Глава 5 Материальная культура. Отсутствие ритуалов

С самой первой встречи я хотел лучше понять культуру пираха. Тогда я думал, что стоит начать с простого — с материальной культуры, а не, скажем, с верований и моральных ценностей. Поскольку большую часть времени дома они проводили в хижинах, я захотел увидеть, как их строят. И однажды такая возможность представилась: Аикаибаи решил построить себе новый дом. Он собрался строить дом более капитального типа, который называется kaii-ii ‘дочерняя’.

Хижины пираха устроены удивительно просто. Кроме «дочернего» дома, есть еще одна разновидность, xaitaii-ii ‘пальмовая’, менее капитальная. «Пальмовая» хижина строится обычно на пляже, чтобы давать тень, и состоит просто из нескольких шестов, поддерживающих крышу, крытую любыми широкими листьями — но чаще пальмовыми. Их строят только чтобы дать детям побыть в тени. Взрослые могут спать просто на песке и сидеть под солнцем круглый день, иногда только втыкают перед собой в песок ветки и прячутся в их тени. «Дочерняя» хижина крепче, хотя и ее, как и более хлипкую «пальмовую» постройку, бывает, сносит ураганом. Просто, чтобы свернуть более основательную хижину, нужен порыв огромной силы, а пальмовые времянки падают и от простого дуновения ветра.

Жилища пираха демонстрируют важные различия между нашей и их культурой. Когда я думаю об этих хижинах, я вспоминаю мысль Генри Дэвида Торо, которую он высказывает в книге «Уолден, или Жизнь в лесу»: все, что на самом деле нужно человеку, — это ящик, который можно носить с собой, чтобы прятаться от стихии. Индейцам не нужны стены для обороны, потому что их защищает селение: каждый житель селения готов прийти на помощь соседу. Им не нужны дома, которые показывали бы их богатство, так как все они равны между собой. Они не укрывают свою частную жизнь, потому что уединение здесь не ценится, — а уж если надо уединиться для занятий любовью или по нужде, к вашим услугам все джунгли; наконец, при необходимости из селения можно уплыть на лодке. В домах не нужно обогрева или охлаждения, потому что в джунглях почти идеальный климат, в котором достаточно лишь легкой одежды. Дома индейцев пираха — это просто спальные места, слегка защищенные от дождя и солнца. В доме держат собак и хранят немногочисленные пожитки. Такой дом представляет собой прямоугольник из трех рядов шестов, причем средний делают выше, чтобы крыша поднималась в середине.

Аикаибаи начал строить «каии’ии» с шестов, на которых держатся крыша и спальная платформа. Сначала он нарезал шесть жердей из дерева, не поддающегося гнили, каждый метра три с половиной в длину. Пираха различают много пород деревьев; этот вид называется «квариквара» (quariquara) на португальском и xibobiihi kohoaihiabisi ‘муравьи не едят’ на пираха. Затем он разложил шесты там, где собрался строить, вырыл несколько ямок своим мачете и голыми руками, а потом вогнал в них шесты, тоже вручную, на полметра в глубину. После этого он соединил шесты горизонтальными жердями и скрепил их лианами, разрезанными вдоль для большей гибкости.

Шесты были неодинакового размера: четыре по углам были примерно одной высоты, а два посередине длинных сторон прямоугольника возвышались над ними еще на метр-полтора. Расстояние между соседними шестами было от полуметра до метра. Верхушки всех шестов были расщеплены, чтобы в них легли горизонтальные жерди.

Затем Аикаибаи стал настилать крышу. Материал для крыши он заготавливал в рощах за несколько километров отсюда, на другом берегу. Это срезанные молодые побеги пальмы, которую пираха называют xabiisi. Чтобы нарезать, навязать в вязанки и перевезти в селение столько побегов, потребовалось несколько изнурительных поездок. Когда весь материал был готов, он «открыл» побеги. Это значило, что он собирал на одну сторону молодые листья на побегах, длиной в два с половиной метра, раскладывал по три-четыре побега пучком поперек верхних горизонтальных планок дома и привязывал их полосками коры или лианы. Пучки ложились через каждые пятнадцать сантиметров, от боковой планки к коньку крыши, и так получилась непромокаемая и всегда прохладная крыша, которая к тому же поглощает стук капель. Однако у нее есть и недостатки: высохнув, она легко воспламеняется, а еще в ней заводятся паразиты. Каждые несколько лет такую крышу надо перекрывать заново.

