Тайны семейных корней

… Я неудачно притормозил, и водитель огромного «мерседеса» меня буквально обсигналил, выражая тем самым свое недовольство моим поведением на дороге. Этого ему показалось мало, и у светофора он меня догнал и высказал мне свое «Пфэ!» уже устно. Сам он при этом так разволновался, что весь покрылся красными пятнами, и, увидев мою сочувственную улыбку, обозлился еще больше, да так газанул, когда дали зеленый, что едва не врезался в грузовик.

— Знаете, — прокомментировал эту сцену Устинов, продолжая свои рассуждения о враждебно к нам настроенных людях, — многие считают, что врага иметь хорошо, полезно. По их убеждению, это обостряет инстинкты и быстроту реакции, способствует деловой активности и помогает понять, где ты находишься. Есть люди, которые просто жить не могут без внешнего врага.

— Может быть, это все-таки от непонимания. Вот ведь даже Черчилль говорил о России как о секрете, завернутом в загадку и укрытом непроницаемой тайной.

— Это, на мой взгляд, мистика. Россию надо изучать по-настоящему, чтобы ее понять. А интерес к этому сейчас огромен. Я получил сотни писем после своего фильма о русских, и ни в одном из них не было укоров в мой адрес за симпатии к русским.

Говоря о загадках. Ответьте на такую: как вы обнаружили свои русские корни?

— История нашей семьи весьма забавна. Недавно советское посольство в Лондоне переслало мне целую кипу документов. Их переправила в Англию одна женщина, которая занимается научно-исследовательской работой в Саратове. В историческом архиве этого города она разыскала очень много данных о нашей семье. В том числе и рисунок моего прапрадеда, приписываемый А. С. Пушкину. Впрочем, это, скорее, карикатура. Прислали также и рисунок того дома, в котором мои предки жили в Саратове. Судя по всему, наш род пошел из Царицына, нынешнего Волгограда. Именно оттуда мой прадед двинулся в Сибирь. Легенда утверждает, что он, хотя и не был грузином, прожил не то 108, не то 113 лет. И говорят, что он к тому же был совсем не худой…

Устинов выразительно поглаживает себя по похожему на прадедушкин животик и смеется:

— А мне, кстати, пока всего 68! Уж я своего шанса перегнать предка не упущу. — Отхохотавшись, он продолжает рассказ: — Мой дед дослужился до офицера-кавалергарда, был весьма остер на язык и своих взглядов, кстати, достаточно радикальных, не скрывал. Он дружил со многими выдающимися людьми того времени, в том числе с Мусоргским. Во время каких-то маневров он упал с лошади и повредил себе позвоночник, так что на долгие годы остался прикованным к постели. А это, признайте, в тот век, когда не было телевидения, нелегко вынести. В результате он полюбил девушку, которая ухаживала за ним. А она была из немцев Поволжья, семья ее жила в Покровске, нынешнем Энгельсе. Любовь была такая, что он даже принял лютеранство. В России того времени православному, да тем более дворянину и офицеру, такое не прощалось. Дед был разжалован и по приказу государя-императора выслан на 40 лет из пределов России в ссылку. Так он стал гражданином существовавшего тогда княжества Вюртемберг. И поэтому мой отец не говорил по-русски.

— А вы говорите?

— Отшен плоко. Так вот, там моя несостоявшаяся бабушка на своей исторической родине деда бросила и сбежала в Австралию с капитаном дальнего плавания. Я на нее зла не держу за это, ибо дед к тому времени уже поправился. Может быть, именно поэтому я до сих пор переписываюсь с ее детьми от того, другого деда…

— А что же наш кавалергард? Вернулся в Россию?

— Не сразу. Под конец жизни он стал очень религиозным человеком и переселился в Палестину. И там, несмотря на то, что он все еще по указу царя находился в ссылке, его сделали почетным консулом в Иерусалиме, и он занимался делами русских монахов.

«Лучше Франции ничего пока не придумано».

(Шарль де Голль)

Вернулся он в Россию, как только началась Первая мировая война, успев до этого жениться второй раз — на моей бабушке, которая наполовину была эфиопкой. Он заявил, хотя уже был в преклонном возрасте, что раз России угрожает опасность, желает немедленно вернуться в свой полк, где он числился по указу царя все же не в отставке, а в резерве. Это, если хотите, пример «русского фанатизма». Умер он в Пскове в возрасте 80 лет. И как раз началась революция…

— А ваш отец приехал в Россию с ним?

— Да нет. Он же был гражданином Вюртемберга до аншлюса и впоследствии стал офицером немецкой армии. России он совершенно не знал. И только после войны решил поехать туда в первый раз в своей жизни, надеясь найти родителей. Дед, как я уже сказал, умер к тому времени. Мать и сестру отца арестовало ЧК, и они сидели в тюрьме в Пскове. Никто не знал там, что с ними делать. С помощью русского комиссара отцу все же удалось освободить их из тюрьмы и получить проездные документы, по которым он вывез родных в Каир через Стамбул. Гораздо позже они стали с этим комиссаром друзьями уже в Лондоне, куда тот был назначен советским послом. Имя этого комиссара — Майский. Да, я забыл, что по пути в Каир мой папа задержался на две недели в Петрограде, где встретил мою мать и на ней женился. К венчанию оба они «шикарно» оделись. Мама венчалась в ночной рубашке своей бабушки, а отец — в спортивном костюме. Скоро произвели и меня на свет, что случилось уже в Лондоне, где отец работал корреспондентом немецкого телеграфного агентства.

Незадолго до войны отцу предложили работу пресс-атташе в посольстве Германии в Англии. Но вскоре МИД Германии возглавил Риббентроп, который потребовал от всех проверки на расовую чистоту. Ну, с нашей русской и тем более эфиопской кровью на звание арийца рассчитывать просто не приходилось. Короче говоря, отец возмутился и ушел из посольства, хлопнув дверью. Я узнал об этом во время занятий в школе, где сидел за одной партой с сыном фон Риббентропа. На следующий день из Берлина пришла телеграмма, в которой МИД Германии требовал, чтобы отец срочно вернулся в Берлин. Можно было догадаться, что его ждал минимум концлагерь. Отцу ничего не оставалось, кроме как попросить убежища в Англии. Так он, а значит, и вся наша семья, стали гражданами Великобритании.

— Со сколькими же странами связан ваш род Устиновых?

— Я не подсчитывал. Отец был немцем, а стал английским подданным. Его брат был убит во время Первой мировой войны, как немецкий офицер. Другой его брат — гражданин Канады, но живет в Лос-Анджелесе. Самый младший брат — аргентинец, а сестра отца, моя тетка, — ливанка. Ну а я сам женат на француженке, а вы знаете, что, по мнению француженок, женщина может жить только в одном городе мира — это в Париже. Вот именно поэтому, хотя я сам и предпочитаю жить в Швейцарии, я подолгу живу во Франции и реже — в Англии. Но все это для меня — дело не первостепенной важности, где кто живет, какого кто гражданства. Мое отношение к России тем более этим не определяется. Я внутренне ощущаю свою с ней связь. И особенно когда пишу пьесы и книги. Вот, например, у вас Театр имени Моссовета поставил мою пьесу «На полпути к вершине». Так вот, русские актеры сыграли ее лучше, чем кто-либо другой на Западе. И я, может быть, именно тогда понял, что я русский писатель по своему мироощущению…