1901–2000 Двадцатый век

На фотографиях моего прадеда Джона Фрэнка Мортимера, сделанных в начале XX в., он одет в деловой костюм, очень похожий на те, что носят сегодня. Думая о нем, я понимаю, что у него намного больше общего со мной, чем с его собственным прадедом из 1800 г., фотографий которого, естественно, не существует. Он голосовал на национальных и местных выборах. В молодости проводил время на катке, играл на скачках, собирал марки в качестве хобби, женился на женщине из другой части страны, а его дети (родившиеся с 1904 по 1908 г.) играли с плюшевыми мишками и куклами. У него были велосипед и граммофон, телефон и освещение в доме, проточная вода и газовая плита. Что необычно, у него была также стиральная машина с механическим вращающимся барабаном: семья занималась окрашиванием и стиркой тканей. На улицах его родного Плимута по ночам горел электрический свет, и их патрулировали полицейские. Они с женой Кэтрин ездили в отпуск за рубеж по железной дороге и на кораблях, а по выходным ходили в походы в Дартмур. Они прочитали немало романов, посещали музеи и публичные лекции, которые читали выдающиеся и знаменитые люди. Он дожил до 72 лет, она – до 82. Конечно, моя и его жизни все-таки имеют и определенные отличия. Я не умею кататься на коньках, не хожу в церковь, не играю на скачках и не интересуюсь филателией. Я даже не представляю, как красить ткань, у меня нет слуг, а за моими детьми в детстве не присматривала няня; но в остальном наши различия – всего лишь вариации на сходную тему. Для развлечения я играю на гитаре, а не собираю марки. Вместо катка хожу в кино. Вместо телеграмм отправляю электронные письма. Баланс между работой и развлечением, потребностями и желаниями, свободой и ответственностью, одиночеством и общительностью, образованием и опытом тогда был практически таким же, как и сейчас.

Помня все это, мы задаем логичный вопрос: что же по-настоящему изменилось в XX в. – изменилось настолько, что многие люди просто представить себе не могут, что в каком-либо другом веке перемен могло быть больше? Вопрос довольно спорный. Существует история о том, как в 1960-х гг. в Сомерсете собрались ушедшие на покой фермеры и стали обсуждать, какая же перемена, случившаяся за время их жизни, больше всего повлияла на работу на ферме. Тракторы, грузовики для перевозки скота, комбайны, удобрения, пестициды, электрические водяные насосы, заборы под напряжением, зернохранилища – все это упоминалось в разговоре. Но все согласились, что наибольшее влияние оказали… резиновые сапоги[174]. Иногда больше всего влияют на нашу жизнь не самые заметные и драматичные изменения; не всегда такие изменения и говорят о величайших достижениях. Более того, в XX в. многие из тех вещей, которые действительно что-то изменили, на самом деле связаны с комфортом, эффективностью, скоростью и роскошью.

Это не должно нас удивлять. Как мы уже видели, многие самые важные и фундаментальные перемены, гарантировавшие наше выживание, случились в прошлых веках. Уровень насилия в обществе быстрее всего уменьшался в XVI и XVII вв., и с середины XVIII в. мы находимся в относительной безопасности, что бы вы ни думали, прочитав истории о Джеке Потрошителе. Что касается общественных реформ, то в конце главы о XVIII в. мы увидели, что график прав обычного человека по отношению к его современникам в западном обществе напоминал растянутую букву «S». Многие общественные перемены на Западе следовали одному и тому же шаблону: медленный градиент в начале, потом быстрое ускорение в центре и выравнивание после того, как в перемены оказалось вовлечено все общество, и дальнейшие изменения стали слишком сложными и невозможными. Подобное развитие в целом можно назвать «кривой цивилизации». Мы бы увидели похожие «кривые цивилизации», если бы составили, допустим, график изменения процента людей в обществе, которые могут позволить себе сбалансированно питаться, людей, которые живут в городах, или взрослого населения, имеющего доступ к автомобилю. Ее форма очень хорошо показана справа, на графике, иллюстрирующем строительство железных дорог. Как вы видите, хотя пиковых значений график достиг лишь в 1920-х гг., перемены в двадцатом столетии были минимальны по сравнению с теми, что случились в девятнадцатом. Точно так же, если рассматривать такие явления, как доступность еды, урбанизация, уровень грамотности или количество убийств на душу населения, то пиковых положительных значений эти «кривые цивилизации» достигли в XX в., но самый быстрый рост случился в более ранние периоды.

Общая длина сети железных дорог в Великобритании и Ирландии (в милях), 1825–1940 гг. [175]

Впрочем, несмотря на все вышесказанное, прокормить 729-миллионное население Европы в 2000 г. – это совсем не то же самое, что прокормить 422 миллиона в 1900-м. Если в 1900 г. вас отделял от семьи Атлантический океан, это было куда неприятнее, чем в 2000-м, когда самолет мог пересечь это расстояние за несколько часов. Расовая дискриминация в Великобритании была куда менее значительным политическим вопросом в 1900 г., чем сто лет спустя, потому что непосредственно страдали от нее очень немногие, а тех, кто против нее выступал, было и того меньше. Еще более очевидный пример: одно дело, что на вашу страну не сбросили атомную бомбу в 1940 г. (тогда их еще не существовало), и совсем другое – что на вашу страну все же не сбросили атомную бомбу после Карибского кризиса в октябре 1962 г., когда это было пугающе вероятным исходом. При рассмотрении XX в. главное слово – это «контекст». Изменились не наши жизни как таковые, а мир, в котором мы живем.