I

Пока единственное, о чем достаточно уверенно можно говорить в связи с созданием ФО, – это дата организационного заседания, на котором принимаются выработанные Г. Г. Шпетом формулировка общих заданий и план его занятий.[1030]

Упомянутый план был представлен Ученому совету[1031] почти за месяц до принятия его Отделением, однако о том, как он разрабатывался и чьи идеи, помимо идей его будущего руководителя, нашли в нем отражение, исследованные к настоящему моменту материалы представления не дают.

Можно лишь принять к сведению сообщение А. А. Сидорова, что из прочитанных в Академии на рубеже 1921–1922 гг. докладов наибольшее значение для работ будущего ФО имели три из них. Это доклады Н. Я. Брюсовой о музыкальном творчестве в плане философского исследования (29 декабря 1921 г.),[1032] Ф. А. Степуна – «Проблематика художественного творчества» (20 января 1922 г.),[1033] а также доклад А. К. Топоркова «Кризис гуманизма и современное искусство» (23 февраля 1922 г.),[1034] где «намечался подход к постановке вопросов философско-художественного порядка… со стороны социологической».[1035]

Нужно отметить, что имя руководителя Отделения Г. Г. Шпета (если не считать даты его зачисления на работу[1036]) впервые возникает в сохранившихся документах Академии лишь 27 октября 1921 г., в связи с докладом Ф. А. Степуна «Кризис интеллектуализма западной философии (по поводу книги О. Шпенглера)» на пленарном заседании РАХН.[1037] Тогда как имена впоследствии значимых для ФО «коктебельцев» (А. Г. Габричевского, который сменил Г. Г. Шпета в должности заведующего ФО, А. А. Сидорова, М. А. Волошина) и И. В. Жолтовского появились несколько раньше.[1038] Доклад же по общим вопросам искусства,[1039] намеченный к прочтению в специальном заседании Академии 30 августа 1921 г., по предложению М. О. Гершензона поручался С. Л. Франку; об участии в его обсуждении Г. Г. Шпета на данный момент ничего не известно.[1040]

Столь же скупо освещены в архивных материалах и первые заседания вновь созданной структурной единицы. Их протоколы обычно содержат список присутствовавших, повестку дня (в случае если заседание не ограничивалось только заслушиванием конкретного доклада) и указание, что тот или иной доклад и прения по нему были застенографированы (однако сами стенограммы в делах отсутствуют). Возможно, данное обстоятельство связано с наличием в составе Отделения в начальный период его существования и принадлежностью к его руководству будущих пассажиров «философского парохода». Из документов конца 1920-х гг. известно, что Академии не раз приходилось давать разъяснения по этому вопросу, а также что в период чистки Президиум ГАХН назначил специальную комиссию, перед которой была поставлена задача «срочно пересмотреть и привести в порядок» академический архив.[1041]

В связи с вышесказанным, а также с тем, что в начале 1920-х гг. Академия еще не имеет своего лица и является для многих деятелей науки и культуры лишь одним из учреждений искусствоведческого характера, где они могли развить свою активность,[1042] в Хронологии уделено внимание трудам, готовившимся членами ФО именно в этот период. В их числе «Философия неравенства», «Смысл истории (опыт философии человеческой судьбы)» и «К. Н. Леонтьев» Н. А. Бердяева, «Эстетические фрагменты» Г. Г. Шпета и др. При всей спорности включения в Хронологию ФО сведений об изданиях, связанных скорее с индивидуальными интересами его членов, именно они могут оказать помощь при реконструкции тех точек зрения, противопоставление которых составило суть докладов и сделало историю Отделения в начальный период его работы «исключительно динамичной».

Не меньшую сложность, чем определение хронологических рамок начального этапа существования ФО, представляют и установление даты прекращения его деятельности, и периодизация его истории в целом.

В первом случае мы можем говорить лишь об осени – зиме 1929/1930 г., когда отменяется ранее утвержденный «большой производственный план». Взамен него вырабатывается план сокращенный, «который давал бы возможность Академии не прерывать своей научной деятельности на время реорганизационного периода, но давал бы возможность работать и осуществлять известные научные проблемы». Именно тогда сотрудники бывшего ФО подают «на основании постановления Бюро Научной Работы» ученому секретарю ГАХН заявления, в которых сообщают о намерениях «принять участие в работе» других ячеек[1043] Академии.[1044] Если же принять во внимание, что А. Г. Габричевский выступает по данному вопросу перед Ученым советом ГАХН летом 1929 г.,[1045] то время фактического прекращения деятельности Отделения сдвигается на еще более раннее время.

Что касается периодизации истории исследуемой структурной единицы Академии, то для нее имеет значение не только фактическое прекращение деятельности ФО, но и время его официальной ликвидации.

В связи с определением последней особое значение приобретает реорганизация Академии художественных наук, объявленная постановлением Коллегии Наркомпроса от 25 ноября 1929 г. В силу обстоятельств, рассмотрение которых не входит в задачу настоящих заметок, эта реорганизация затягивается и плавно перерастает в чистку аппарата ГАХН. Некоторые моменты, связанные с этими событиями, нашли отражение в настоящей Хронологии – поскольку вопрос об оценке деятельности ФО и работавших в нем людей неизменно возникает на протяжении всего реорганизационного периода.

