Зарубежные посланники

К первейшим обязанностям хана относились внешнеполитические вопросы, и прежде всего урегулирование отношений Кыпчака с соседями. При решении этих задач правитель мог советоваться со своими министрами. Они могли оказывать определенное влияние на осуществление внешней политики и различным образом участвовать в дипломатической жизни государства.

Министрам до определенной степени предоставлялась свобода в установлении связей с главами других стран. Но окончательные решения тех или иных внешнеполитических вопросов оставались за ханом. Исключения составляли только такие сильные эмиры, как Ногай, Мамай и Едигей, которые самостоятельно регулировали отношения Кыпчака с другими государствами.

Для связи между правительствами различных стран, как и везде, существовали послы. При большом разнообразии внешнеполитических вопросов, которые приходилось решать Золотой Орде, ханы вынуждены были поддерживать интенсивные дипломатические отношения, для которых в Кыпчаке предусматривался строгий церемониал. И прибывавшие в Сарай дипломатические миссии с ним считались.

Посланники, появлявшиеся при дворе золотоордынских ханов, естественно, решали различные политические вопросы, в том числе и такие, как ведение переговоров относительно свадеб, например между правящими домами Кыпчака и Египта.

Отправка посла для принесения соболезнований по случаю кончины правителя и наилучших пожеланий его наследнику носила формальный характер. Так поступил, например, мамлюкский султан Бейбарс в 1267–1268 годах по случаю кончины хана Берке и восхождения на трон Менгу-Тимура. Как правило, посланников отправляли для решения того или иного конкретного вопроса от случая к случаю, и только венецианцы в 1291 году подумывали открыть свое представительство во главе с консулом у Ногая на длительной основе.

Ложных посланцев, или так называемых самозванцев, татары карали смертной казнью. Так и случилось с представителем хорезмского принца Джелал ад-Дина[424] в 1227–1228 году. Предъявление послами одних только древних символов, таких как хлеб и соль, было явно недостаточно для того, чтобы они, появляясь в Орде, могли рассчитывать на благосклонный прием.

Обязательным условием было наличие у посла подробной верительной грамоты. Нам хорошо известны образцы подобных грамот, составленных в Египте, для чего там существовала специальная канцелярия. Ведь египтяне находились с Кыпчаком в очень оживленных дипломатических отношениях. Имелись четкие предписания, что следует начертать на первой половине или трети листа и какой должна быть преамбула, правда, тексты последней не всегда имели одинаковую форму. После преамбулы следовали религиозные цитаты, ставилась печать и начинался длинный перечень витиеватых и приукрашенных титулов, адресованных хану.

Однако надо иметь в виду, что египетская канцелярия не имела понятий об имевших хождение в Орде и принятых в ней эпитетах в отношении правителя. Поэтому она выдумывала их на свой манер. При этом в переписке с Сараем, несмотря на враждебные отношения с ильханами, она придерживалась правил, принятых в то время в Персии, особенно если послание составлялось на арабском языке. Следует также добавить, что во времена, наступившие после смерти хана Узбека, когда началось свертывание мамлюкско-татарских политических отношений, изготовление роскошных и вычурных документов с обеих сторон прекратилось.

Египетские послания писались на арабском и обычно монгольском языке. Для обмена документами с русскими в Орде использовались монгольский, тюркский и русский (во всяком случае, в прилагаемом переводе) языки.

Существовал также довольно оживленный обмен дипломатическими посланиями с официальными лицами, по крайней мере из Египта и покоренной Руси, минуя хана. Это относится к наместникам и правителям отдельных областей Орды. Так, например, частично сохранилась переписка Ногая и послания наместников в Багдад, датируемых 1302 годом. Известно, что послов из Египта, прибывавших в Орду на кораблях по Черному морю, встречали сначала крымские наместники, которые состояли в дипломатической переписке с египетскими визирями. В египетской канцелярии для обмена письмами с четырьмя эмирами улусов[425], министрами и наместниками городов были заведены даже специальные формуляры, содержавшие подробные сведения о титулатуре[426].

Посланниками, по крайней мере с египетской стороны, наряду с гражданскими чиновниками служили зачастую военные. Один раз речь напрямую шла об отправке в Кыпчак мамлюка[427]. Обычно практиковалась повторная отправка одного и того же лица, поскольку он приобретал определенный опыт, а также знания местных особенностей и обычаев. То же можно сказать и о литовцах. Достаточно вспомнить уже упоминавшегося нами Михаила Халецкого, посла Литвы в Орде в 1496–1501 годах.

