Литературная критика

Особый интерес, с которым русские педагоги в начале ХХ столетия относились к детской литературе, также означал рост престижа этого жанра. Профессиональные журналы представляли новые книги и предлагали рекомендации для детского чтения. Критики впервые попытались очертить пути развития русской детской литературы.

Одной из первых теоретических работ по детской литературе в России была работа Александра Круглова «Литература “маленького народа”», первоначально напечатанная в «Вестнике воспитания» (1892 – 1895). В 1896 году она вышла отдельной книгой. Круглов настаивал на необходимости самостоятельной литературы для детей и вместе с тем подчеркивал, что для этого жанра нужен особый талант. «Детский писатель» должен быть почетным званием. Важно любить детей и глубоко понимать детскую психологию. Писатель должен сам стать ребенком, близким другом детей.

Круглов хотел, чтобы литература знакомила детей с реальной жизнью, даже с ее темными сторонами, но так, чтобы не пострадала вера ребенка в победу добра. Писатель учит высоким идеалам и воспитывает симпатию к угнетенным и притесняемым, и герои книг борются за счастливую жизнь. Сухая логика, нравоучительные сентенции и морализаторство детям не нужны, вместо этого Круглов ратует за «образы, звуки и цвета». У ребенка есть также право на развлечения и смех. Даже «Степка-Растрепка», который часто считался неподходящим для детей, вызывал одобрение Круглова.

Исследуя жанры и типы детской литературы – рассказы, книги для самых маленьких, поэзию, пьесы, журналы, книжки-картинки, – Круглов приходил к выводу, что наблюдается явный прогресс с того времени, когда в 1860-х годах Дмитрий Писарев отказал детской литературе в праве на существование. Чего не хватает – так это уважения к авторам. Их произведениями зачитываются, а сами авторы часто вынуждены жить и умирать в бедности и забвении. И периодическая печать, и критики не обращают должного внимания на этот жанр.

Круглова особенно интересовал иллюстративный материал. Картинки часто подбирались случайным образом из иностранных журналов или книг, тогда как по-настоящему должна существовать истинная связь между автором и художником. Необходимы не только соответствующая художественная техника, но и воображение, хороший вкус. Отсутствие отечественных иллюстраторов вызывает тревогу Круглова. Вполне обоснованно он называет Ивана Панова лучшим из немногих тогдашних русских художников-иллюстраторов[327].

В 1906 году Александр Федоров-Давыдов выпустил книгу «Кто за детей» с десятью словесными портретами наиболее известных современных детских авторов. В предисловии он пишет, что «детский писатель» – уже не «позорная кличка», так как время старой, сентиментальной детской литературы осталось позади[328]. Теперь нравственные принципы не проповедуются напрямую, они скрыты в тексте, и писатели понимают, что должны быть ближе к своей аудитории. Нужно жить среди детей, смеяться и плакать вместе с ними, заключал Федоров-Давыдов.

В декабре 1908 года в газете «Речь» художник, критик и историк искусства Александр Бенуа опубликовал статью с резкой атакой на современную русскую детскую литературу[329]. Согласно Бенуа, для которого традиция реализма мало что значила, русская детская литература напоминает пустыню: «У нас ничего нет своего, что могло бы хоть отчасти равняться с западным. У нас ничего нет, что было бы любо детям, что оставило бы след на всю их жизнь, развило бы в них заложенные качества». В России нет ничего даже близкого к Гауфу, Гофману, Андерсену, Диккенсу, Фенимору Куперу, Майн Риду, мадам де Сегюр, Габриэлю Ферри. Что касается русских иллюстраций, особенно дорогого сердцу Бенуа предмета, они всего лишь «море пошлости и безвкусия» и не заслуживают других слов, кроме того, что они «мертвые, серые, мутные». Исключение составляют только несколько имен (Бенуа упомянул Ивана Билибина, Виктора Замирайло, Сергея Малютина и Василия Поленова); но и их часто портит устарелый псевдорусский стиль.

