Сельскохозяйственная революция

Любой читатель, добравшийся до этого места в книге, уже, думаю, понял, что самой большой трудностью, с которой приходилось сталкиваться нашим предкам, было ненадежное и недостаточное обеспечение пищей. XVIII в. тоже не решил эту проблему, но, тем не менее, в нем случилось несколько сельскохозяйственных достижений, которые привели к повышению урожайности зерновых и плодовитости скота и, соответственно, помогли значительно смягчить страх голода.

Принято считать, что Сельскохозяйственная революция началась в Англии с нескольких умных изобретателей. Первым был Джетро Талл, изобретатель сельскохозяйственного оборудования, в частности, рядовой сеялки, впервые описанной в его книге «Конно-мотыжное земледелие» (1733). Его современник лорд Тауншенд разработал систему «Норфолкской ротации», при которой в разные сезоны на полях последовательно сажали репу, клевер, пшеницу и ячмень – и заработал себе прозвище «Репа Тауншенд». Еще известны имена Роберта Бейквелла и братьев Чарльза и Роберта Коллингсов, которые выступали за селективное разведение крупного рогатого скота. Все это на первый взгляд складывается в довольно красивую картинку – прогрессивные землевладельцы изобретают новые способы возделывания земли; только вот их современникам историкам эта картинка показалась слишком красивой. По словам одного из них, это «ужасно обманчивая карикатура». От Бейквелла отмахиваются, потому что одна из выведенных им пород полностью вымерла, а от лорда Тауншенда – потому что он явно не лично начал сажать репу для обогащения почвы. Тот же самый историк принижает значение и другого знаменитого реформатора сельского хозяйства, Томаса Кока, графа Лестерского, заявляя, что он был просто «хорошим публицистом (особенно в том, что касается своих достижений)»[126].

Сельскохозяйственных реформаторов, возможно, действительно слишком расхвалили в прошлом, но они все-таки заслуживают большей благодарности, чем считают современные историки-ревизионисты. Во-первых, «хорошие публицисты» как раз были необходимы, чтобы изменить давно устоявшиеся сельскохозяйственные традиции страны. И, хотя книга Джетро Талла не заставила фермеров наперегонки заказывать машины для посевной – даже редакторы признали это в предисловии к четвертому изданию, вышедшему в 1762 г., – из нее люди хотя бы узнали, что механические улучшения возможны. Тауншенд, возможно, и преувеличивал, заявляя, что первым стал выращивать репу в Норфолке, но сам факт того, что имя пэра стало ассоциироваться с таким скромным способом улучшения плодородия почвы, стал отличной рекламой, которая помогла распространить практику среди землевладельцев и фермеров-арендаторов. Короче говоря, Сельскохозяйственная революция состоялась только потому, что целый ряд реформаторов сумел изменить понимание того, насколько доходным может быть земледелие. Если рассматривать призовых овец Роберта Бейквелла и призовых коров Коллингсов с этой точки зрения, то даже неважно, что одна из их пород вымерла. Дело не в том, что именно их достижения в селекции оказались особенно важны, а в том, что фермеры начали понимать, что животные вовсе не обязаны быть такого же размера и веса, какими оставались с тех пор, как Ноев ковчег пристал к суше. Зачем выращивать тощих овец, у которых и мяса-то почти нет, когда можно выращивать больших и жирных и продавать их задорого? Когда Бейквелл стал требовать 80 гиней (84 фунта) или даже больше за одну вязку со своим призовым бараном, об этом заговорило все фермерское сообщество. Какой замечательной рекламой это стало для улучшившихся сельскохозяйственных процессов!

Подобно путешественникам XVI в. и натурфилософам XVII, реформаторы сельского хозяйства делились своими открытиями с другими. Более того, ими даже хвастались. Зачем они раскрывали свои ремесленные секреты? Многие из них считали себя учеными; кое-кто даже был избран членом Королевского общества. Можно предположить, что некоторые из землевладельцев, которые купили поместья на средства, заработанные торговлей, посвятили себя улучшению методов земледелия, чтобы легче вписаться в ряды землевладельцев-дворян. Одним из таких бизнесменов, ставших землевладельцами и внесших немалый вклад в улучшение сельского хозяйства, стал Джон Мортимер (не родственник автора), который купил поместье в Эссексе и плотно занялся там работой. Его избрали членом Королевского общества в декабре 1705 г., за пять месяцев до лорда Тауншенда. Двухтомник Мортимера «Искусство земледелия, или Способы возделывания и улучшения земли» вышел в 1707 г., а к 1716 был переиздан трижды. Среди многих своих наблюдений он упоминает пользу репы как зимнего корма для скота и клевера – для почвы, а также рассуждает об общей эффективности смешанного земледелия[127]. Он рекомендует картофель как легкую в выращивании культуру, в особенности полезную для откорма свиней, а также очень подробно описывает лучшие способы повышения плодородности земли в каждом графстве с помощью навоза, клевера и райграса. Именно землевладельцы вроде Мортимера, применявшие системный, научный подход, способствовали успеху Сельскохозяйственной революции, сообщая о своих личных достижениях многим другим землевладельцам и фермерам.

