Россия Питера Устинова Папа Юмора и Изящной Словесности

Про Питера Устинова уже при его жизни говорили как о великом актере, драматурге, писателе. Его я знаю давно. Мы с ним встречались не раз в Париже еще в 80-е годы. Он родился в Лондоне в 1921 году, в семье журналиста, наполовину русского, наполовину немца. Его мать из рода Бенуа, французских простолюдинов, получивших дворянство в России. Он написал 23 пьесы, среди которых у нас более всего известны «Любовь четырех полковников» и «На полпути к вершине», сценарии для 9 фильмов и 13 книг. Он сыграл главные роли в 40 фильмах и в 20 пьесах, поставил сам 8 фильмов, столько же пьес и 14 оперных спектаклей. Он ученый, исследователь, он был ректором университета в Данди и в Дерхеме (Англия). Он был возведен в ранг пэра Англии самой английской королевой и потому именуется сэр Питер. Я никогда не мог, однако, представить себе, что его изберут еще и папой. Но не папой римским, а Папой Юмора и Изящной Словесности.

Случилось это так. Он позвонил и узнал, в Париже ли я. Сказал, что будет сюрприз. А затем через два дня я получил приглашение на торжественный прием по случаю избрания Питера Устинова вышеобозначенным «Папой» на бланке «Chateau Pape-Clement», на котором замок, знакомый мне только по бутылкам роскошного вина Grave, был вытеснен романтическим силуэтом над перекрещенными позолоченными ключами с наложенной на них папской тиарой. Это до сих пор символ замка, который действительно принадлежал в Средние века папе Клементу V.

Сэр Питер Александр Устинов (1921–2004) — британский актер театра и кино, кинорежиссер, постановщик опер и драматических спектаклей, драматург, сценарист, писатель, газетный и журнальный колумнист, теле- и радиоведущий, продюсер. Лауреат премий «Оскар», «Эмми», «Грэмми», «BAFTA», командор ордена Британской империи, рыцарь-бакалавр

Пока в ресторане роскошного отеля «Плаза Атен» собирались и рассаживались гости, приглашенные, как и ваш покорный слуга, на чествование нового папы, виноделы из Грава рассказали мне об истории их знаменитого замка и о винах их района. В значительной мере история эта связана с папой Клементом V. Это имя принял в 1305 году архиепископ Бордо Бертран Гот. Резиденция пап была тогда не в Риме, а во французском городе Авиньоне и выборы нового папы не могли обойтись без тогдашнего короля Франции Филиппа Красивого. Филипп подарил новому папе обширный домен в районе Грав вместе с замком, который тот и назвал «Папа Клемент» (Отсюда и название замка и производимого в нем вина — «Chateau Pape-Clement»). Новый папа был человеком, весьма хозяйственным, прекрасным виноделом. Он самолично проверял посадки новой лозы, все колышки, жерди и подпорки, поддерживавшие виноградные кусты на его виноградниках, следил за изготовлением бочек, как и за всем процессом изготовления вина. Качество вина, конечно, от этого лишь улучшалось. Впервые при дворе Папы в Авиньоне пили грав. Это вино особое.

Бернар Магре, нынешний владелец «Шато Пап-Клеман» с 1992 года, присуждает титул «папы» выдающимся людям, добившимся первостепенных успехов в той или иной области. В 1993 году Папой Сигар был избран Зино Давидов. Мстислав Ростропович стал в 1994 году Папой Музыки. В 1995 году знаменитый Ив Кусто, ныне покойный, был возведен на престол Папы Моря. А затем в 1996-м настала и очередь Питера Устинова.

В «Плаза Атен» собрался весь французский «бомонд». Кого там только не было. Писатели, актеры, телеведущие, кинорежиссеры, академики. Рай для любителей автографов. Я поймал себя на мысли, что все же трудно внутренне не ахнуть, даже при нашей журналистской профессии, когда вдруг видишь рядом таких людей, как Жак-Ив Кусто, Робер Оссейн и Питер Устинов. Питер был великолепен. Он произнес прекрасную, думаю, наполовину сымпровизированную речь о пользе юмора, который, как и хорошее вино, не только сближает людей, но и продляет им жизнь. После великолепного под грав «Chateau Раре-Clemant» ужина новому Папе пришлось позировать для фото и телевизионных съемок. Устинов явно этим тяготился. Когда жар юпитеров рассеялся, я подошел к нему и спросил, сумеет ли он совместить со всеми своими многочисленными обязанности еще и роль Папы Юмора и Изящной словесности. Он ответил: «Я попробую, Владимир. Мне просто надо будет для этого немного больше спать, чем сейчас. И открывать ночью в доме помимо всех форточек, как я это делаю обычно, еще и балконную дверь». Не зря все же его избрали Папой Юмора.

