Глава 12 Лексика пираха

Полевые исследования требуют постоянного внимания к деталям. Однако в джунглях бывает тяжело каждый день сосредотачиваться на чем-либо, будь то язык или иные важные аспекты жизни. Поэтому здесь важны четкий распорядок дня и постоянная дисциплина.

Во время сезона дождей, когда ливень может продолжаться всю ночь, я узнал, что моя лодка может скрыться под водой за два часа. Мотор, установленный на корме, весил килограммов шестьдесят, поэтому я не мог каждый день снимать его с лодки и переносить на сухую землю. Поэтому, когда пошел дождь, мотор перевесил, дождевая вода устремилась на корму и лодка дала крен. Хотя она вмещает тонну полезного груза, амазонскому ливню потребовалось совсем немного времени, чтобы лодка пошла ко дну кормой вниз.

Поэтому, если я слышал шум дождя около полуночи, я сразу понимал, что будет лить как из ведра. Значит, надо подниматься в три часа ночи, брести к лодке и вычерпывать воду с кормы. Это и было внимание к деталям — часть ежедневного распорядка, которому я пытался следовать. Но как же тяжело вылезать из теплого и удобного гамака среди ночи и бежать под струями воды через все селение, стараясь не наткнуться на змей и прочую живность, в том числе местных домашних собак. Но я знал, что это необходимо, и потому всегда выходил на улицу. Кроме одного раза.

Был ливень, но я, проснувшись, так и не смог заставить себя пойти к месту швартовки, хотя до него было не больше тридцати метров. Я убедил сам себя, что дождь не особо сильный, а лодка, в конце концов, может выдержать больше тысячи фунтов воды.

Я проснулся, как всегда, около пяти утра и начал планировать День. Вдруг я почувствовал запах бензина. Думаю, в глубине души я понимал, что что-то не так, однако признавать это не хотелось. Я начал заниматься делами, как обычно. Когда я варил кофе, Иоитаохоаги (Xioitaohoagi) громко закричал: «Дэн! Взгляни-ка на свою лодку!» Я выскочил из дома и побежал по тропинке к реке. По поверхности растеклось пятно бензина. Трос, которым я привязал лодку, был натянут тугой струной почти вертикально. Конец его уходил под воду. Я дошел до самой кромки и посмотрел вниз: лодка легла на дно на глубине около девяти метров; крышка люка была поднята (накануне я забыл ее опустить).

До Трансамазонского шоссе было сто миль по воде. Без лодки я не мог попасть на большую землю. Я не знал, смогу ли ее вытащить и снова завести и что буду делать, если не получится. Ко мне на помощь прибежала группа мужчин и женщин пираха. Я достал несколько длинных досок из железного дерева, не пригодившихся при строительстве хижины, и стал обдумывать дальнейшие действия.

Мы вытянули лодку за трос и волоком протащили пару метров до отмели. Затем, с большим усилием, раскрасневшись, мы все-таки завели ее в место, где глубина составляла не больше полутора метров. Я дал мужчинам доски и объяснил: надо использовать их, как рычаги, и вытолкать лодку на берег. Через пару часов над поверхностью воды показались борта. Без всякой моей подсказки женщины прыгнули в нее и начали калебасами вычерпывать воду. Наконец лодка вышла из воды на две трети. Я привязал к берегу и нос, и корму и вставил в бензобак шланг водосброса. Из бака удалось выкачать большую часть воды. Поскольку она легче бензина, сначала из шланга вытекла молочно-белая смесь бензина и воды, а потом пошел чистый бензин. Бензина осталось где-то на четверть бака. Возможно, хватит, чтобы по реке дойти до дороги, но сейчас гораздо важнее было другое: заведется ли мотор. Если нет, то бензин мне уже не понадобится.

Сначала надо было снять и разобрать оба карбюратора, высушить их, а затем протереть изнутри спиртом. Потом я снял и высушил свечи зажигания. Шприцом ввел в каждый цилиндр двигателя по три кубических сантиметра спирта. Начал дергать за шнур стартера; с третьего раза лодка завелась. Спирт в цилиндрах действительно может воспламенить бензин, хотя при этом есть угроза взрыва. Я тронулся и быстро набрал полную скорость, стараясь оставаться в поле зрения жителей селения на случай, если вдруг мотор заглохнет. Когда он разогреется, оставшаяся в нем вода испарится. Я был весьма доволен собой.