Послами были также мусульманские священники, а в случае с папой римским – миссионеры-францисканцы. В этой связи примечательным является то, что египетский султан аль Малик ан-Насир отправил в Орду в 1315–1316 годах мелькитского[428] (тогда еще православного) патриарха Александрийского Григория II. Очевидно, он просто последовал примеру кыпчаковских правителей. А вот великий князь Литовский Александр в конце XV – начале XVI века пользовался услугами уже упоминавшегося нами испанского еврея Исаака. Русские князья ездили в Орду в основном сами, но иногда тоже отправляли послов (так называемых киличеев).

Представителей главы суверенного государства встречали на границе кыпчакской империи чиновники пограничной службы, которые докладывали об их прибытии хану. Так, по крайней мере, поступили с Ибн Баттутой в 1333 году. Следовало ли для дальнейшего проезда ожидать высочайшего соизволения, как это практиковалось в Турции, неизвестно. Скорее всего, часть сопровождавших посла лиц задерживалась на границе до его возвращения. Во всяком случае, именно так все описывает Джованни Плано Карпини.

Далее посла снабжали сопроводительным письмом и на почтовых лошадях за государственный счет препровождали в столицу или в то место, где находился хан. Такая практика описана не только в персидских источниках, но и Вильгельмом фон Рубруком, который называл дом для отдыха по пути посла ямом. Напомним, что именно так назывались у татар почтовые станции.

По прибытии на место посла размещали в специально выделенном для этого доме, находившемся в часе езды от ханского двора. Так поселили, в частности, в 1246 году Джованни Плано Карпини. Вильгельм фон Рубрук сообщает, что для пребывания послов монголами было выделено четыре специальных дома, то есть по одному дому для дипломатов из каждой стороны света. Послов там кормили за государственный счет, хотя стол и не всегда был накрыт богато. Вильгельма фон Рубрука, например, угостили только кумысом.

Утверждения о том, что послов, в отличие от других стран, и прежде всего Египта, обеспечивали в Орде только натуральным питанием, не соответствуют действительности. Так, в 1312 году для египетской делегации на обратный путь было выделено тридцать тысяч крымских (двенадцать тысяч египетских) дирхемов. Конечно, дипломатов снабжали деньгами и провиантом на родине тоже.

Послов почти не ограничивали в общении с местным населением. Все зависело от их возможностей, которых у Вильгельма фон Рубрука и Джованни Плано Карпини ввиду кратковременности их пребывания в Кыпчаке было не так и много. Выделялись ли государством послам специальные сопровождающие, когда дипломаты не находились в пути, неизвестно, но Карпини сопровождало трое татар. Кроме того, его обеспечили специально для этого выделенными лошадьми. И здесь не надо путать случай с обвиненным в 1318 году князем Тверским Михаилом, к которому из правовых соображений приставили специального человека, называемого по-русски приставом. (Предположения о том, что к посланцам приставляли специальных контролеров, возникли только потому, что русских князей в Орде принимали так же, как и зарубежных послов, и частный случай, произошедший с князем Михаилом, мог быть воспринят как общий.)

Процедура приема у хана подробно расписывалась специальным церемониалом. Прежде чем допускать послов к хану, их тщательно инструктировали в том, как им себя вести. Отступать от этих предписаний запрещалось. Прежде всего, послам напоминали о том, что нельзя наступать на порог юрты, что воспринималось монголами как дурное предзнаменование. Перед приемом иностранцев облачали в татарские одеяния, поскольку так «угодно хану». Сколь долго сохранялся этот обычай в Орде, который имел место в Турции даже в XVIII столетии, не известно.

Затем послов обыскивали на предмет наличия у них оружия, брать которое на аудиенцию строго воспрещалось. По религиозным соображениям дипломатов для «очищения» проводили между двух горящих костров, что осуществлялось по крайней мере в первое время. Так, в 1246 году эту процедуру прошли Джованни Плано Карпини и князь Михаил Черниговский. Нам точно известно, что такая практика продолжалась у монголов в Иране даже после принятия там ислама. Между двух горящих очищающих костров проносились и подарки.

