следствием римско-кампанского договора 343 года. В отличие от всех других соглашений Рима с различными итальянскими государствами этот договор был действительно справедливым, поскольку отвечал интересам обеих сторон. Рим сохранил свое политическое превосходство, а Капуя получила более долгосрочные преимущества, и ее купцы и ремесленники обогатились за счет войн, которые погубили все другие крупные коммерческие и промышленные центры Италии. Уже в 289 году до н. э. римляне начали чеканить свои собственные деньги – тяжелые монеты, которые выглядели чересчур архаичными. Кампанцы же чеканили прекрасные серебряные монеты греческого типа от имени всей конфедерации. Их черная полированная керамика постепенно вытесняла сосуды Апулии и Тарента и распространялась по всему Западному Средиземноморью, по тем путям, по которым передвигались когда-то ловкие предприниматели Кампаньи, наводнившие рынки своим маслом и винами. Некоторые из них были даже приняты в римскую курию, в которую в те времена могли попасть только аристократы. Среди этих предпринимателей были Деции, которых позже легенды превратили в патриотов; вскоре за ними последовали Атилии, потомком которых был Регул. Другие капуанцы оставались дома, но женились на римских девушках: Аппий Клавдий Цекус (Слепой), правивший в конце III века, отдал свою дочь в жены аристократу из Капуи. Эти браки отвечали интересам обеих сторон: римские семьи порывали с патриархальными обычаями и принимали новый, менее строгий образ жизни; они начали модернизировать обработку земель в своих хозяйствах и даже подумывали о том, как увеличить свой доход, занявшись торговлей или промышленностью.

Естественно, что этим романизированным кампанцам или кампанизированным римлянам уже приходила в голову мысль, что неплохо было бы использовать мощь римских легионов в собственных интересах, простиравшихся далеко за пределы итальянского полуострова. Первым проводником этого обновленного курса стал Аппий Клавдий Цекус. Он отличался крайне широкими взглядами, и его враги утверждали, что боги ослепили его в наказание за то, что он «осовременил» культ Геркулеса, патроном которого он был. Этот великий человек, имевший пристрастие к демагогии, укрепил римско-кампанский союз, построив Аппиеву дорогу, по которой легионы двинулись на юг. К концу жизни он активно возражал против предложений Цинеаса, посла Пирра, который предложил римлянам мир при условии, что они уйдут в Центральную Италию. Как мы еще увидим, близкое родство Аппия Клавдия Цекуса с Цинеасом – которого, по традиции, считают его младшим братом – сыграло решающую роль в развязывании войны на Сицилии.

В течение целого века этот крупный остров был желанной добычей для алчных осканских племен Южных Апеннин. Платон прожил в Сиракузах с 368 по 366 год и уже тогда предсказывал, что финикийцы и осканы однажды уничтожат сицилийский эллинизм. Сами греки призвали на Сицилию отряды итальянских наемников. Подобно кондотьерам Средних веков, эти авантюристы воспользовались первой же возможностью, чтобы вырезать жителей этого города, который после этого стал их оплотом. В первую половину IV века до н. э. такое случалось несколько раз, а в 289 году кровавая драма повторилась в более обширном масштабе. Отряд сабелийцев, состоявших на службе у Агафокла и называвших себя мамертинами (людьми Марса), сразу же после его смерти захватил город Мессину и основал там бандитское государство. Отсюда мамертины стали совершать опустошительные набеги на северо-восточную часть острова.

Между этими бандитами, явившимися с гор, и их более цивилизованными родственниками, осевшими на богатой Кампанской равнине, по-прежнему существовали тесные связи. За отрядами грабителей вскоре последовали капуанские купцы, которые приводили с собой римских соплеменников. В сенате существовала группа людей, которую возглавляли Клавдии, имевшая на острове свои интересы. Однако она играла очень важную роль в римских делах, посылая во время голода зерно для голодавших плебеев.

Впрочем, люди, которые верили, что будущее Рима связано с югом, имели в сенате сильных противников. Многие отцы нации полагали, что Рим должен расширять свои владения на севере, включив в них Этрурию, политический упадок и значительные богатства которой обещали стать легкой добычей. Самыми влиятельными среди этих людей были Фабии, чьи наследственные владения тянулись по правому берегу Тибра и чьи предки когда-то участвовали в эпической борьбе против народов Вейи и Кере. Фабии, вероятно, были самыми выдающимися из всех патрицианских семей, и их политический вес был очень велик. В течение всех Пунических войн они выступали за проведение умеренной политики по отношению к африканской республике и с сочувствием относились к крупным землевладельцам Карфагена. Но именно в это время, в 265 году до н. э., произошел случай, который изгнал целое поколение Фабиев с политической арены. В ту пору консулом был глава клана Фабий Гургес. В этом качестве он отвечал за организацию римских войск, которые были брошены на борьбу с крестьянами, возглавившими социальную революцию в этрусском городе Вольсинии. Эта военная операция отвечала политическим и социальным взглядам Фабиев. Она оказалась успешной, но стоила Гургесу жизни. Он был смертельно ранен одним из осажденных. По неизвестным причинам его сын (имя которого до нас не дошло) не играл в политике никакой роли. Только через восемнадцать лет Фабии снова возглавили Рим, и им удалось восстановить свое прежнее влияние только в следующем поколении, во время правления внука Гургеса, прозванного Кунктатором. Закат власти Фабиев позволил Клавдиям добиться поддержки своей политики, которая привела к войне с Карфагеном.

Таким образом, не Карфаген начал войну, которая оказалась для него роковой: никто из его аристократов, даже среди воинствующего меньшинства, не думал о вторжении в Италию. Они могли бы найти более плодотворные и верные пути удовлетворения своих амбиций. В течение всей долгой войны карфагеняне придерживались чисто оборонительной тактики. Да, карфагенские пираты совершали успешные, но ограниченные набеги на итальянское побережье, но это только раздражало римлян, которые выделяли войска для устранения угрозы, нависшей над городами их союзников, а вовсе не над римскими городами. Апатия, царившая в Карфагене, несомненно, стала одной из главных причин его поражения.