А потом я вспомнил: если бы ночью я просто встал и поработал пятнадцать минут не напрягаясь ничего этого бы не понадобилось. Вот оно, внимание к мелочам! Читая биографии первопроходцев и исследователей, я понял, что успех зависит от труда, планирования и учета мелочей. Когда я начал исследовать лексику пираха, оказалось, что внимание — штука сложная; а ведь изучение лексики требует гораздо больше усилий, чем чистка карбюраторов в лодочных моторах «Джонсон».

Анализ языка — занятие более важное, чем ремонт лодки (хотя в тот момент ремонт был более насущным делом). Ценность языка пираха для понимания языка вообще не сводится к одной фонетике. Гораздо более серьезные вопросы и испытания для большинства современных теорий о природе, происхождении и употреблении человеческого языка лежат в области грамматики. Я в то время начал понимать, что грамматика пираха может оказаться не по зубам гипотезе Хомского, согласно которой конкретные грамматические принципы заложены в нас с самого рождения. Кроме того, как я понимал, язык пираха будет трудно объяснить в рамках теории Хомского и с точки зрения сочетаемости и взаимодействия грамматических компонентов. Чтобы понять Устройство языка и мышления вообще, особенно важен именно этот аспект, и поэтому тут необходим тщательнейший анализ.

Начать его следует, по крайней мере в рамках лингвистической традиции описания грамматики, со слов. Из слов состоят предложения, а из предложений — повествования (тексты). Поэтому лингвистические исследования в целом описывают грамматику языков в таком порядке.

Одной из первых лексико-семантических групп, которые я хотел записать (и в силу их пользы, и потому что я был уверен в ее простоте), были слова, обозначающие части тела: рука, глаз, нога, зад и т. д.

Как обычно, я работал с Кохоибииихиаи (Kohoibiiihiai). Указав на нос, я спросил: «Что это?»

— Xitaooi, — ответил он.

— Xitaooi, — повторил я (как мне казалось, очень точно).

— Xaio, xitaopai.

Да что ж такое, подумал я. Что тут, на конце слова, делает это -pai? Я наивно спросил:

— Зачем для носа два слова?

Ответ вывел меня из себя:

— Одно слово — xitaopai.

— Только xitaopai? — спросил я.

— Да, xitaooi, — сказал он.

Спустя долгое время я понял, что -pai на конце слова, обозначающего часть тела (причем этот суффикс не встречается ни в каких других словах пираха), означает что-то вроде ‘мой собственный’. То есть xitaooi означает просто ‘нос’, г. xitaopai — уже ‘мой нос’. Пираха могли объяснить мне это не лучше, чем средний носитель английского языка, если спросить его, что означает to в предложении I want to go ‘Я хочу идти’. Почему нельзя сказать I want go? Языковеду приходится самому выяснять и понимать подобное.

Во всех прочих отношениях существительные пираха в целом крайне просты. Нет префиксов и суффиксов, за исключением -pai, нет категории числа, нет сложностей наподобие нестандартных форм и пр.

Судя по работе британского лингвиста Гревилла Корбетта о грамматической категории числа в языках мира[51], отсутствие этой категории в языке пираха — уникальное явление; нужно отметить, что у некоторых мертвых языков (как собственно вымерших, так и более ранних стадий развития современных языков) ее, по-видимому, также не было. В пираха нет различия между словами собака и собаки, человек и люди. Все слова как будто похожи на английские fish ‘рыба’ и sheep ‘овца’, не имеющие формы множественного числа. Поэтому, значение такого предложения, как Hiaitiihi hi kaoaibogi bai -aaga весьма размыто: это и ‘индейцы пираха злых духов боятся’, и ‘индеец пираха злого духа боится’, и ‘индейцы пираха злого духа боятся’, и ‘индеец пираха злых духов боится’.

Возможно, отсутствие категории числа — следствие принципа непосредственности восприятия (как и отсутствие счета). Такая категория при употреблении часто нарушает принцип непосредственности: она влечет за собой генерализацию на более высоком уровне, чем непосредственно наблюдаемое, т. е. более широкие обобщения.