Юрта правителя, предназначавшаяся для приемов, была обтянута белым войлоком, а ее внутреннюю сторону украшали драгоценные камни и жемчуга. (Судя по всему, речь здесь идет не о юрте из золота, которую совсем по-другому описал Ибн Баттута.) Внутри юрты для приемов на трех ступенях возвышался широкий, обитый золотом трон правителя, у ног которого располагалась скамеечка. Для Берке, страдавшего от подагры, предусматривалась подушечка. Рядом с правителем на своем троне восседала его главная жена, а перед ним располагались дети и другие родственники хана. На приеме присутствовали различные министры и многочисленные дворовые чиновники. Такая юрта могла вмещать в себя пятьсот, а то и девятьсот человек.

Когда посол входил в юрту правителя, он должен был придерживаться левой стороны и также слева положить принесенные с собой предметы. По крайней мере, как пишет Джованни Плано Карпини, при первом своем появлении. При отбытии в ходе прощальной аудиенции посол придерживался уже правой стороны.

У входа в юрту правителя на скамейке в золотых и серебряных чашах стояли освежающие напитки, обычно кумыс. В качестве знака особого уважения чужестранца пропускали вперед. Посол подходил к правителю и вручал стоявшему слева от хана визирю принесенную с собой верительную грамоту. Визирь либо сам зачитывал документ, либо передавал его переводчику, место которого было справа от хана.

Затем чужестранные послы опускались на колени. О том, как это происходило, разные источники пишут по-разному. По некоторым данным, посол сгибал правую ногу в колене и, опираясь левым коленом о землю, вытягивал левую ногу. А вот Вильгельм фон Рубрук, напротив, утверждает, что по настоянию татар опустился на оба колена. Вообще-то христианским послам из религиозных соображений разрешалось не преклонять колени. Для них достаточно было поклона. А вот послы из стран Востока целовали перед ханом землю. Подобным образом выказывалось почтение и изваянию великого хана.

Как уже говорилось, некоторым послам и князьям не обязательно было становиться на колени. В уже описанном нами случае с Михаилом Черниговским он принципиально не стал выказывать знаки уважения великому хану, предпочтя мученическую смерть, исходя из своих религиозных убеждений.

Послы беседовали с ханом, стоя на коленях. Общение не всегда начиналось сразу. Иногда правитель некоторое время выжидал. Послам же строго-настрого запрещалось начинать разговор первыми. Во время таких бесед разговор касался не только государственно-политических вопросов. Берке, например, в 1263 году попросил мамлюкских послов рассказать о слонах и жирафах, о Ниле и о том, как часто в Египте выпадают осадки в виде дождя. Также его интересовал вопрос, правда ли то, что в стране фараонов существует мост, построенный из человеческих костей.

Во время или после аудиенции послу предлагали различные угощения, а хан, сидя на троне, протягивал ему чашу с кумысом, который русские князья, например, во время беседы охотно вкушали. Знаком особого уважения считалось, если чашу с напитком протягивала гостю супруга хана.

Ханы хорошо знали реакцию других народов на кумыс и поэтому зачастую вместо него предлагали вино. Если посол представлял равного хану правителя, то хан при передаче чаши приподнимался со своего трона. В противном случае он мог нанести владыке, интересы которого представлял посол, серьезную обиду. В знак особого уважения и отличия посланцу или князю разрешалось преподнести чашу хану.

Церемония приема чужеземных дипломатов во многом зависела от того, в каких отношениях находилась Орда со страной, из которой прибыл посланец. Даже египетских послов, когда отношения между государствами в силу тех или иных причин несколько обострялись, встречали неприветливо. Однажды дело даже дошло до того, что на обратном пути египетского посла после свержения Тохтамыша Тамерланом в 1395 году наместник Кафы просто-напросто ограбил.

По окончании аудиенции посол поднимался с колен, покидал юрту правителя и возвращался в отведенное ему жилище. Татарам нравилось часто приглашать послов на аудиенцию. У них существовали четкие правила, предписывавшие дипломатам обязательное посещение жен и матери правящего хана. Более того, такого визита прямо-таки ожидали. В этой связи достаточно упомянуть, что византийская принцесса Баялун настаивала, чтобы Ибн Баттута посещал ее как можно чаще. Учитывая, что ханские жены пользовались большим влиянием на правителя, такие визиты тоже имели немалый политический вес. Ибн Баттута, которого воспринимали как посла, день за днем посетил всех жен хана Узбека, которые принимали его в окружении своих горничных и служанок. С ним беседовали на разные темы и даже угощали. В ходе визитов Ибн Баттута вручил каждой подарки. Ханские жены в долгу не остались и позже также передали ему презенты со своей стороны.