Еще одна причина, по которой реформаторы заслуживают большей благодарности, – они заставили смотреть на земледелие как на бизнес. До этого земля обеспечивала стабильный доход, но вот большого богатства от нее было не добиться: земля была скорее способом консолидации богатства, накопленного иными способами. Землевладельцы-реформаторы хотели получать со своей земли прибыль – и готовы были делать ради этой прибыли инвестиции. Они были не просто дилетантами. Достаточно посмотреть, например, на низинные болота Ромни на юго-востоке Англии. В течение веков они служили рассадником комаров, и местные жители постоянно страдали от малярии. Землевладельцы этого региона в XVIII в. начали превращать промозглую, мрачную местность в едва ли не самые богатые пастбища Англии. Они делали это не ради спасения местных жителей от малярии, а ради прибыли. В надежде на повышение урожаев многие землевладельцы решили попробовать четырехпольную норфолкскую ротационную систему «Репы» Тауншенда. Применяя этот метод, не обязательно было оставлять поле под паром, чтобы оно восстановило утраченные питательные вещества, как раньше. Клевер возвращал в почву нитраты и одновременно являлся отличным кормом для скота; репа тоже служила зимним кормом для животных. Именно ради прибыли к концу века йомены-фермеры стали применять плуги новой конструкции[128]. Деньги не всегда являются лучшим стимулом сделать что-то, но в XVIII в. они стали весьма приятным последствием роста производства пищи.

Для фермеров, арендовавших землю, прибыль была не просто фунтами, шиллингами и пенсами: она еще и обеспечивала безопасность. С этой точки зрения, все более значительную роль начал играть скромный картофель. Он стал основной пищей для рабочих Северо-Западной Англии в конце XVII в. и начал медленно распространяться к югу, пока не набрал настоящую популярность в конце XVIII. В полях вокруг Мортона его использовали для разрыхления почвы, подготавливая ее к посадке зерновых, а также, естественно, в качестве пищевого продукта. Картофель оказался великолепной страховкой на случай неурожая злаков. Он был не только дешев и прост для выращивания, но и давал в два с половиной раза больше калорий, чем пшеница. Если вы живете у черты бедности и пытаетесь прокормить большую семью, картофель – очень даже стоящее нововведение[129].

Значение новых методов, введенных в оборот реформаторами, нужно оценивать не по репутации этих самых реформаторов, а по урожаям, которые они обеспечили. В средневековой Англии с 10,5 млн акров (4,25 млн га) ежегодно собирали 49,5 млн. бушелей (около 1,4 млн т) пшеницы; в 1800 г. 11,5 млн акров (4,65 млн. га) дали 140 млн бушелей (3,81 млн т)[130]. Кроме того, с этой земли удавалось прокормить на 133 процента больше коров, на 33 процента больше овец и на 50 процентов больше свиней. Все эти животные были еще и намного крупнее, чем их средневековые предки. Средняя корова, которая когда-то давала всего 76 кг мяса, теперь давала 272 кг; средняя овца, дававшая 10 кг мяса, теперь давала 32, а количество мяса со свиней выросло с 29 до 45 кг[131]. Побочными продуктами стали дополнительная шерсть и кожа, а также навоз, который возвращали в почву, чтобы поддерживать сельскохозяйственный цикл. Животные, выведенные с помощью селекции, быстрее достигали зрелости и, соответственно, больше и быстрее давали мясо. На каждой ярмарке графства теперь давали призы за самых крупных коров, свиней и овец. Картины, которые заказывали землевладельцы, показывают, насколько они гордились своими призовыми животными – результатами их программ выведения. Огораживания полей сделали земледелие еще эффективнее, когда за дело брался землевладелец, стремящийся улучшить производительность. Благодаря значительно улучшившемуся пищевому снабжению население Англии в XVIII в. выросло с 5,21 до 8,67 миллиона человек – почти на 80 процентов.

Сельскохозяйственная революция, конечно, не была ограничена только пределами Англии. Реформаторы-земледельцы появились по всей Европе, и население начало расти невиданными темпами. Дело было не только в том, что увеличившиеся запасы еды помогали людям переживать суровые зимы. Многим женщинам улучшенное питание пошло на пользу: возраст менархе начал уменьшаться, и, соответственно, каждая женщина могла родить больше детей[132]. Население Франции, Италии, Испании, Португалии и Дании выросло примерно на треть, Швеции и Норвегии – на две трети, а Ирландии – почти на 90 процентов. Население всего континента увеличилось более чем на 50 процентов, с 125 до 195 миллионов человек, и стало намного больше, чем когда-либо раньше. Это лишь подчеркивает важность общего комплекса идей и ценностей, которые направили и землевладельцев, и арендаторов по общему пути – к богатству для первых и к спасению от голода для вторых.