Существительные в языке пираха устроены просто, однако глаголы гораздо сложнее. В каждом из них может быть вплоть до шестнадцати суффиксов в ряд, однако не все из них обязательны. Поскольку суффикс может присутствовать или отсутствовать (таким образом давая два варианта), число возможных форм одного глагола в пираха равно 2^16, или 65536. В реальности это число не столь велико, поскольку некоторые значения суффиксов несовместимы друг с другом и, соответственно, не могут встречаться совместно, но все же оно во много раз больше, чем в любом европейском языке. В английском языке у каждого глагола около пяти форм, ср. sing ‘петь’: sing, sang, sung, sings, singing. В испанском, португальском и некоторых других романских языках у каждого глагола около сорока или пятидесяти форм.

Возможно, наиболее интересно в пираха (хотя встречается не только в этом языке) то, что лингвисты называют суффиксами эвиденциальности. С их помощью говорящий оценивает свое знание о предмете разговора. В пираха система эвиденциальности состоит из трех суффиксов: пересказывательности, или передачи с чужих слов, наблюдения и умозаключения[52].

Объясним это на примере из английского языка. Если я спрошу вас: «Did Joe go fishing?» ‘ Джо пошел на рыбалку?’ — вы можете ответить: «Yes, at least I heard that he did» ‘Да. По крайней мере, я такое про него слышал’, «Yes, I know because I saw him leave» ‘Да. Я знаю, потому что сам видел, как он ушел’ или «Yes, at least I suppose he did because his boat is gone» ‘Да. По крайней мере, я так полагаю, потому что его лодки тут нет’. Различие между английским и пираха в том, что там, где первый язык прибегает к синтаксическому средству (предложениям), второй использует морфологическое (глагольный суффикс).

Глагол играет ключевую роль в предложении, поэтому структура слова важна для структуры предложения. Во многом значение глагола определяет, что должно содержаться в простом предложении. Рассмотрим английский глагол die ‘умирать’. Предложение John died Bill звучит странно именно из-за значения глагола: to die можно сказать о самом человеке, но нельзя «умереть» другого. Однако мы можем сказать: John caused Bill to die ‘Джон сделал так, что Билл умер’ (букв. ‘Джон причинил Билла умереть’) или, что еще проще, John killed Bill ‘Джон убил Билла’, добавив к значению ‘умереть’ значение причины. В результате этой замены, так называемой каузации, Джон несет ответственность за то, что кто-то умер в результате убийства или причинения смерти (семантический компонент ‘причинение смерти’ входит в значения и глагола kill, и словосочетания cause to die). Именно поэтому John died Bill грамматически неправильно, a John killed Bill — правильно. Изменение структуры значения — или путем добавления новых слов (в рамках, дозволенных английским языком), например, cause to, или в результате употребления близких, но не идентичных форм наподобие kill — меняет значение всего предложения. По мере того как мы изучаем роль глаголов в составлении предложений, мы обнаруживаем, что синтаксис предложения в основном определяется значением глагола (в некоторых лингвистических теориях это открыто постулируется в рамках теоретического аппарата).

Первоначально я описывал грамматику пираха в рамках генеративной грамматики Хомского, но с годами мне становилось все более и более очевидно: эта теория мало что может прояснить в языке пираха, особенно в тех случаях, когда на грамматику (по-видимому) оказывала влияние культура.

По Хомскому, человека от других форм жизни на Земле отличает не способность к коммуникации вообще (ведь общаться могут многие виды), а способность использовать грамматику. Естественно, мы должны знать, как составлять предложения, оценивать смысл предложений, которые мы говорим или слышим; таким образом, определенное знание грамматики для человеческой речи жизненно необходимо. Однако, поскольку человек не единственное живое существо, способное к общению, грамматику нельзя считать обязательной и необходимой для коммуникации как таковой. Жить — значит общаться. Растения, животные, бактерии — все живые существа общаются между собой.

Что делает возможным прием и передачу информации внутри одного биологического вида и между разными видами? Иначе говоря, что делает возможным коммуникацию? Ответ: значение и форма. В сущности, именно это подчеркивал великий швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр, автор концепции языкового знака — языковой единицы, состоящей из означающего (формы) и означаемого (содержания).

Чтобы передать значение ‘пища рядом’, пчела использует такую форму коммуникации, как танец. Чтобы передать значение ‘здесь проходит пикник’ (хотя он, возможно, не использует это слово), муравей выделяет химические соединения. Собака передает значение ‘отсутствие агрессии’ с помощью особых форм коммуникации: она виляет хвостом, лает, лижет других животных или людей и пр. Что касается людей, то они, общаясь, передают значения в форме звуков или жестов.