Аикаибаи, таким образом, почти закончил. В довершение он соорудил небольшую платформу с одного конца на каркасе из крепких жердей. Ее настил состоял из стволов маленьких пальм-пашиуб, распиленных надвое, уложенных спилом вниз и привязанных лозой.

На этой лежанке, шириной примерно метр двадцать, он спал. Вообще такие хижины пираха довольно крепкие, в них прохладно и, когда в одном конце дома горит огонь, довольно уютно. Я часто садился на лежанку к кому-то из индейцев и в этой расслабляющей обстановке обсуждал рыбалку или другой труд, ловил новые слова и грамматику. Когда пираха разговаривают, задремать очень легко: так размеренно идет беседа, даже если рассказывают о том, как на охоте повстречали ягуара.

Я уже понимал, что материальная культура пираха — одна из самых простых среди всех известных культур. Они изготовляют мало инструментов, у них практически нет искусства и очень мало культурных объектов. Возможно, самые удивительные их орудия — это большие мощные луки (длиной около двух метров) и стрелы (длиной два — два с половиной метра). На изготовление лука уходит дня три: один день на то, чтобы найти древесину одной из пяти пород, которые годятся на лук, и два дня на то, чтобы придать луку правильную форму и обтесать его. Пока мужчина изготовляет лук, его жена, мать или сестра делают тетиву из мягкой древесной коры, плотно скручивая ее полоски у себя на бедре. Затем нужно примерно три часа на изготовление каждой стрелы: найти материал для заготовки древка, прогреть на огне и выпрямить, а затем приделать подходящий наконечник из бамбука (на крупную дичь), заостренной щепки твердого дерева (на обезьяну) или из длинной узкой щепки с вставленным в нее гвоздем или осколком кости (на рыбу). Оперение и наконечник приматывают самодельной хлопковой ниткой. Я видел, как такие стрелы пронзали диких свиней, будто шампур: входили возле заднего прохода и выходили горлом.

Пираха делают мало вещей, и всегда это вещи временные. Например, если надо что-то отнести в корзине, они плетут корзину на месте из свежих пальмовых листьев. После одного-двух использований такая корзина высыхает и становится ломкой, и ее выбрасывают. С помощью этих же навыков они могли бы изготовлять более долговечные корзины, просто взяв более стойкий материал, например древесное лыко. Но они так не делают — как я понял, потому что не хотят. И это интересно: значит, им больше нравится изготовлять предметы прямо на месте.

Среди их вещей можно еще выделить ожерелья. Пираха делают их, чтобы отгонять духов и чтобы лучше выглядеть. Ожерелья носят женщины, девочки и младенцы обоих полов. Женщины делают их, нанизывая на грубую нитку семена, и украшают перьями, клыками зверей, бусинами, ключами от пивных банок и другими мелочами.

Эти ожерелья редко бывают симметричными и кажутся очень грубыми и некрасивыми в сравнении с изделиями других племен в этой местности, например теньярим и паринтинтин. Те изготовляют красивые головные уборы из перьев, ожерелья из клыков ягуара, красиво сплетенные корзинки и сита, орудия для обработки маниоки. Для пираха же красота ожерелья — не главное; в первую очередь украшения нужны, чтобы отгонять злых духов, которых пираха видят едва ли не каждодневно. Они тоже любят вплетать в ожерелья яркие перья — но для того, чтобы их заметили духи и не испугались, — ведь духи, как и дикие звери, нападают, если напуганы. У украшений пираха, таким образом, есть практическая функция, для достижения которой не нужно придерживаться какой-либо схемы или заботиться об эстетических качествах вроде симметрии. Судя по всему, они сумели бы изготовить и долговечные украшения, но не хотят.

Пираха умеют делать каноэ из коры (они называются kagahoi), но строят их редко, предпочитая красть чужие или выменивать у бразильцев их более прочные долбленки или лодки из досок, которые они называют xagaoa. Пираха настолько зависят от этих лодок — рыбачат с них, плавают по реке, отдыхают в них, — что я всегда удивлялся, как это они не умеют их делать сами. И им никогда не хватает лодок на все селение. Хотя считается, что лодка принадлежит конкретному человеку, а не всей общине, но на самом деле каждый, У кого есть лодка, то и дело дает попользоваться ею своему сыну, или зятю, или еще кому-то. Ожидается, что тот, кто взял лодку, поделится с владельцем своим уловом. Купить новую лодку индейцам всегда нелегко, поэтому я не удивился, когда однажды они попросили помочь меня.