Я спрашиваю, что он думает о вине Папы Клемента? Устинов загадочно улыбается и говорит: «Вино великолепное. Особенно 1989 года. И как человек с французской кровью, я предпочитаю красное вино. Но в силу своего происхождения из русских дворян Бенуа, а предки моей матери получили дворянство в России, я все же люблю вино белое. Приезжайте ко мне в Швейцарию, угощу вас вином со своего виноградника».

«Как еще и это? Когда же вы все успеваете?» — «Все очень просто, — ответил он. — Отдыхая от одного дела, делаю все другие. Помните, как я давал вам свое интервью, опубликованное в “Правде”?»

Я вспомнил это интервью, датированное 1988-м годом. Действительно, оно было уникальным.

На полпути к консульству.

… Внутренний дворик разделяет многоквартирный дом на рю Винез в престижном парижском районе Пасси на две части, и, если бы не консьерж, я не сразу бы разобрался, в каком именно лифте надо мне подниматься на искомый третий этаж.

— Вам господина Устинова? — осведомился консьерж. — А вы с ним договаривались?

— Договаривались, договаривались! — послышалось из раскрывшего двери лифта, и в вестибюле появился Питер Устинов собственной персоной, улыбающийся давно знакомой мне по его фильмам «Билли Бад» и «Багдадский вор» улыбкой.

— Ради бога извините, — сказал он, — но я должен срочно ехать в советское консульство. За визой. И еще мне надо заехать в одно место за телеграммой, в которой подтверждают, что меня приглашает в Москву «Мосфильм», где решили снять фильм по моей книге. Так что наше интервью придется перенести на другой день…

— У меня есть такое предложение, — ответил я Устинову. — Мы едем за телеграммой и в консульство на моей машине. А по дороге вы отвечаете на мои вопросы. Договорились?

Он согласился. И, сев ко мне в машину, покорно взял в руки мой диктофон. Так началось это необычное интервью, которое продолжалось с перерывами в машине, в консульстве, во время нашей прогулки по улицам Парижа и даже в фотоателье, куда он зашел сфотографироваться на визу.

У фотографа он сказал: «Когда я прохожу мимо витрин фотостудий, в какой бы стране я ни был, я всегда поражаюсь, насколько люди похожи друг на друга. Все люди. Все земляне. По фотографии на паспорт, например, можно определить только расовую принадлежность человека, но практически невозможно узнать, в какой стране он живет…»

— Я где-то читал, что антропологи выявили 12 типов людских лиц, которые встречаются во всех расах. Мне, однако, никогда не приходило в голову проверить, так ли это, у профессионального фотографа. Я, например, плохо различаю африканские лица или, скажем, японцев. Мне они все кажутся одетыми в униформу…

— Не скажите. При всей похожести люди не теряют своей индивидуальности. Я помню, когда меня призвали в армию, у нас отобрали гражданскую одежду. Но вот парадокс: индивидуальность из нас буквально фонтаном забила, едва нас всех одели в униформу. Я думаю, что это естественная человеческая реакция на попытки всех сделать одинаковыми…

— То же самое происходит, когда человека заставляют «жить, как все» или же когда одна нация приглашает все остальные жить, как она, не признавая за другими права на индивидуальность. Вот тут начинаются проблемы. Хотя и в обычаях, нравах у землян тоже много общего. Например, у русских и американцев…

— Верно. Но вот когда я попытался сказать, что и русские такие же люди, как все, то это вызвало у многих здесь, на Западе, резко негативную реакцию.

— Вы имеете в виду вашу книгу о России?

— Не только. И мой шестичасовой фильм о России тоже. Я его сделал с помощью одной западногерманской фирмы — никто больше не брался за это, считали, что я слишком дружелюбно настроен по отношению к русским. Заметьте, это было еще при Черненко…

Фильм имел успех оглушительный. Даже американцы, которые говорили, причем с самого начала, что я «некритичен», хотя это и не так, купили его. Вы написали книгу «Моя Россия», где с большой симпатией пишете о русских, о вашей исторической родине. Эту книгу в Англии, например, встретили в штыки, да и не только там. Чем это объясняется? Закостенелым антисоветизмом? Русофобией?

— Уже одни размеры России заставляют людей нервничать. На Западе всегда боялись ее потенциала. Боялись, что она вдруг возьмет и всей своей силищей навалится на остальную Европу.

