1.1. Исследования первых двух десятилетий

Говоря об успехах гендерных исследований в языкознании, нельзя не упомянуть университет Констанца: именно отсюда в конце 70-х и начале 80-х гг. исходили сильнейшие импульсы для формирования в немецкоязычном пространстве направления, которое позже было названо «феминистской лингвистикой». Дилетанты и неофиты по-прежнему ассоциируют лингвистическое изучение полов в университете с именами Сенты Трёмель-Плётц и Луизы Ф. Пуш, хотя обе исследовательницы уже давно не преподают в Констанце. Дух борьбы 70-х гг. отразился в названиях книг: «Насилие через язык», «Немецкий язык – язык мужчин», «Все люди – сестры». В свое время Сента Трёмель-Плётц завершила свою лекцию по случаю вступления в должность профессора программным заявлением:

Женский язык – это значит, что женщины говорят с верой в себя и уверенностью в себе, компетентно, эмоционально, мягко; разрабатывают свои собственные стили: литературные, разговорные, профессиональные, поэтические; становятся слышимы, слушают друг друга, и другие слышат их. Женский язык означает изменение[61].

Об утопии свободного от власти дискурса сегодня говорят не так смело; однако не стоит иронизировать над необходимой фазой, давшей мощный толчок лингвистическим гендерным исследованиям. С тех пор, разумеется, из научного ручья утекло немало воды; сегодня оппозиция «женский язык и мужской язык» не рассматривается больше как противопоставление двух взаимоисключающих стилей. Радикальные формулировки, несомненно, не имеют никакого отношения к науке, а создаются СМИ, поля-ризированные и популяризированные для воздействия на публику, что вредит престижу гендерных исследований. Лингвистика, а именно интеракциональная социолингвистика, никогда не придерживалась непродуманного эссенциалистского подхода, согласно которому изначально существует безоговорочно данная половая идентичность, производным которой является остающийся неизменным, обусловленный полом стиль речевого поведения (ср. подробнее об этом [Kotthoff 1996с]).

С 70-х гг. ученые все больше дистанцировались от понятий «женский язык» и «гендерлект», что касается их употребления в нашей культурной среде («гендерлект» – образованное по аналогии с «социолектом» и «диалектом» понятие, которое обозначает единый обусловленный полом вариант языка). Лингвист Робин Лакофф, которая в своем известном сочинении [Lakoff 1973] еще говорит о «женском языке» (women’s language), обозначала этим, во-первых, свойственный женщинам стиль речи (в некоторых культурах даже имеются слова, которые употребляются только одним полом, а для другого их употребление запрещено), во-вторых, язык, при помощи которого описываются женщины. Робин Лакофф и другие ученые первого десятилетия феминистских исследований языка считали, что употребление женского языка ассоциируется с негативными оценками: он поддерживает впечатление неуверенности, бессмысленности высказывания, глупости. В нашей культуре нет слов, предписанных только женщинам; Лакофф, однако, выявляет, какие языковые формулы предпочитают женщины, и делает важные наблюдения, верифицируемые и сегодня для некоторых (но не для всех) контекстов: предпочитаемый женщинами стиль речи используется также социальными группами, которые не имеют большого общественного влияния, представляют собой маргинальные образования и / или находятся на относительно низкой ступени той или иной иерархии. Из этой (в то время эмпирически не слишком интенсивно или совершенно не проверяемой) гипотезы возник общий лозунг «женский язык – это язык слабых».

Следующий тезис: источником словаря, который, предположительно, предпочитают женщины, являются все типично «женские» сферы интересов: домашнее хозяйство, мода, воспитание детей, проблемы партнерских отношений и т. д. (лишь позднее зазвучала критика: такие утверждения получены не из анализа данных, а воспроизводят полоролевые стереотипы, в данном случае – стереотип идеально-типичной среднестатистической американской женщины). Далее, женщины склонны, в отличие от мужчин, к обесценивающему высказывание употреблению ограничительных выражений, смягчающих частиц типа «irgen-dwie» / «как-нибудь», «einfach» / «просто», «halt» / «и все тут», «еЬеп» / «именно, как раз») и расчлененных вопросов («nicht wahr?» / «не правда ли?», «gell?» /»не так ли?», «oder?» / «или?»), которые выражают неуверенность и потребность в подтверждении. (Интерпретация оказалась не столь устойчивой; Холмс [Holmes 1990] выявила, что такие стилевые средства многозначны и ни в коем случае нельзя говорить об одной единственной их функции). Кроме того, речевое поведение женщин характеризуется меньшей агрессивностью, приукрашиванием, эмоциональностью, меньшей точностью, сдержанностью, правильной грамматикой, вежливостью, большей заботой о потребностях собеседника. Пользуясь таким языком, женщины ставили себя в уязвимое, подчиненное положение, способствовавшее тому, что к ним не относились серьезно.

Данный подход, разумеется, критиковали за то, что он, во-первых, исходит из западного и социально обусловленного стандарта поведения и, во-вторых, представляет так называемый «мужской язык» как норму, а «женский язык» – как отклонение от нормы. Такая негативная оценка «женских» форм коммуникации только поддерживает устаревшие структуры власти. «Риторика угнетенных»[62], используемая в том числе женской половиной человечества, – так звучал один из ранних контрдоводов – не только недостаточна (дефицитна), но и способна подорвать имидж говорящего. В противовес модели «дефицитности» Лакофф была разработана гипотеза дифференции (различий), согласно которой не следует негативно оценивать названные характеристики женского речевого поведения; его сильная сторона, в отличие от «конкурентной», действующей по законам мужчин коммуникации в общественном и профессиональном мире, состоит в сотрудничестве, дипломатии и облегчает демократический поиск решений в дискуссиях. Далее в развитие концепции внес вклад «тезис о двух культурах» Мальца и Боркер [Maltz, Borker 1982]; один из его вариантов предложен знаменитой Деборой Таннен. Представители этого направления сосредоточены не на «механизмах подавления», а прежде всего на анализе коммуникативных конфликтов между мужчинами и женщинами по аналогии с конфликтами в межкультурной коммуникации: проблемы во взаимопонимании между обоими полами имеют структуру, сходную с конфликтами между говорящими на двух разных, не всегда адекватно переводимых друг на друга языках. (С точки зрения онтогенеза это объясняется тем, что девочки и мальчики с раннего возраста овладевают различными речевыми практиками и формами общения. Различия в стиле речевого общения в соответствии с этим определяются не половой идентичностью, а историей взаимодействий, протекающей для каждого пола по-разному и постепенно формирующей идентичность.)

Критика тезиса о двух культурах (ср. [Gtinthner 1992]) состоит в том, что, в противоположность участникам межкультурной коммуникации, женщины и мужчины, принадлежащие к одной культуре, совершено определенно обладают общими знаниями о коммуникации. Представляется предвзятым и неестественным говорить о двух культурах. Кроме того, Таннен упрекали со всех сторон (хотя нельзя недооценивать ее замечания о различном коммуникативном воспитании детей) в том, что она воспроизводит традиционные клише женственности. (Сегодня утверждения о доминировании и различиях более не рассматриваются как взаимоисключающие.)