— Дэн, ты не купишь для нас лодку? Наши гниют, — сказали мне однажды мужчины племени ни с того ни с сего, когда мы сидели у меня и пили кофе.

— А почему вы не сделаете сами? — спросил я.

— Пираха не делают лодки. Мы не умеем.

— Ноя знаю, что вы умеете делать лодки из коры. Я же видел, — возразил я.

— Лодка из коры мало переносит. Один человек, немного рыбы и все. Только у бразильцев лодки хорошие. У пираха лодки плохие.

— А кто делает здесь лодки? — спросил я тогда.

— В Пау-Кеймаду делают, — ответили все почти что в один голос.

Похоже, индейцы не умели изготовлять лодки-долбленки, и я решил помочь им научиться. Так как лучшие мастера жили в деревне Пау-Кеймаду в нескольких часах ходу на моторке вверх по реке Мармелос, я решил нанять одного такого мастера на неделю, чтобы он пожил у пираха и научил их делать лодки на бразильский манер. Согласился Симприсиу, старший мастер-лодочник в Пау-Кеймаду.

Когда он приехал, все индейцы с энтузиазмом собрались учиться. Как мы и договаривались, Симприсиу оставил весь ручной труд индейцам, а сам наблюдал за постройкой лодки и аккуратно наставлял их по ходу работы. Дней через пять упорного труда у них получилась отличная лодка-долбленка и они с гордостью мне ее продемонстрировали. Затем, через несколько дней после ухода Симприсиу, индейцы попросили у меня еще лодку. Я ответил, что теперь они и сами умеют. Они ответили: «Пираха не делают лодки», — и ушли. Насколько мне известно, никто с тех пор так и не пробовал построить лодку xagaoa. Этот пример научил меня, что пираха нелегко дается внедрение чужих знаний или трудовых навыков, каким бы полезным это знание ни было с точки зрения чужака.

Пираха умеют консервировать мясо; когда им нужно отправиться на встречу с бразильцами, они засаливают мясо (если есть соль) или коптят его, чтобы оно не портилось. Но для себя они мясо не консервируют. Между тем, ни одно другое племя Амазонии не обходится без соления и копчения. А пираха съедают все без остатка сразу, как добудут еду. Для себя они запасов не делают: остатки еды доедают, пока ничего не останется, даже если мясо начинает портиться. Корзины и еда — это краткосрочные проекты.

В отношении индейцев пираха к еде мне показалась интересной одна особенность: кажется, тема еды для них почему-то менее важна, чем для нашей культуры. Конечно же, они едят, чтобы жить, и поесть они любят. Если в селении есть еда, ее съедают подчистую. Но в жизни есть много других важных вещей, и место еды среди них у разных народов и разных культур неодинаковое. Индейцы рассказывали мне, почему иногда не идут охотиться или рыбачить, даже если голодны, а вместо этого играют в салочки, или возятся с моей тачкой, или просто валяются и беседуют.

— Почему вы не идете ловить рыбу? — спрашивал я.

— Сегодня дома посидим, — отвечал мне кто-нибудь.

— Вы разве не хотите есть?

— Пираха не каждый день едят. Hiatiihi hi tigisaaikoi ‘Племя пираха — закаленные’. Americano kohoibaai. Hiatiihi hi kohoaihiaba ‘Американцы едят много. Пираха едят мало’.

Пираха считают, что с помощью голода можно закалиться. Пропустить обед или еще и ужин, а то и вообще не есть целый день им легче легкого. Я видел, как люди танцуют три дня подряд, прерываясь лишь ненадолго, и не ходят добывать еду, да еще и обходятся без запасов.

Как много едят другие по сравнению с индейцами пираха, становится ясно по тому, как индейцы реагируют на режим дня белых, когда приходят в город. В первый раз привычки белых в еде их очень удивляют, особенно привычка питаться три раза в день.