Может быть, именно эти страхи и породили миф о «российском экспансионизме».

Между тем русские никогда этим не грешили. Если они когда и приходили с оружием в Западную Европу, то только по приглашению своих союзников. Ну а что касается экспорта идеологии, идей, то кто их в наше время не экспортирует. Возьмите культурную экспансию США, других стран.

Запад многого в России не понимает. Как только в СССР начались националистические выступления в Армении, в других местах, у нас тут же объявили, что «Россия вот-вот развалится», потому что «завоеванные царями народы хотят независимости». Но русские и при царях никого не завоевывали, даже когда у них был шанс это сделать. Возьмите хотя бы историю их краткого пребывания на Гавайях — побыли и ушли. И Аляску тоже продали. Подавляющее большинство народов Советского Союзе в свое время вошли в состав России по собственной доброй воле. И именно поэтому ваши движения за автономию в большинстве своем не сепаратисты. Они, скорее, сродни тем националистическим группам и партиям, которые есть, например, среди бретонцев (во Франции), басков (во Франции и Испании), шотландцев (в Великобритании) и т. д.

Наконец, на Западе не хотят понять, что у русских в силу самой их истории — а на них все время нападали извне, и чаще всего с Запада, — существует естественное стремление максимально защитить себя и свою независимость от любого агрессора. Отсюда и ядерное оружие, и ракеты. Я никогда не верил, что это накоплено для нападения на Запад.

— К сожалению, так, как вы, на Западе мало кто думал до сих пор…

— Да, и до сих пор, к сожалению, говорят о «советской угрозе», хотя в агрессивность русских сейчас уже как раз мало кто верит. Разве что французские обыватели. Но у них для этого особые причины.

Интересно, какие же?

Устинову, видно, хочется разбавить разговор на политические темы юмором и он тут же реагирует:

— Причин много. В том числе и чисто гастрономические. Дело в том, что русский царь Александр I еще в начале прошлого века неудачно пошутил, сказав, что его казаки, которые вошли в Париж после разгрома Наполеона, потому разбили свои биваки на Елисейских полях и варят там пищу в походных кухнях, что им не нравится, как французы готовят. Большего оскорбления французу нанести невозможно. Наверное, именно поэтому французский обыватель, повторяя легенду об «экспансионизме русских», забывает о том, что это Наполеон напал на Россию, а не наоборот. Об этом вообще давно забыли. А вот о казаках до сих пор помнят. И когда начинаешь говорить о миролюбии русских, тут же найдется какой-нибудь эрудит, который скажет: «А вы знаете, что русские казаки стояли на Елисейских полях?!»

— Да, Европе всегда вроде бы хотелось вовлечь Россию в западное сообщество, а сделать это не давал панический страх перед тем, что вдруг это действительно произойдет? Поэтому то протянут нам руку, то спрячут ее за спину. А предлог всегда найдется. Вчера это был «русский экспансионизм», потом — «советская угроза», сегодня — «нарушение прав человека». Что завтра?

Что касается прав человека, то тут основания для критики в ваш адрес, надо признать, были. Хотя, конечно, не правы те, кто полагает, будто русский народ нуждается в постоянных поучениях на этот счет. Я слышал утверждения, будто русские инстинктивно не приемлют права человека. Но это бред. Я приведу только один пример. Когда в 1960 году американец Пауэрс, пилот самолета V-2, был, сбит над территорией СССР, то в самом дальнем, как говорят, медвежьем углу России, на который он буквально с неба свалился, люди, его обнаружившие, отнеслись к нему, как к пострадавшему человеку. Я не уверен, что с такой же терпимостью в то время отнеслись бы в США к советскому пилоту, свались он с неба где-нибудь посередине Америки. Это говорит, прежде всего, об органическом уважении простого русского человека к правам других, к правам человека в самом широком плане.

Очевидно, это связано и с традиционным для русских поиском смысла жизни. В чем-то это влияние религии, с которой началось развитие искусства и литературы, вообще культуры в России. И не без влияния религии в русском национальном сознании сформировалось то отношение к искусству, которое мой двоюродный дед Александр Бенуа назвал в своей книге «благочестивым». Это очень четкое слово.

Вместе с тем Россия всегда была ну как бы вне всего, и Запад воспринимал ее подобно пассажирам экспресса, наблюдающим за человеком, бегущим за поездом без всякой надежды его догнать…

— И по сей день нас воспринимают так же?

Перефразируя древних, скажу так: по мере того, как вы меняетесь, меняется и отношение к вам.