Но человеческая коммуникация состоит не только из формы. Разумеется, коммуникация у людей отличается от коммуникации у других видов на порядки большим набором звуков, жестов или слов, но в ней есть и кое-что другое. Мы можем обсуждать гораздо более сложные проблемы в гораздо более широком диапазоне предметов и тем, нежели все прочие живые существа. Как это возможно? Есть два объяснения. Первое, самое очевидное, — мы умнее прочих живых существ. Насколько нам известно, мозг человека — это наивысшее когнитивное достижение природы на Земле. Выражение этой сложности человеческих мышления и коммуникации требует инструментов, многократно превосходящих орудия, доступные иным биологическим видам. Эти инструменты остаются в лингвистике предметом споров, но по некоторым из них достигнуто согласие. Я считаю, что самый важный из них — то, что ныне покойный лингвист Чарльз Хоккет (Charles Hockett) назвал «дуализмом структуры» (duality of patterning)[53]. Его можно вообразить по-разному, но, в сущности, все определения сводятся к тому, что люди создают структуры из звуков, а потом из этих звуковых структур формируют грамматические (слова и предложения). Учитывая то, что объем человеческого мозга велик, но все же конечен, именно эта многослойная организация человеческой речи делает возможной коммуникацию между людьми, которая многократно превосходит коммуникацию животных.

Формирование структур из звуков можно проиллюстрировать примером, похожим на один из уже приводившихся выше. Рассмотрим простые слова pin ‘булавка’, pan ‘кастрюля’, bin ‘ведро’, spin ‘вертеться’. Слово pin сформировано последовательностью p + i + n. Представим позиции букв как «пустоты», а буквы (р, i, n) как «наполнители». Пустоты представляют собой горизонтальную, или линейную, организацию слова, т. е. написание слева направо на письме или порядок произнесения от первого звука к последнему. Наполнители — это вертикальная организация слова. Если добавить в линейную организацию еще одну позицию, получится более длинное слово; например, поставив s в начале pin, мы получим spin. Если менять элементы вертикальной организации, получатся различные слова того же размера; так, при замене i на а слово pin превратится в pan. Все это сложнее, чем может показаться, потому что не всякие наполнители и расширения слов возможны. Можно к pin прибавить s и получить spin, но нельзя прибавить t и получить tpin. Можно заменить i на е и получить pen, но нельзя заменить его на s и получить psn, по крайней мере в рамках английского языка. Звуковая организация языка называется фонологией. Физическая природа отдельных звуков, использующихся в организации, — это, говоря упрощенно, фонетика. Это первая часть дуализма — организация звуков в слова.

Впрочем, тут же стоит добавить, что человек — существо изобретательное, и если люди отчего-либо не могут или не хотят пользоваться звуками речи, у них в распоряжении есть другой канал коммуникации, а именно жестовый язык. Звукам в нем соответствуют другие формы — жесты и движения. И хотя их физическая природа очевидно иная, нежели у звуков, лингвисты установили, что их организация в слова и более крупные единицы — словосочетания и предложения — подчиняется схожим принципам. Таким образом, фонология, в нашем понимании, может оперировать как звуками, так и жестами.

Вне зависимости от того, что мы используем — жесты или звуки, — для возникновения грамматики нам нужны не только слова. Поскольку для человеческой коммуникации грамматика необходима, говорящий на любом языке формирует из слов более крупные организованные единицы: словосочетания, предложения, тексты, диалоги и т. д. Одни называют такую комбинацию элементов грамматикой, другие — синтаксисом. Ни у одного другого живого существа нет ничего, даже отдаленно похожего на дуализм структуры (двойное членение) или комбинирование языковых единиц, однако они есть у каждого человека.

Разумеется, они есть и у пираха. Рассмотрим предложение на их языке: Kohoi kabatii kohoaipi ‘Кохои тапира ест’. В языке пираха дополнение идет перед сказуемым (такую структуру можно найти во многих языках), т. е. kabatii означает ‘тапир’, a kohoaipi — ‘есть’. Из этого примера видно, что индейцы пираха складывают из фонем слова, а из слов — предложения. Итак, в языке пираха есть дуализм структуры и комбинация единиц. Сложно вообразить человеческий язык, в котором бы их не было.