Оказавшись вне селения, в первую трапезу пираха едят очень много, особенно пищу, богатую белками и крахмалом. На второй раз они снова наедаются. А в третий раз начинают беспокоиться. На их лицах написано удивление, они часто спрашивают: «Что, опять есть?» Их привычка питаться, когда еда есть и пока она не кончится, вступает в противоречие с нашей жизнью, когда пища есть всегда и никогда не кончается. Часто, пробыв в городе месяц-полтора, индеец возвращается домой, набрав до пятнадцати килограммов веса, со складками жира на животе и бедрах. Но не пройдет и месяца, как он худеет до обычного своего веса. Средний взрослый индеец, мужчина или женщина, весит сорок-пятьдесят килограммов при росте метр пятьдесят или метр шестьдесят. Это крепкие и жилистые люди. Некоторые мужчины напоминали мне сложением велосипедистов-профессионалов. Женщины, как правило, немного полнее, но тоже крепкие и сильные.

В рацион пираха входят рыба, бананы, птица, личинки насекомых, бразильский орех, электрические угри, выдры, кайманы, насекомые, крысы — в общем, любая пища, богатая белками, жирами, крахмалом и сахарами, которую можно добыть охотой, рыбалкой и собирательством, хотя они обычно стараются не есть змей и лягушек. Примерно 70 процентов диеты приходится на свежевыловленную речную рыбу, которую часто едят с «фариньей»[19] (ее индейцы научились готовить за много лет жизни рядом с чужаками) и запивают чистой речной водой.

Поскольку в разные часы дня и ночи ловится разная рыба, индейцев можно застать за рыбалкой круглые сутки. Это значит, что день и ночь не так различны между собой, как у нас, разве что видимостью. Индейца можно увидеть за рыбалкой хоть в три утра, хоть в шесть, хоть в три часа дня. Много раз, путешествуя по реке ночью, я направлял свой прожектор на излюбленные рыбные места и обнаруживал там лодку с индейцем. Один из способов ночной ловли — посветить в воду фонариком, чтобы привлечь рыбу, и бить ее из лука. Чтобы снабдить семью белковой пищей на сутки, обычно хватает четырехшести часов труда. Но если в семье есть взрослые сыновья, то мужчины будут ходить на рыбалку по очереди. Если кто-то принесет улов в три часа ночи, то тогда же рыбу и съедят: все встанут тут же, как только рыболов вернется.

Собирательство, в основном женская работа, занимает примерно двенадцать часов в неделю на семью из четырех человек, а обычно в семьях индейцев именно четверо. В сумме, таким образом, рыбная ловля и собирательство отнимают около пятидесяти двух часов в неделю совокупно у отца, матери и детей (а иногда еще и дедушки с бабушкой), так что на одного человека приходится не более пятнадцатидвадцати часов в неделю «за работой», хотя индейцы добывают пищу с таким удовольствием, что это едва ли вписывается в наше понятие «труда».

Племя также пользуется привозными ножами-мачете: ими разделывают туши, с их помощью строят, изготовляют луки и стрелы, копают маниок и так далее. Как только появляется возможность, индейцы выменивают мачете у бразильцев. В начале сухого сезона они обзаводятся мачете, напильниками, мотыгами и топорами, чтобы расчищать поляны под посадки маниока.

Маниок — один из самых распространенных продуктов в мире. Этот корень — идеальный источник пищевого крахмала; родом он из Амазонии. Корень растет все время, пока находится в земле, так что полянка, которую не обрабатывают пару лет, может приносить корни длиной больше метра. В маниоке содержится цианид, поэтому в сыром виде это смертельный яд, и его даже не едят насекомые и животные. Его могут есть только люди, потому что для выведения яда требуется многоступенчатая обработка: вымачивание, сушка, отжим.

Расчистка и уход за посадками — это нововведение в племени; его с большим трудом привил индейцам Стив Шелдон. Однако обрабатывать землю можно только с помощью привозных орудий, которые в большинстве селений не на что выменять. Кроме того, я заметил, что, несмотря на всю важность этих орудий, пираха плохо о них заботятся. Дети могут забросить свежекупленный инструмент в реку; многие оставляют орудия прямо на поле; а когда приезжают торговцы, пираха часто отдают свои инструменты в обмен на готовую маниоковую муку.

Итак, налицо закономерность: индейцы не сохраняют пищу, пренебрегают орудиями труда и изготовляют только временные емкости для хранения. Похоже, это свидетельствует о том, что в их культуре не принято думать о будущем. Это явно не просто лень, так как пираха трудятся очень усердно.

