Эйфелева башня

С моста Гренель лучше всего фотографировать Эйфелеву башню. До нее от нашего дома по набережной Сены идти минут пятнадцать. Незадолго до своего окончательного отъезда из Парижа в Москву я написал ей лирическое послание, которое потом было опубликовано в моей книге стихов «Заветные тетради». Вот оно:

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

Было просто мгновение —

дуновение Вечности —

ты сказала по-русски:

«Мы с тобою повенчаны…»

Было трудно поверить

И принять откровение…

По-французски грассируя,

голубиная стая

мост Иены

над Сеной

перелетала.

Кружевное железо.

Галогенные свечи.

Триста метров невеста

и рост человеческий.

От греха бы подальше!

К Полю Марсову, в темень…

Что ты делаешь, Башня?

Отвечала:

«Je t'aime!»

Я не кривил душой. Я ей ответил взаимной любовью. Всегда, возвращаясь в Париж, говорил ей, как живой: «Привет, Башня!» К ней тянет, словно магнитом. Особенно вечером, когда ее железные кружева подсвечены изнутри тысячами огней. Парапсихологи утверждают, что под ней можно даже «зарядиться», если постоять между ее гигантскими полукруглыми опорами и поглядеть снизу, сосредоточившись, на уносящиеся к 300-метровой высоте лифты.

Башня гигантская, но не давит на человека. Она учит его парить. Может быть, в этом ее главная прелесть. Один из современников ее создателя, французского инженера Гюстава Эйфеля (1832–1923), говорил: «Перед этим колоссом человек ощущает себя одновременно и гигантом, и лилипутом, и великим, и ничтожным…»

У ее подножия чувствуешь почти физически соприкосновение времен. Может быть, именно здесь, на Марсовом поле прошлое переходит в настоящее, а настоящее — в будущее. Чтобы в этом не осталось сомнений, надо прийти сюда в грозу и услышать, как беснуется ветер, пойманный в эту загадочную, перевернутую Воронку Времени.

Ощущение от встречи с ней непередаваемо. Это бал, карнавал, хеппенинг, где она — главный затейник, и невозможно не поучаствовать в этом вечном празднестве по имени Париж, которое продолжается вокруг нее вот уже более ста лет. Она воспета в тысячах песен и стихов. Она отразилась на полотнах художников и на миллионах, если теперь уже не сотнях миллионов, фотоснимков. И все равно в ней живет загадка, разгадав которую только и можно объяснить, почему она стала символом и Парижа, и всей Франции.

Странно говорить об этой металлической конструкции, как о чем-то живом. Но иначе о Башне и непременно с большой буквы никто и не говорит. Железо ржавеет. Башня то и дело умирает и оживает. По замыслу Эйфеля, ее собрали из 18 тысяч металлических деталей, соединенных 2,5 миллионами заклепок. С годами все эти части заменили, чтобы избежать эрозии. Башня, по сути дела, все время омолаживается. Ее красят каждые 7 лет специальной краской — смесью хромовой, желтой охры и окиси железа.

Ощущение ее легкости — не только дань воображению. Оно имеет и техническое решение. При весе ее металлоконструкции в 7 300 тонн она оказывает на землю не большее давление, чем человек, сидя на стуле, — 4 кг на квадратный сантиметр. А если поместить башню в цилиндр с воздухом, то ее вес вместе с каменной кладкой (это уже 10 тысяч тонн) не превысит веса заключенного в цилиндре воздуха. Это, действительно, чудо.

Башня — живое свидетельство того, что во Франции умеют работать. Всего 50 инженеров по 5 300 чертежам, часть которых в натуральную величину деталей создавал сам Эйфель, сработали Башню на бумаге. Сто рабочих в кратчайшие сроки эти детали отлили. Эйфелю понадобилось только 132 монтажника и 16 гидравлических домкратов, чтобы все это собрать. Только один рабочий сорвался и разбился во время этой стройки. И то, говорят, по собственной глупости.

К тому моменту, когда в 1886 году Эйфель выиграл со своим проектом башни первую премию среди 700 претендентов, представивших свои проекты к парижской Всемирной выставке 1889 года, он уже был признанным метром «металлической архитектуры». За свои 55 лет он построил десятки мостов и виадуков, а в историю уже вошел, соорудив в 1886 году в Нью-Йорке внутренний каркас для Статуи Свободы. Но всемирная слава пришла к Эйфелю только с Башней. Если по справедливости, то он был не столько ее автором, сколько руководителем проекта. Но о его «соавторах», которые отказались от своих прав в его пользу, теперь уже мало кто помнит. Башня, как и слава, принадлежат Эйфелю. Может быть, подобную башню построили бы и без него. Не на Марсовом поле, так где-нибудь в другом месте. Но такую мог построить только он. И она оставалась самым высоким зданием в мире долго, до тех пор, пока в Нью-Йорке не поднялся над Манхэттеном небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг.

Эйфель, действительно, был не только талантливым конструктором, но и гениальным организатором. Строительство Башни заняло всего два года, два месяца и пять дней. Уже 31 марта 1889 года Эйфель смог принять на третьем уровне на высоте 300 метров своих друзей, в своем маленьком кабинете, куда первым посетителям пришлось карабкаться по лестнице, как альпинистам. До сих пор в этом кабинете на третьей площадке башни продолжают беседовать Эйфель и изобретатель электрической лампочки Эдисон, правда, восковые. Лифты заработали только в середине мая, а сама башня была официально открыта президентом Франции Сади Карно только 10 июля, за четыре дня до столетия Великой Французской революции.

