В каком веке произошло больше всего перемен?

Есть, чувствую я, такой возраст, на котором отдельный человек хотел бы остановиться: ты будешь искать тот возраст, на котором ты желал бы, чтобы остановился род твой.

Жан-Жак Руссо, «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми»

Последние десять веков прошли перед вами подобно особенно уродливым участницам конкурса красоты; все они улыбались аудитории, несмотря на нехватку зубов, язвы от чумы, голод, войны и революции. Как и на многих подобных конкурсах красоты, вполне возможно обосновать победу любого участника. Очень соблазнительна идея выстроить их в хронологическом порядке, начиная с XI в., ибо без перемен, произошедших в XI в., невозможны были бы перемены XII, без XII в. XIII в. был бы совсем другим, и так далее. Но этому искушению нужно сопротивляться по той простой причине, что достижения одного века, даже если они имели фундаментальное значение для тех, кто жил в более позднее время, не всегда представляют собой самые значительные перемены. По той же причине нужно сопротивляться и иллюзии современности – чувства, что наши последние достижения, будучи самыми сложными и ослепительными, олицетворяют собой самые большие перемены. Эта книга не о достижениях как таковых. Существование человечества – это не гонка к звездам и даже не гонка к правде. Оно подобно выступлению эквилибриста: мы идем по туго натянутому канату в надежде когда-нибудь добраться до лучшего места, и каждый шаг – это риск катастрофы. А еще мы регулярно оглядываемся назад.

Если вас интересует мое личное впечатление, для моих предшественников, обитавших в доме, где я сейчас живу, больше всего жизнь изменилась в XVI и XIX вв. Но мое личное мнение на тему здесь неважно. Я должен отбросить собственные умозаключения и возможные предрассудки, чтобы разработать критерии, на которых будет основано последнее, самое объективное решение. Эти критерии дадут не только контекст для всех дальнейших соображений по вопросу, но и помогут объяснить, почему этот вопрос вообще важен.

Определение этих критериев, однако, – само по себе непростое дело. Когда я писал эту книгу, на одном приеме в Лондоне я познакомился с инвестиционным банкиром, и тот всячески уверял меня, что самое важное изобретение последней тысячи лет – это перевод денег по телеграфу. Причина, объяснил он, в том, что без него он «бы не смог достаточно быстро пользоваться предоставляющимися возможностями для бизнеса и, соответственно, не мог бы делать то, что делает». Даже когда я сказал, что Колумб, Лютер, Галилей, Маркс или Гитлер, возможно, все-таки оказали на мир большее влияние, он не уступил. После этого мне вспомнились слова иракца – корабельного плотника, которые я услышал в августе 1990 г. в кишащем тараканами баре на задворках Сингапура. Он сказал мне, что офицеры на корабле специально посадили его на мель, потому что Саддам Хусейн только что вторгся в Кувейт, и им бы пришлось по возвращении присоединиться к его армии. Сам плотник был весьма рад, что застрял в Юго-Восточной Азии, где ему платили в американских долларах: он уже воевал в войсках Саддама против Ирана и поклялся никогда больше не участвовать в войне. Если бы он был не в Сингапуре, спросил я его, где бы он тогда предпочел быть? «В Лондоне», – не колеблясь, ответил он. «Почему?» – «Потому что там можно купить лекарства 24 часа в сутки». Приоритеты инвестиционного банкира и корабельного плотника явно отличаются друг от друга, но это отличные иллюстрации того, как мы отвечаем на вопрос «Что важнее всего в жизни?», основываясь на собственном опыте.