Известные затруднения для выделения того или иного этапа в истории Отделения создают также почти одновременно фигурирующие в документах второй половины 1920-х гг. наименования исследуемого подразделения: «философское отделение», «философский разряд», «разряд общего искусствоведения и эстетики», «разряд общей теории искусств и эстетики» и «разряд общей теории искусств».

Из материалов ГАХН известно о некой реформе, которая проводится в Академии весной – летом 1927 г. Однако каковы были преследуемые ею цели и достигнутые в ее ходе результаты (кроме переименования отделений в разряды, закрепленного на уровне Наркомпроса зимой 1928 г.,[1046] возможного сокращения комиссий и кабинетов и пересмотра объема и характера их работ[1047]), определить в настоящее время не представляется возможным.

Условно (но только условно) можно говорить о двух этапах в истории ФО, связанных с именами его руководителей – Г. Г. Шпета и А. Г. Габричевского.

В современной литературе (прежде всего философского характера) преобладает «шпетоцентризм», увязывающий деятельность Отделения исключительно с Г. Г. Шпетом и кругом его соратников и последователей. Отчасти он имеет основания в источниках; так, по мнению М. И. Кагана, в ГАХН многое, если не все, определялось «теплой компанией Шпета», «дающего зарабатывать только своим ученикам, да тем, которые ему из дипломатических соображений нужны».[1048] Однако объяснение внутриакадемической ситуации, предложенное М. И. Каганом, едва ли можно считать удовлетворительным. Прежде всего потому, что 1) М. И. Каган не различает ФО и ГАХН в целом и 2) его свидетельство не позволяет определить, сохранялось ли описываемое им положение вещей на всем протяжении существования именно ФО.

Точно так же не могут быть безоговорочно приняты заявления бывших коллег Г. Г. Шпета на чистке,[1049] поскольку на момент их выступлений его уже почти полгода как не было в составе Академии, а реорганизационные мероприятия, проведенные к началу чистки, не дали нужного результата. В это время «муссирование отрицательного отношения общественности к ГАХН» продолжается, материал, далекий от современности и не связанный с нуждами социалистического строительства, по-прежнему разрабатывается лучше, а вошедшие в состав Академии «худож[ественная] общественность и новые лица не работают».[1050]

Между тем Г. Г. Шпет возглавлял ФО ограниченное время. В конце 1925 г. – в результате перевыборов должностных лиц ГАХН – его сменяет А. Г. Габричевский, при котором начинается превращение Отделения в Разряд общего искусствоведения и эстетики. Достаточно вспомнить, что именно А. Г. Габричевский при обсуждении вопроса о списке слов для «Энциклопедии художественной терминологии»[1051] предлагает деление его на три части, причем терминам эстетики и общего искусствоведения предполагается посвящать большие статьи, а общефилософским – небольшие.[1052]

Конечно, уход Г. Г. Шпета с руководящих постов в исследуемом подразделении не означает прекращения его контактов с нею; он продолжает считаться ее членом[1053] и посещать ее заседания, там остаются его ученики. Но вместе с тем в Отделении появляются и искусствоведы-практики, привлечение которых впоследствии дает основания руководству Академии заявлять о своем стремлении «уничтожить [в ГАХН] совершенно философию как таковую», сосредоточив работу «на частных вопросах, на разработке отдельных проблем» (стиль, форма и т. д.).[1054]

Так, очередное появление в Отделении (после нескольких докладов в первой половине 1920-х гг.[1055]) музейного работника и коллекционера А. А. Сидорова, вместе с А. Г. Габричевским выступившего с сообщением о задачах вновь организуемой Комиссии по изучению художественного образа, еще больше продвигает ФО в сторону упомянутого выше Разряда.

Хотя на момент создания Комиссии по изучению проблемы образа речь еще идет о проблемах философии искусства,[1056] именно А. А. Сидоров выступает здесь с программным докладом (ранее предполагалось, что его сделает Г. Г. Шпет[1057]), предлагая в качестве тем будущих исследований частные вопросы. Впоследствии А. А. Сидоров организовывает группу по изучению проблем художественного образа при Комиссии по изучению проблем общего искусствоведения и эстетики, зарекомендовав себя сторонником усиления в рамках Академии Социологического отделения. А в интересующем нас Отделении/Разряде появляется архитектор И. В. Жолтовский, с подачи которого начинается изучение принципов архитектуры и разработка схем описания архитектурных сооружений.[1058]

Если говорить о сотрудниках, которые играют ведущую роль в периоды руководства ФО Г. Г. Шпетом и А. Г. Габричевским, то в первом случае речь может идти прежде всего о московских «лингвистах с философским уклоном» и близких к ним ученых (как, например, харьковчанин В. Н. Державин[1059]). Во втором – о «коктебельцах» (А. Г. Габричевском, А. А. Сидорове,[1060] Н. И. Жинкине,[1061] М. А. Волошине, приглашенном для доклада в Отделение[1062]), а также о сотрудниках Секции пространственных искусств (далее – СПИ), в том числе о занятых вне ГАХН в первой половине 1920-х гг. описанием рисунков из московских собраний под руководством А. А. Сидорова (Н. И. Брунове, М. В. Алпатове[1063]).

Вместе с тем нельзя сказать, что два этих периода не имели между собой ничего общего: отчасти то, что намечалось в Отделении при Г. Г. Шпете и в связи с чем велись переговоры с заинтересованными лицами в других структурных подразделениях ГАХН, начало осуществляться уже при А. Г. Габричевском.[1064]