Проблема становилась очевидной в рождественское время, когда дети ожидали книг в подарок. Тем, кто знал иностранные языки, не приходилось разочаровываться, для них всегда находилась прекрасная литература с великолепными иллюстрациями и такие иностранные журналы, как Le Jeudi de la Jeunesse и Qui lit rit. Существовали русские переводы, но они часто были плохого качества. При этом чтение только иностранной литературы означало отторжение от русской жизни.

Пытаясь понять, почему в русской детской литературе, старой и современной, нет ничего, кроме «пошлости и безвкусия», Бенуа предлагает провоцирующее объяснение:

Но, наконец, и по существу вся гражданственная, добродетельная, благородно гуманная тенденция русской детской книжки – не заслуживает того уважения, на которое она претендует. Я бы сказал, даже, что эта тенденция – главный бич русской детской книжки. Именно эта ее благородная плаксивость, ее назойливое внимание к обездоленным, ее воспитание человечности и есть тот кошмар, который держит русскую детскую книжку в безысходном и тоскливом плену.

Желание превратить детей в хороших, добрых и нравственных граждан с помощью нравоучительных и дидактических текстов порождает «Ниагары слез», книги, наполненные «пьяными сапожниками, больными матерями, лохмотьями, вонью, грязью, слякотью, приторным нытьем». Русские писатели предлагают детям рассказы о том, «как старушка дала последнюю копеечку старичку, а трехлетняя няня-девочка утерла нос годовалому братишке». С детства Бенуа не переносит подобной угрюмости и уверен, что его отвращение разделяют все «нормальные» дети. Читать Пинкертона для детей все же лучше, чем русские книги с безупречными нравственными предписаниями. В них отсутствуют все основные составляющие хорошей детской литературы, а именно: истинные чувства, непосредственность, веселье, радость, свободная атмосфера, любопытство, развлекательность. В детских книгах Бенуа хотел бы видеть «солнце, лес, цветы, мечту о далеком и опасном, мужественный героический дух, стремление к подвигу, красивую гордость и самосознание».

Еще через год вышла «Детская литература» (1909) – важная работа по теории, истории и социальной роли этого жанра. Ее автор, Николай Чехов (1865 – 1947), старался оправдать необходимость особой литературы для детей. Одна из целей литературы – пробуждение интереса к чтению, необходимого для того, чтобы позже дети научились ценить хорошую литературу для взрослых. Детская литература, согласно Чехову, должна обеспечивать знания о жизни и окружающем мире. Для этого детскому писателю нужно хорошо разбираться во мнениях, интересах и вкусах своего читателя. Темы и формы их произведений должны отличаться от тем и форм литературы для взрослых[330].

В своем обзоре истории детской литературы Чехов делает различие между теми авторами, которые просто «сочинительствуют», и теми, которые по-настоящему творят[331]. Из русских писателей он предпочитает Константина Станюковича, в чьих произведениях видит героев, вызывающих симпатию, убедительных персонажей, захватывающий сюжет и живые картины жизни. Другими важными авторами являются Немирович-Данченко, прекрасный рассказчик с отличным стилем, Мамин-Сибиряк, умеющий пробуждать добрые чувства в читателе, и Николай Вагнер. Чехов уверен, что если бы Вагнер писал на каком-то другом языке, то он добился бы всемирной славы[332]. Среди современников Чехов выделяет Ал. Алтаева, но вместе с тем он восхваляет и Чарскую, представительницу «романтической литературы»: Чарская «обладает живою фантазиею и вполне литературным слогом»[333]. Федорову-Давыдову досталась похвала за способность «говорить с детьми», понимать и разделять их интересы[334].

Чехов не одобряет распространенной тенденции среди современных писателей подлаживаться под детский язык, но вместе с тем приводит множество примеров противоположного и в равной степени неподобающего, то есть использования языка и стиля, совершенно чуждых читательской аудитории. Среди читателей позабыты две группы – крестьянские дети и дошкольники. Статистика показывает, что только полтора процента всех опубликованных книг предназначены тем, кто еще не умеет читать. Книжный рынок наводнен книгами Эмара, Буссенара, Марриета и Андре Лори, не говоря уже о Пинкертоне. С точки зрения Чехова, это лживая литература, источающая насилие и жестокость. С другой стороны, популярность массовой иностранной литературы указывает на то, чего именно недостает русской детской и подростковой литературе, то есть приключений в экзотических местах, энергичных и смелых героев, оптимистического и живого повествования.