Однако, на мой взгляд, самый главный и важный компонент языка — это значение. Значение — это гироскоп грамматики. Мне нравится эта метафора, потому что она отражает убеждения многих лингвистов (и мои в том числе), согласно которым небольшое изменение значения, подобно еле заметному движению гироскопа, может привести к сильному изменению высоты ракеты или формы предложения. Иными словами, значение — главное в языке. Мы начинаем со значения и облекаем его в грамматическую форму. Значение направляет всю грамматику. Но что же такое значение? Над этим тысячи лет ломали голову мыслители. Возможно, я беру на себя невыполнимую задачу, но все же попробую кратко изложить основные идеи на этот счет.

По мнению философов и лингвистов, значение состоит из двух частей, смысла и референции. Референция — это такое использование языка говорящим и слушающим, при котором оба приходят к общему мнению о конкретном предмете разговора. Так, когда двое в беседе употребляют имена boy ‘мальчик’, Bill ‘Билл’, you ‘ты, вы’, эти слова соотносятся с сущностями (предметами и явлениями) в реальном мире. Во время разговора мы знаем мальчика или человека по имени Билл, или того, кого называют «ты»; в противном случае возникает непонимание, которое может разрешиться только тогда, когда и говорящий, и слушающий договорятся о том, что они именуют.

С другой стороны, существуют имена, не соотносящиеся ни с чем. Если я скажу: John rode the unicorn ‘Джон скакал на единороге’, вполне очевидно, что слово unicorn ‘единорог’ нельзя соотнести ни с чем в реальном мире. Аналогично в предложении I will keep tabs on you Я буду за тобой пристально наблюдать’ (букв. ‘Я буду вести на тебя картотеку’)[54], tabs ‘карточки в картотеке’ не соотносится ни с одним объектом в данном выражении: оно часть идиомы. С предметами и явлениями соотносятся не только имена: в предложении I had built a house ‘Я построил дом’ референтом had built является момент совершения действия в прошлом (форма плюсквамперфекта, или предпрошедшего времени). В предложении The house is yellow ‘Дом желтый’ референтом прилагательного yellow является характерный цвет. Существуют разногласия по поводу того, что означает референция (некоторые языковеды считают, что у глаголов и прилагательных не может быть референтов), а также насколько велико значение этого свойства для определения частей речи.

Второй базовый компонент значения — смысл. Он состоит из двух частей. Во-первых, в него включается то, как говорящие думают о сущностях, действиях и признаках — всём том, что мы употребляем в речи. К примеру, что я имею в виду, говоря big ‘большой’ в словосочетаниях big butterfly ‘большая бабочка’ vs. big loss ‘большая потеря’ vs. big elephant ‘большой слон’? Во-вторых, смысл представляет собой отношение между словами и особенностями их употребления. Что значит break ‘ломать’ в предложениях John broke his arm ‘Джон сломал руку’, John broke the ice in the frigid conversation ‘Джон растопил (букв, «разбил») лед во время холодного разговора’, John broke the sentence down for me ‘Джон сделал для меня синтаксический разбор предложения’ или John broke into the house ‘Джон вломился в дом’. Единственный способ узнать значение break — понять, как это слово употребляется. Употребление слова означает выбор конкретного контекста, набора фоновых допущений, принятых говорящим и слушающим, в том числе по поводу того, каким образом должны употребляться интересующие нас слова и с какими словами они должны сочетаться.

Вкратце значение слова или предложения можно определить как его употребление, его связь с другими словами и предложениями и договоренность говорящих на языке о том, на какой предмет или какое явление указывает предложение или слово. В языке пираха, как и в любом человеческом языке, слова имеют значение. Это, однако, не значит, что все мы используем одни и те же значения. Как и у всех прочих людей, у пираха круг значений строго ограничен их ценностями и представлениями.

Итак, когда мы изучаем лексику любого языка, мы должны понимать каждое слово на нескольких уровнях одновременно. Необходимо понимать культурную значимость и употребление слова. Необходимо понимать его фонетическую и фонологическую структуру. И, наконец, необходимо понимать его употребление в контексте, в конкретных предложениях и связных текстах (повествованиях). С идеей о трех уровнях понимания слова согласно большинство лингвистов. Однако язык пираха преподает нам еще один урок: культурно обусловленными могут быть не только значения отдельных слов (вспомним, что в пираха слова друг и враг родственны), но и сам характер звуков, будь то свист, жужжание и т. д. Этот урок, который подтверждается на богатом материале из других языков, нечасто был предметом обсуждения в лингвистической литературе. Язык пираха дает нам четкий и ясный пример будущего направления исследований в лингвистике.