Как и водится, причем не только в России, но и во Франции, гениального Эйфеля тут же облили помоями. Вот отрывок из письма протеста против сооружения Эйфелевой башни, подписанного среди других композитором Шарлем Гуно, создателем здания Парижской оперы архитектором Шарлем Гарнье, писателями Александром Дюма и Ги де Мопасссаном:

«Мы протестуем против этой колонны, обитой листовым железом на болтах, против этой нелепой и вызывающей головокружение фабричной трубы, устанавливаемой во славу вандализма промышленных предприятий. Сооружение в самом центре Парижа этой бесполезной и чудовищной башни Эйфеля есть не что иное, как профанация…»

Эйфель не переживал. Он получил башню в аренду на 20 лет. Она окупилась ровно через год, хотя ее строительство и обошлось в 8 миллионов франков. Первоначальный план разобрать ее к 1909 году был провален сразу же. Но, как только срок контракта Эйфеля закончился, враги Башни снова пошли на нее в атаку с такой силой, что ее, действительно, едва не снесли в 1913 году. И все же предсказание поэта Верлена о том, что «эта скелетоподобная каланча долго не простоит», не сбылось. К счастью.

С годами Башня все увереннее входила в Вечность. Ее рисовали П. Серо. М. Руссо, М. Утрилло, П. Бонар, Р. Делоне, П. Пикассо, Р. Дюфи и М. Шагал — это, если упомянуть только классиков. Ей посвятили любовные строки Луи Арагон, Гийом Аполлинер, Ролан Бартес и многие другие поэты, включая русских. Музыку в ее честь создавали Дебюсси и Тиффани. Менее известные композиторы посвятили ей симфонию, сонату, несколько баллад, не говоря уже о многочисленных поэтических серенадах французских шансонье, об обрушившихся на нее признаниях в любви в виде блюзов, вальсов, танго, фокстротов, свингов и рок-н-роллов.

Башня дает работу сотням парижан. И внутри ее самой, где работают десятки рабочих и служащих на всех трех уровнях, и у ее подножья, и в администрации Компании Эйфелевой башни, которая управляет этим «предприятием» на паях с мэрией Парижа. И по соседству. Рядом с ней выступают бродячие актеры и музыканты. Десятки фотографов зазывают гостей к объективам своих «полароидов», из которых тут же появляются мокренькие и весьма далекие от совершенства кадры. Но кто устоит от соблазна сняться на фоне знаменитого творения Эйфеля? Время от времени здесь проходят гигантские шоу, когда вся башня превращается в эстрадную площадку и над ней мечутся лазерные лучи и прожекторы, ее осыпают гирлянды салютов всех цветов радуги и из ее динамиков гремит на весь Париж музыка.

Кто только не пытался приобщиться к ее величию. Одним из первых на нее поднялся и сфотографировался вместе с президентом Франции в 1889 году шах Персии. Затем тут не раз бывали и представители других царствующих домов, включая Романовых, императора Австро-Венгрии и бея Джибути. В 1941 году, заявившись в оккупированный Париж, Гитлер первым делом поспешил к Эйфелевой башне, чтобы сфотографироваться на память со всем своим генеральным штабом. Потом там фотографировались фашисты рангом пониже, но регулярно, вплоть до того момента, как их вышибли из Парижа и бойцы Сопротивления сбросили с вершины Башни флаг со свастикой. Башня снова передавала в эфир позывные «Марсельезы»…

Как всякое великое творение, Башня манит к себе и людей слабых, желающих сгореть в ее пламени, как мотыльки сгорают в пламени свечи. Самая высокая точка Парижа притягивает самоубийц неодолимо. За сто с лишним лет существования башни с различных ее уровней (1-я площадка на высоте 57 м, 2-я площадка — 115 м и 3-я — на высоте 276 м) бросились вниз 369 человек. Выжили из них только двое. Это рекорд для Парижа. С Собора Парижской Богоматери за 800 с лишним лет его существования бросились вниз и погибли только 23 человека. Теперь возведена решетка на всех трех уровнях Башни. Но самоубийцы все лезут и лезут вверх.

Самоубийцы иного типа тоже любят Башню. В 1926 году летчик Леон Колио попытался пролететь между ее нижних опор, разбился и ослеп. Его последователи были более удачливы, но эти полеты все же настолько опасны, что их вынуждены были запретить специальным законом. С Башни прыгали с парашютом, на канате в свободном прыжке, с нее даже съезжали на велосипеде. В 1989 году, в год ее столетнего юбилея, известный канатоходец прошел на ее первый уровень по канату, натянутому от террасы Дворца Шайо, что у площади Трокадеро.

Башня живет, как и Париж, напряженной жизнью. До часу ночи светятся ее огни, ходят в ажурных шахтах гидравлические лифты, сконструированные в соответствии с фантастическими идеями Жюля Верна. Время от времени где-то на ее вершине мигнет огонек и кажется, что она зовет к себе. И идешь на ее свет…

Я перехожу через мост Иены. Воробьи, голуби и чайки плещутся у фонтанов Трокадеро, забивших впервые ко Всемирной выставке 1937 года. Между этими фонтанами и нынешним Музеем человека во время той выставки разместили павильон СССР, у которого установили скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница». Ту самую, что потом «прописалась» у ВДНХ. Несколько месяцев она провела в самом центре Парижа. Я поднимаюсь по ступеням к площади Трокадеро, откуда лучше всего смотреть на Башню и Марсово поле. Утренняя дымка кажется дымкой Времени. Из нее возникают образы, навеянные Историей. Наверно, именно поэтому я люблю бродить по Парижу утром. У меня свой излюбленный маршрут. От Трокадеро я иду к Триумфальной арке по Авеню Клебер, а оттуда — на Елисейские поля…