Журналам и иллюстрациям в детской литературе посвящаются отдельные главы, а в последнем разделе Чехов обсуждает значение детской литературы в рамках образования и роль взрослых, учителей и школьных библиотекарей.

В 1915 году Чехов опубликовал вторую книгу на эту тему – «Введение в изучение детской литературы». Основанная на лекциях автора для учителей, она отчасти была повторением издания 1909 года. Чехов защищает волшебные сказки с их национальными корнями, считая, что они играют важную роль в образовании. Сказки Пушкина были «жемчужины», зато многие педагоги по-прежнему считают сказку Петра Ершова проблематичной из-за абсурдности, шероховатости стиля и несообразностей, которые они усматривают в «Коньке-Горбунке». Чехов, однако, полагал, что этой сказке с ее высокой художественностью, жизнеутверждающим и радостным настроем предстоит долгая жизнь[335].

На этот раз дискуссия о роли сказок была вызвана замечаниями педагога и писателя-натуралиста Евгения Елачича (1880 – 1945). В своем «Сборнике статей по вопросам детского чтения» (1914) он рекомендовал более осторожный подход к сказкам. Дети не должны знакомиться с этим жанром слишком рано, поскольку сказки часто используют символы и аллегорическую форму, чужды юному читателю. У сказок нередко сомнительная мораль, события в них лишены логики и могут испугать ребенка. Елачич критически относится к Николаю Вагнеру, сомневаясь, есть ли ему вообще место в детской литературе. Обилие бедствий и мрачная атмосфера в его сказках могут даже лишить юного читателя желания жить[336].

Во «Введении в изучение детской литературы» Николай Чехов выделял в русской детской литературе предыдущих пятидесяти лет частично пересекающиеся направления: сентиментальное, романтическое, утилитарно-реалистическое, народническое, художественно-модернистское и новейшее. В народнической литературе присутствует истинное сострадание к людям, но ощущение горя и отчаянья так велико, что это может плохо отражаться на детях. Модернисты, такие как Городецкий, Саша Черный и Блок, пишут без педагогических целей, предлагая детям только пустое, ненужное развлечение. Для детей полезнее игры и игрушки, чем поэзия подобных авторов. Теперь Чехов более критически относится и к Чарской. Он признал, что она любит своих героев, всегда позволяет добру восторжествовать, умеет связывать в одно целое разные линии сюжета, но, с другой стороны, ее представления о жизни узки, поверхностны и мещански, и когда дело доходит до описания персонажей, она проявляет небывалую бедность воображения. Возникает чувство, что одни и те же герои под разными именами перемещаются из книги в книгу.

В книге «Очерки детской литературы» (1912), впоследствии появившейся в расширенном издании под названием «Детская литература» (1915, 1916) Виктор Родников (1879 –?), киевский историк, изучавший русскую педагогику, указывает, что дети живут в своем собственном мире, не являющемся миниатюрной моделью мира взрослых. Писатели должны принимать во внимание интеллектуальный уровень и уровень развития своих читателей. Необходимо избегать политических вопросов, острых социальных проблем и любовных эмоций (например, «Приключения Тома Сойера» Марка Твена – «эротическая» литература, поскольку в ней целуются!), и наоборот, слишком детальных описаний бедности, жестокости и смерти. Детская литература при этом обязана правдиво отражать жизнь и этические конфликты, избегая, тем не менее, «искусственного морализирования» и тенденциозности[337]. Задача детской литературы – не только воспитывать, но и обеспечивать эстетические переживания. Вслед за Белинским Родников полагает, что только те произведения, которые любимы и детьми, и взрослыми, можно назвать хорошими. Посему следует писать не только для детей, но всегда иметь в виду взрослую аудиторию[338].