Меня очень удивляло, что пираха столь небрежно обходятся с такими важными и трудно добываемыми предметами, как орудия труда. В конце концов, для них единственный способ приобрести товар из внешнего мира — это собирать дары леса и обменивать на инструмент у речных торговцев. Более того, торговля доступна лишь некоторым селениям пираха, потому что в верховья Майей торговцы не забираются: там слишком мало ценного товара. Поэтому другие селения, в свою очередь, ведут меновую торговлю с теми, у кого инструменты есть, и так постепенно орудия распространяются по всем селениям пираха вдоль реки.

В материальной культуре пираха были и другие особенности, которые укрепляли меня во мнении, что для них планировать будущее менее ценно, чем наслаждаться каждым днем. Поэтому они прикладывают лишь минимально необходимые условия для поддержания своей жизни.

Пираха спят урывками (от пятнадцати минут до двух часов) и днем, и ночью. Всю ночь в селении стоит гул голосов. Поэтому чужакам часто бывает трудно заснуть среди пираха. Мне кажется, что они и правда соблюдают правило не спать, чтобы не укусили: ведь в джунглях слишком крепко спать бывает опасно. Индейцы, например, предупреждали меня не храпеть: «А то ягуар подумает, что ты свинья, и съест тебя», — говорили они весело.

Когда я рассказываю другим о простоте материальной культуры пираха, они часто удивляются, и это забавляет меня. В конце концов, у нас, в индустриальной культуре, успех хотя бы частично приравнивается к постоянному прогрессу орудий и техники. Но у пираха такого прогресса нет, и они его не хотят.

Как же случилось, что их культура стала такой простой? Некоторые мои собеседники предполагали, что причина всему — шок из-за контакта с европейцами в семнадцатом веке. И действительно, контакт с европейцами, будь он косвенный (распространение заболеваний, торговля) или прямой (общение лицом к лицу или конфликт), оказался травматичен для большинства аборигенов Америки. Во многих случаях эта травма приводила к разрушению родной культуры, потере знаний и навыков, маргинализации целых народов. Было бы серьезной ошибкой полагать, будто особенности, спровоцированные такой «культурной травмой», отражают естественное состояние культуры народа.

С другой стороны, даже если изменения вызвала травма, спустя какое-то время все-таки становится необходимо охарактеризовать текущее состояние культуры. Например, нынешняя культура Англии, конечно, сформирована ее историческим развитием, но ее ведь нельзя все так же описывать в терминах куртуазной рыцарской культуры Средневековья. Данные из описаний племен мура и пираха трехсотлетней давности, времен первого контакта в 1714 г., подтверждают вывод о том, что культура пираха с тех пор изменилась мало. Например, исследователь Курт Нимуэндажу[20] в статье «Племена мура и пираха» делает такой вывод:

[Племя пираха], судя по всему, всегда обитало в нынешнем своем ареале между 6° 25' и 7° 10' ю. ш., в нижнем течении реки Майей. Пираха остаются самым малоизученным племенем в группе мура, но о них известно только по небольшому списку слов и неопубликованным запискам, сделанным автором во время кратких контактов в 1922 году во время попыток замирить племя паринтинтин (Handbook of South American Indians. U. S. Department of State and Cooper Square Publishers, 1963. P. 266—267).

Далее исследователь описывает некоторые особенности материальной культуры пираха, цитируя также более старые источники, которые все подтверждают его выводы, в основном совпадающие и с моими.

Конечно, не все следует объяснять культурными особенностями. Одежда — или ее отсутствие — у пираха также крайне простая, но ведь не нужно специально изучать, почему люди почти не прикрывают тело на амазонской жаре.

В дополнение к уже названному имуществу, у семьи пираха обычно есть одна-две алюминиевых кастрюли, а иногда еще и ложка, пара ножей, несколько безделушек из внешнего мира и традиционная ручная прялка.

Мою книгу можно было бы с тем же успехом назвать «Народ реки», потому что для социальной и физической жизни индейцев река абсолютно необходима. Селения пираха стоят по возможно_ сти близко к воде. В сухой сезон (piiaiso ‘мелкая вода’), когда спадающая вода обнажает белые песчаные пляжи, индейцы откочевывают на самый большой пляж поблизости и спят там прямо на песке, не укрываясь ничем, и только возводят пару укрытий «аитаи’ии», чтобы защитить самых маленьких детей от солнца. В это время года, когда еды вдоволь, а ночи прохладнее, чем в сезон дождей, вся община (которая разрастается до пятидесяти-ста человек на один пляж) спит и ест вместе, хотя члены одной семьи все же ложатся рядом.