С послами беседовали также министры, которым адресовались различные послания царственных особ. Вильгельм фон Рубрук, описывая свою аудиенцию у министра Сартака, подчеркивает, что тот был по своим религиозным взглядам несторианцем и принимал его тоже сидя в кресле, внешне напоминавшем трон. Во время приема министр долго разговаривал с ним на разные темы и предлагал отведать напитки. Согласно восточным источникам, похоже проходили встречи золотоордынских министров и с египетскими послами в 1264 и 1320 годах.

Время пребывания послов при ханском дворе обычно растягивалось на несколько месяцев, если не на год и больше. По политическим причинам они могли задерживаться и дольше, а иногда их даже удерживали насильно.

Такая практика существовала и у других правителей. В частности, золотоордынского посла, которого Абдул-Керим отправил в Литву в 1488 году, задержали при литовском дворе на восемь лет. Иногда татарским послам на пути их следования чинили препятствия иностранные правители. Так поступил, например, византийский император в 1263 году, а в 1492 году великий князь Литовский Александр вообще перехватил русских послов и отправил их назад.

Отъезд же послов из Орды мог быть осуществлен только после разрешения хана.

Известен только один случай использования татарами женщины в качестве посла. Это произошло во время вну-тримонгольских разногласий в 1291 году. Но и на этот раз говорить о ней как о после с соответствующими полномочиями для выполнения дипломатической миссии не приходится.

Немаловажную роль при выполнении дипломатических поручений играли подарки, которые посол привозил с собой и вручал затем хану. В качестве таковых могли выступать: тонкие шелковые ткани; гобелены, в особенности с золотыми, а также серебряными нитями; расшитые золотом шапки, украшенные мехом (например, горностая); паранджа; пояса; золотые стремена; инкрустированные сабли; штандарты из желтого шелка с вышитыми на нем золотом гербами. Именно такие, например, привезли с собой в 1330–1331 годах египетские послы. В 1287 году дарили в основном оружие.

Подарки из Каира представляли преимущественно изделия мастеров-ремесленников. Однако дары могли быть и другого сорта. Так, в 1263 году наряду с предметами одежды, драгоценными камнями, золотыми светильниками, коврами и фарфоровыми вазами, Бейбарс послал хану невиданных до той поры монголами и неизвестных в областях

Южной Руси животных, а именно: слона, жирафа, зебру, одногорбого верблюда и египетского осла.

По мнению Ибн Баттуты, сахар в Орде не очень любили и путешественника, привозившего в качестве даров цукаты, белый сахар и халву, могли неправильно понять. Берке, например, как новообращенный мусульманин больше всего оценил преподнесенные ему в подарок две фляжки с водой из священного источника Зам-Зам в Мекке.

Польша и Литва посылали в качестве даров меха и ковры, а также деньги. Что касается Руси, то о присылавшихся подарках русскими князьями точно ничего не известно. Скорее всего, они были такими же.

Консулы из Таны в 1438 году послали в дар так называемую новену[429] – покрывало из девяти частей шелка, дамасту[430] и т. д. В подарок также входили медовуха и другие восемь сортов подобного напитка (всего девять видов). Это было сделано потому, что число девять считалось у монголов священным.

Правитель был не единственным, кому следовало преподносить такие подарки. Они вручались также его женам, сыновьям, а еще всем министрам и другим влиятельным личностям при ханском дворе и, наконец, наместникам пограничных городов и т. д.

Чиновники по пути прямо спрашивали послов о приготовленных для них дарах. Джованни Плано Карпини, которого дарами не снабдили, так как у римских пап не было принято посылать своих послов с подарками, вынужден был под давлением своего окружения превратить часть денег, выделенных на дорогу, в презенты. Вильгельм фон Рубрук свидетельствует, что когда он преподнес в дар пограничному чиновнику бутылку мускатного вина, лук и яблоки, то тот, посчитав, что этого мало, сразу же раздал их своему окружению, ожидая в подарок как минимум дорогую ткань.

Следует отметить, что вопрос с подарками на Востоке играл все возрастающую роль, поэтому от послов их ожидали. Однако и послам в качестве признания их заслуг вручали в ответ дорогие подарки. Сегодня это было бы награждением орденами. Не забывали также и правителей, от чьего имени действовали посланцы. Послы часто возвращались домой с богатыми дарами. Даже такому ничтожному в глазах монголов правителю, как римско-сельджукский султан, Бату подарил холст, колчан, меч, одежду и украшенную драгоценными камнями шапку.