В отличие от Бенуа, Родников высоко оценивает русскую детскую литературу XIX и начала XX веков, считая ее многосторонней и богатой. Мамин-Сибиряк – один из самых талантливых авторов, главное его произведение – «Емеля-охотник». Работы Мамина-Сибиряка для детей характеризуются художественной простотой, искренностью и высокими идеалами. Менее одобрительно Родников высказывается о Чарской. В его глазах она стоит ненамного выше Пинкертона, книги ее тенденциозны и наполнены неправдоподобными персонажами. По слухам, повести Чарской, кроме того, приводят девочек ко «всевозможным нелепым экцентричностям»[339]. Модернисты в современной детской литературе тоже не понравились Родникову. Он полагает, что их литература не соответствует эстетическим вкусам ребенка и что детям невозможно ухватить значение сложных символов в их произведениях.

Родников цитирует статистику, показывающую, что около трех четвертей детей в возрасте от одиннадцати до шестнадцати любят читать поэзию, тогда как одиннадцатилетние предпочитают сказки. Родников признал необходимость сказок, поскольку они развивают воображение и эстетические чувства и, кроме того, учат детей видеть разницу между добром и злом. Однако мрачные сказки Вагнера нельзя рекомендовать детям[340]. На книжном рынке слишком мало хороших книг-картинок для маленьких детей, и единственные авторы в этой области, которые, по мнению Родникова, стоят упоминания, это Валерий Каррик (1869 – 1943) и шведская писательница Эльза Бесков. Каррик, карикатурист, опубликовал 28 книжечек под названием «Сказки-картинки», для которых он сам писал тексты и создавал иллюстрации. После революции Каррик эмигрировал в Норвегию, и его пересказы русских народных сказок, написанные в этот период, стали весьма популярны, особенно в США. Эльза Бесков не пользовалась большой известностью в предреволюционной России, хотя несколько ее книг уже были переведены, например «Черничный дедка» (1903), «Тося на лыжах» (без года) и «Под старой сосной» (без года), в другом издании – «Лесовички» (без года). Родников также подчеркивает необходимость хороших иллюстраций для детей, называя нескольких выдающихся художников – Ивана Панова, Николая Каразина, Михаила Микешина, Михаила Клодта, Елену Самокиш-Судковскую и Елизавету Бём.

В ежегодниках, публикуемых «Педагогическим листком» под заголовком «Опыт ежегодника детской литературы» (1910 – 1916), Николай Саввин (1878 – 1934) внимательно следил за публикациями в этой области. Вместе с Чеховым и Родниковым Саввин высоко ценил новую русскую детскую литературу, отмечая ее уникальность и своеобразность. Он особо выделял таких писателей, как Засодимский, Мамин-Сибиряк и Станюкович, и пытался с помощью статистики доказать, что жанр переживает расцвет. В трех вышедших позднее маленьких монографиях под общим заголовком «Наша детская литература» он представлял трех, по его мнению, наиболее важных авторов: Ивана Шмелева (1913), Дмитрия Мамина-Сибиряка (1923) и Александра Серафимовича (1924). Саввин не потерял интереса к критическому анализу детской литературы и в ранние советские годы и опубликовал еще два тома на эту тему – «Принципы критики детских книг» (1924) и «Основные направления детской литературы» (1926). В этих работах видна попытка Саввина адаптироваться к советскому подходу к детской литературе. Лучшие предреволюционные произведения он представляет как «художественно-реалистическое направление». В них авторы смело обращаются к таким темам, как социальная несправедливость и общественное неравенство. Творчество модернистов, наоборот, обернулось неудачей, отчасти из-за отсутствия этических принципов в их творчестве. Что же касалось Чарской, то библиотекарям и учителям следовало еще раньше изобличить ее дурное влияние на читателей и предотвратить распространение ее мелкобуржуазной морали и мировоззрения, где «мещанское благополучие» было самым высоким идеалом[341].