Селения пираха могут прокормить больше народу в сухой сезон, потому что в реке остается меньше воды, а значит, рыба попадается чаще. Для индейцев, живущих в глубине джунглей, сухой сезон — время голода, потому что дичь уходит из их лесов в поисках воды. А для индейцев, которые, как пираха, живут на берегах рек, сухой сезон — время изобилия.

Я помню, как однажды застал на обнажившейся отмели группу индейцев. Чуть поодаль вниз по течению над рекой нависало дерево, державшееся за берег лишь несколькими корнями. Ствол возвышался над водой меньше чем на полметра. Рядом стоял один из индейцев, Ахоаогии. Я заметил, что листья на дереве были как будто чем-то примяты. У меня появилась догадка:

— Кто тут спит? — спросил я у него.

— Я, — ответил он простодушно.

Ему, похоже, было не страшно упасть в реку с этого узкого ложа. Он не боялся анаконд, крокодилов или других зверей, которые могли бы легко дотянуться до него и укусить или стянуть в воду.

В сезон дождей (piioabaiso ‘глубокая вода’) индейцы расходятся семьями, и каждая маленькая семья — родители с детьми — занимает одну хижину. Как я заметил еще в первый день, хижины для сезона дождей строятся линией вдоль реки, среди зарослей, на расстоянии от десяти до пятидесяти шагов друг от друга. Эти селения на сезон дождей меньше, чем летние поселения, и в них живут обычно одна пожилая пара и их взрослые дети со своими супругами и детьми. Дома необязательно ставятся на одном берегу, иногда даже близкие родственники ставят хижины на разных берегах.

Ритуал — это ряд строго предписанных действий, имеющих символическое значение в культуре. Культура пираха примечательна для людей западной культуры тем, что в ней почти нет ритуалов; в первые годы я тоже этому удивлялся. В некоторых случаях стоило бы ожидать от них ритуального поведения, но ясных примеров такого рода не находится.

Когда индеец умирает, его хоронят. Пираха никогда не оставляют тела умерших соплеменников на растерзание стихии, а обязательно хоронят их. Стоит ожидать, что в этой сфере у пираха будут ритуалы, но под это определение у них мало что подпадает. Я несколько раз был свидетелем того, как кто-то умирал; похороны сопровождаются некоторыми нестрогими традициями, но ритуала захоронения нет. Иногда умершего хоронят в сидячем положении и кладут рядом вещи, ему принадлежавшие, — но их никогда не набирается больше дюжины, так как у пираха очень мало имущества. Чаще, однако, хоронят в лежачем положении; изредка, если под рукой есть доски и гвозди (их купили у торговца или привез я), индейцы мастерят гроб наподобие привычного у нас. Я видел это только однажды: тогда хоронили маленького ребенка, а в селении как раз случился белый торговец.

Если покойный высокого роста, его скорее всего похоронят в сидячей позе, так как тогда надо меньше копать (так говорят сами пираха). Похороны происходят почти сразу же. Могилу обычно роют один-два близких родственника мужского пола, чаще возле берега, так что через пару лет могилу размывает эрозия почвы. Тело кладут в яму, затем раскладывают вещи покойного. После этого на тело кладут крест-накрест несколько зеленых побегов и закрепляют их концы в земле. Поверх настилают широкие банановые или другие листья. Затем могилу засыпают землей. Изредка, подражая виденным где-то могилам бразильцев, индейцы ставят на могиле крест с резьбой, имитирующей вырезанные буквы, которые они видели на надгробиях.

Однако большая часть действий при похоронах может меняться, и я не видел двух совершенно одинаковых похорон. То, что они часто импровизированные и, в сущности, предназначены для того, чтобы не оставлять разлагающееся тело на земле, не дает мне причислить их к ритуалам, хотя здесь возможны разные мнения.

Половая жизнь и брак также обходятся без заметных ритуалов. Хотя индейцы неохотно обсуждают свою собственную интимную жизнь, они иногда рассказывают об этом в обобщенном виде. Оральный секс они называют «лизаться, как собаки», но это сравнение с животными не оскорбительно: они считают, что животные — это хороший пример для подражания. Половое сношение описывается в их языке как еда: «я съел ее» или «я съела его» означает «мы занимались любовью». Пираха нравится заниматься сексом, и они часто намекают на это или рассказывают о сексуальной жизни других.

