8. Город как корректив: многоуровневая схема

Возвращаясь к вопросу о предпосылках социальности: если мы видим в городской среде обусловливающую фикцию, как можно видеть в ней предпосылку экономических или политических процессов и встраивать ее в них? А как можно видеть в ней предпосылку социальных процессов, охватывающих жизненные миры людей? Роль пространственно-временных систем не следует видеть в том, чтобы охватить все на свете. Это было бы завышенным требованием к этим системам, которому они в наблюдаемой реальности не могли бы соответствовать, что неизбежно вело бы к разочарованию. Пространственно-временные системы следует рассматривать как коррективы. Возьмем социальную деятельность горожан в рамках их жизненного мира. Она нуждается в коррективе постольку, поскольку сама по себе она слишком ограниченна и близорука. Невежество и склонность к скороспелым выводам, часто проявляемые борющимися за свои жизненные миры акторами (гражданскими инициативами) в отношении крупных проектов, касающихся всего общества, – свидетельство такой локальной зашоренности. Иными словами, деятельность индивидов и групп в рамках и в интересах их жизненного мира не означает, что они обладают всеми компетенциями. В таких ситуациях перед пространственно-временными системами встает задача: разрушить самоизоляцию этой деятельности и принудить ее к большей открытости миру. Вне всякого сомнения, пространства больших городов, равно как и крупные территориальные образования (которые шире тех границ, что заданы “кровью и почвой”), осуществляют такое принуждение. И наоборот, системы политической и экономической деятельности отличаются известной функциональной узколобостью, в то время как их притязания на значимость заходят очень далеко: недостаток деятельности не в локальной зашоренности, а во вводящей в заблуждение глобальности. Здесь нужно вмешательство пространственно-временных систем, чтобы принудить эту вводящую в заблуждение глобальность к ограничениям. Классическим примером может служить “территория” (как пространственная система, возникающая в результате отграничения), которая в территориальном государстве, состоящем из нескольких дополняющих друг друга областей различного размера, может стать элементом конституционного порядка и противовесом произволу. Территориальный принцип принуждает политическую систему к самоограничению, а взамен предлагает относительно сплоченные системы сопринадлежности[105]. Современная система города представляет собой еще одну такую пространственную систему, которая радикально сводит необозримое разнообразие местных условий в мире к нескольким пунктам и заставляет социальные системы мириться с особой плотностью и трением. Она принуждает политическую и экономическую систему к толерантности и строгому отбору, а взамен предлагает легкость доступа и открытую конкуренцию элит (ср. исследования, упомянутые в начале 2 части).

Следует обратить внимание на глубину этой коррективной роли. Без мощной репрезентации условий экономической деятельности абсолютно невозможно представить себе центральный параметр процесса создания стоимости в экономике – ограниченность ресурсов. Пространственно-временные системы играют важную роль в репрезентации ограниченности, потому что знаковые системы отображают степень ограниченности с помощью “слабого” средства (знака). Об ограниченности много говорят. Но лишь масштабированная ее репрезентация в архитектурно-пространственных воплощениях дает возможность ее одновременно почувствовать и оценить[106]. Точно так же и в политической системе без такой мощной репрезентации немыслим центральный параметр общеобязательных нормативных решений: пропорциональность распределения средств. Ассигнование средств и баланс их распределения между различными частями страны зависят от разумного территориального деления данного государства.

Глубиной обладает и еще один феномен, который относится, скорее, к борьбе локальных обществ за сохранение своих жизненных миров: их самоизоляция посредством губительно скороспелых выводов (“коротких замыканий”) может быть разорвана только с помощью пространственно-временных репрезентаций. Когда в жизненном мире локального общества происходит “короткое замыкание”, его члены видят, например, только те экологические последствия, которые имеют место у них под окнами, а непрямые эффекты, возникающие в результате полного отказа от нагрузок на окружающую среду в узком локальном масштабе, они даже не способны помыслить. Или, например, выдвигают требование дотаций для мгновенного “повышения покупательной способности”, а непрямые потери, которые от этого возникнут в более крупных экономических циклах, они вообще не видят[107].