Перевод немецкой книги Генриха Вольгаста Das Elend unserer Jugendliteratur (1896), «Проблемы детского чтения» (1912), был важным событием. В ней выдвигается неотложное требование художественности детской литературы. Согласно Вольгасту, детская литература не только должна быть частью образования и воспитания, она также обязана прививать эстетический вкус. Как и его русские коллеги, Вольгаст презрительно относится к массовому чтению, опасаясь, что оно может помешать многим детям открыть для себя хорошую литературу.

В 1910-х годах продолжался напрасный спор о роли детских журналов. «Нужен ли детям детский журнал?» – вопрошал Михаил Василевский в приложении к «Задушевному слову» в 1911 году. Василий Зеленко (1880 –?) задал тот же вопрос в статье, напечатанной в «Новостях детской литературы»: «Нужны ли детские журналы?»[342] Оба делали вывод, что журналы нужны, так как они помогают родителям и учителям в процессе воспитания и образования детей. Опрос 3000 детей и подростков в Петербурге показал, что 39 процентов предпочитали журналы книгам, так как у журналов содержание богаче и разнообразнее, а поднятые темы более актуальные. Зеленко, который постоянно писал рецензии для «Новостей детской литературы», опубликовал также одну книгу для учителей и родителей – «Руководство детским чтением» (1915), а другую для библиотекарей – «Детские библиотеки» (1917).

Критики не забывали и о важности библиографических списков. В конце столетия в Педагогическом музее Петербургских военно-учебных заведений существовал «Отдел критики и библиографии детской литературы», который издал результаты своей работы в книге, озаглавленной «Что читать детям» (1898). Сотрудники отдела встречались раз или два в месяц, чтобы совместно обсуждать свои аннотации. В 1900 году Сергей Курнин напечатал под тем же названием коллекцию выбранных из педагогических журналов рецензий на детские книги.

Михаил Соболев (? – 1918) проделал полезную работу, составив список статей, опубликованных в детских журналах в последние десятилетия XIX века. Его «Справочная книжка по чтению детей всех возрастов» (1903, 1907) включала книги, вышедшие в свет в предыдущие тридцать лет – в общей сложности свыше четырех тысяч названий. Короткие критические заметки о нескольких сотнях детских книг включены в «Указатель книг для детского чтения» (1905, 1916), составленный Александром Флеровым и Всеволодом Мурзаевым. Хорошей детской книгой они считали ту, которая нравилась и детям, и взрослым и выявляла новые или усиливала старые «хорошие чувства и нравственные понятия». Предполагалось, что мировоззрение автора должно быть «чисто и безупречно во всех отношениях»[343]. В книгах «Что читать детям до 15 лет» (1910) и «Хорошие детские книги. Выпуски I–III» (1914) Мария Лемке приводила список рекомендованных книг. В предисловии она ясно дала понять, каковы ее критерии: хорошая литература должна развивать независимое мышление, пробуждать добрые чувства, помогать читателю самому разобраться, что хорошо и что плохо, и быть высокого художественного уровня[344].

Издание «О детских книгах» (1908) включало рецензии на почти две тысячи книг, опубликованных до 1907 года, которые можно рекомендовать детям от семи до шестнадцати. В предисловии, возможно, написанном Александрой Анненской, объясняется, что нужно ребенку от детской литературы: она должна ненавязчиво «внушать ему здравые нравственные понятия, руководить его нравственным развитием, (…) знакомить его с жизнью»[345]. Детские книжки не должны обязательно развлекать или отвлекать (для этого у детей есть игрушки и отведенное на игру время), и недостаток книг таких писателей, как Фенимор Купер, Майн Рид и Гюстав Эмар, в том, что они создают фантастический мир, только отдаленно связанный с реальной жизнью.

В предреволюционные годы в Петербурге существовали два адресованных родителям ежемесячных журнала, посвященных детской литературе – «Новости детской литературы» (1911 – 1916) и «Что и как читать детям?» (1911 – 1917). В этих изданиях печатались не только рецензии, в них представлялись новые авторы, обсуждались теория литературы и ее роль в формировании личности читателя.