Секс возможен не только между супругами, хотя, если мужчина и женщина состоят в браке, в норме они живут только друг с другом. Холостые индейцы занимаются сексом с кем пожелают. Секс с чужим супругом не одобряется и может навлечь беду, но все же случается. Чтобы заняться любовью, семейная пара просто уходит из селения подальше в джунгли. То же делают, если оба партнера не состоят в браке. Если же у одного из них, или даже у обоих, уже есть семья, они обычно уходят из селения на несколько дней. Если они возвращаются вместе, то прежний брак распадается и формируется новая семейная пара. Первый брак, в свою очередь, признается действительным, когда супруги начинают жить под одной крышей.

Если беглецы не остаются вместе, обманутый муж или брошенная жена может принять партнера назад в семью, если захочет. Так или иначе, как только такая пара вернется, о случившемся не вспоминают и не жалуются. Однако пока любовники еще не вернулись, покинутые супруги ищут их, причитают и громко жалуются каждому встречному. Иногда брошенные мужья и жены просили меня взять их с собой на моторке искать беглецов, но я не соглашался.

Возможно, больше всего напоминают ритуал танцы пираха. Танцы сплачивают все селение. Во время танцев все жители селения веселятся, радуются жизни и нередко занимаются сексом с кем придется. У них нет музыкальных инструментов — только пение, хлопки и топанье ногами.

Когда я впервые увидел их танец, я был поражен тем, насколько всем нравится петь, болтать и расхаживать кругами в танце. Кохои позвал меня присоединиться к ним:

— Дэн, хочешь с нами танцевать?

— Я не умею танцевать, как племя пираха, — ответил я, надеясь отговориться. Я ужасно танцую.

— Стив и Арло с нами танцевали. Ты не хочешь научиться танцевать, как племя пираха? — настаивал Кохои.

— Я попробую. Но не смейтесь надо мной.

Во время танца одна индианка спросила меня:

— Ты лежишь только с одной женщиной? С другими не хочешь?

— Только с одной. С другими не хочу.

— Он не хочет других женщин, — объявила она всем. — А Керен не хочет других мужчин?

— Нет, только меня, — ответил я, как подобает доброму христианину.

Во время танцев в селении, обычно на полнолуние, сексуальные отношения как между неженатыми, так и между семейными людьми становятся совсем свободными. Иногда случаются вспышки агрессии, от умеренных до очень жестоких (Керен однажды была свидетельницей, как почти все мужчины в селении по очереди изнасиловали молодую незамужнюю девушку). Но агрессию никогда не поощряют, и случается это редко.

Индейцы рассказывали мне о танце, в котором использовались живые ядовитые змеи, но своими глазами я этот танец не видел (однако о нем сообщали видевшие его жители деревни Понту-Сети из племени апуринан, до того как пираха прогнали их). В этом танце перед обычными танцорами появляется мужчина в одной головной повязке из пальмы «бурити» и поясе с подвесками из узких желтых листьев пальмы-пашиубы. Этот мужчина изображает Аитоии, преимущественно злого духа, чье имя означает «длинный зуб». Он выходит из джунглей на поляну, где собрались танцоры, и объявляет, что он сильный и не боится змей, а затем рассказывает, где в джунглях он живет и что делал сегодня. Все это рассказывается в виде песни. Во время пения он бросает змей под ноги собравшимся, и они быстро отпрыгивают.

В этих танцах с духами тот, кто изображает духа, утверждает, что повстречал его сам и теперь одержим этим духом. У духов пираха есть свои имена и характеры, и их поведение довольно предсказуемо. Такие танцы можно назвать упрощенной формой ритуала в том смысле, что видевшие танец потом воспроизводят его и для общины этот танец имеет значение и является ценностью. Этот ритуал учит быть сильным, понимать природу и так далее.

Относительная бедность ритуала у пираха объясняется принципом непосредственности восприятия. Этот принцип предписывает не использовать формализованные описания и действия (то есть ритуалы), которые отсылали бы к событиям, не виденным в действительности. Поэтому невозможен ритуал, в котором исполнитель главной роли не видел сам то, что изображает (или, по крайней мере, не верит в это). Помимо такого запрета, однако, принцип непосредственности означает, что пираха не зашифровывают культурные ценности в готовые ритуальные формулы, а передают ценности и информацию поступками и словами, индивидуально присущими только действующему или говорящему человеку, виденными им самим или слышанными от очевидца. Поэтому в их культуре нет места ритуалам и устному фольклору.