Здесь мы подходим к одному моменту, важному для нынешней дискуссии о “глобальном” и “локальном”, – на ее апории уже указывал Хельмут Беркинг (Berking 2006). Если смотреть с точки зрения собственной логики города (и определенной территории), то современные пространственно-временные системы не являются ни “глобальными”, ни “локальными”, они располагаются на промежуточном уровне. На этом уровне они действуют в качестве коррективов, исправляющих недостатки в деятельности политики, экономики, жизненных миров. Если “глобальное” и “локальное” рассматривать как два полюса и соединить их в единую модель “глокального”, то она будет всего лишь отображать и воспроизводить уже существующие апории деятельности. Город тоже может обрести реальную самостоятельную роль только в том случае, если между глобальным и локальным ему будет отведен собственный уровень действия с коррективным потенциалом. Правда, городу придется делить этот уровень с территорией. Таким образом, этот уровень состоит из двух пространственно-временных образований, каждое их которых имеет свою специфическую конституцию и свои эффекты (ср. Held 2005а).

Если мы в этой системе координат будем рассматривать город как корректив, то из этого вытекают следствия для моделирования действий и структур в целом. Многоуровневый анализ приобретает новый смысл и новую глубину. Поиск своеобразия города в таком случае уже не приведет нас к стремлению одним ударом понять и объяснить феномены жизни. Всеохватное понятие “социального” растворится и при этом не будет заменено на новое всеохватное понятие “городского”. Как пространственно-временная система, город никогда не будет определять жизнь людей во всех подробностях. И страшно было бы представить себе пространственное планирование, всерьез нацеленное на то, чтобы планировать “жизнь”.

Если мы захотим объяснить некое решение, некий эпизод, некую биографию, то сам факт, что помимо всего прочего в них сыграл свою роль город, даст нам необходимый, но не достаточный фрагмент такого объяснения. Работу по реконструкции нужно будет вести на нескольких уровнях. Возьмем в качестве примера выбор места жительства в большом городе. Как правило, этот выбор совершают, основываясь не на том, как выглядит та или иная квартира, и не на дружеских отношениях, и не на том, где работает кто-то один из выбирающих. В большинстве случаев выбор места жительства в большом городе связан с расчетом на определенный набор возможностей. Если выясняется, что квартира, друг или работа были выбраны ошибочно, все равно еще сколько-то возможностей остается. Решения легче отменить. Или выбор изначально облегчается тем, что человек, приезжая в новый город, всегда в том или ином отношении приезжает налегке. Реальные истории обретений – образовательной, профессиональной и семейной карьеры – пишутся на другом уровне. Тысячи и тысячи уникальных личных историй не принадлежат городу как целому, всеобщему. Тут проявляются аналитические возможности экономической науки и политологии или исследований жизненных миров, социальных сред и стилей жизни. Может быть, имеет смысл сначала применить эти подходы, а уже потом дополнить картину изучением пространств. Настойчивое внимание к собственной логике городов не предполагает стремление всё детерминировать одним махом. Как раз наоборот, мышление в стиле “одним махом” – это признак дискурсов, видящих в городе субстрат социальных процессов. Собственная логика города представляет собой осмысленный предмет изучения только в рамках объяснительных стратегий, предполагающих движение в несколько шагов по нескольким уровням структуры и деятельности. Можно было бы даже сказать так: многоуровневый анализ проявит свои специфические сильные стороны лишь после включения в изучаемую систему пространственно-временного уровня. Интересной задачей для урбаниста было бы протестировать этот стиль мышления: эмпирически реконструировать “истории поиска” (как человек нашел себе те или иные товары или услуги, работу, вуз, клуб, спутника жизни?). Исследовательская гипотеза в данном случае звучала бы так: истории поиска охватывают несколько уровней, и в них различаются разные этапы с разной степенью детализации (предварительная сортировка, окончательный выбор). При таком рассмотрении “большой город как пространство поиска” представлял бы собой уровень, на котором происходит ранний этап этих историй (ср. Held 2005b).