Кладбище Пер-Лашез

Перемены начались в 1799 году, когда Наполеон сверг Директорию и провозгласил себя сначала первым консулом, потом пожизненным консулом, а в 1804 году — императором Франции. Высокие идеалы Революции постепенно выродились в цареубийство, гражданскую войну, террор 1793 года, а затем и в общеевропейскую войну. В те годы население Парижа сильно уменьшилось. Не только в результате «сентябрьских убийств» или казней на гильотине, хотя крови там было пролито немало, но и в связи с прекращением иммиграции, и началом обратного процесса: теперь люди бежали из Парижа от голода, холода и страха неизвестности, что поселились на улицах французской столицы.

Конкордат, который Наполеон заключил с папой Римским в 1801 году, принес стране долгожданную политическую стабильность и разрядил напряженность между церковью и государством. Народу было разрешено праздновать как Пасху, так и Шаббат: в отличие от Робеспьера, у Наполеона не было желания создавать собственную религию. В 1799 году Национальный институт наук и искусств объявил конкурс с Гран-при за успехи в архитектуре за лучший дизайн «Элизиума, или городского кладбища».

В основном, поданные на конкурс работы своими жесткими, классическими формами и огромными размерами напоминали грандиозные, но крайне непрактичные конструкции Этьена-Луи Булле[96]. Тем не менее, префект Парижа Никола Фрошо решил действовать. Фрошо был избран в Учредительное собрание в 1789 году, во время террора заключен в тюрьму и освобожден после падения Робеспьера. Став после реставрации членом государственного совета, Фрошо вскоре подал в отставку, заняв по приказу Наполеона в 1800 году должность префекта Сены и Парижа. В этой должности он прослужил до 1812 года; благодаря усилиям Фрошо к концу его службы проблема отвратительного состояния парижских кладбищ была в большой степени решена.

Указом 12 марта 1801 года, Фрошо приказал создать три кладбища: на севере, юге и востоке Парижа. Он также предложил министру внутренних дел Шапталю превратить парк Монсо (конфискованный революционными властями в 1793 году) в настоящее «парковое кладбище». Хотя этот план реализован не был, правительство округа Сены выделило территории на Монмартре и больничного кладбища Шарите под общественные могильники в декабре 1802 и марте 1803 года соответственно. А уже в марте 1804 года Фрошо выкупил территорию имения Мон-Луи и занялся ее переустройством, хотя полуразрушенное здание семнадцатого века, принадлежавшее еще Лашезу, продолжало стоять до 1819 года, а новую часовню построили лишь в 1825 году. Небольшое Западное кладбище открылось в Пасси в 1820 году, а Южное (Монпарнасское) кладбище, гораздо большее по территории — в 1825 году, однако ни у кого не возникало сомнений, что Пер-Лашез — самое значительное из всех. Императорским декретом о захоронениях от 12 июня 1804 года Наполеон закрепил нововведения, запретив хоронить покойников в пределах города и в общих могилах.

Склон холма, на котором раскинулось Пер-Лашез, поднимается на двадцать семь метров от бульвара Менильмонтан до вершины холма Мон-Луи. Хотя западный склон холма спускается вниз пологими террасами, с остальных трех сторон его рельеф состоит сплошь из небольших хребтов и косогоров. Проект кладбища был поручен Александру-Теодору Броньяру, пожилому шестидесятипятилетнему архитектору, создавшему дизайн парка Мопертюи, упомянутого выше, и будущему проектировщику парижской Фондовой биржи.

Созданные Броньяром проекты эффектной центральной арки и пирамидальной часовни вначале были отвергнуты из-за дороговизны, но после смерти архитектора в 1813 году все же частично воплощены в жизнь. В парке Броньяр оставил фонтаны и деревья, посаженные иезуитами, создав лишь несколько уединенных уголков, получивших названия «Роща Клэри» и «Драконова чаща». Хотя Броньяр проложил прямые дорожки с такими элементами формального сада, как rond-points — круглые площадки — он все же не поддался искушению окружить кладбище решеткой, подобной той, которую Булле описал в своем «Очерке об искусстве». К слову сказать, и Броньяр, и Фрошо, умерший в 1828 году, похоронены на кладбище Пер-Лашез. Дальняя западная сторона кладбища была отведена под могилы бедняков (индивидуальные, не общие), а оставшуюся основную территорию городские власти намеревались распродать наполеоновским придворным, известным военачальникам, художникам, писателям и крупным бизнесменам. Кстати, многие из них были похоронены на общественные деньги — Сен-Пьер наверняка приветствовал бы такой гражданский энтузиазм. Египетские обелиски и римские саркофаги группировались в хорошо продуманные «кварталы»: таким образом, у посетителей возникало чувство, будто родственные души мирно беседуют и после смерти. Обелиск маршалу Массена доминировал над одной из площадок.

Постепенно его окружили памятники другим военачальникам, и это место получило название Rendez-Vous des Braves — «Место встречи храбрецов». Могила поэта Жака Делиля стала центром «уголка поэтов», целой группы захоронений литераторов. В 1817 году сюда был перенесен прах Мольера и Лафонтена, где они упокоились по соседству.

Однако местом наибольшего притяжения стал «готический островок» в этом по большей части античном комплексе: могила, в которой лежали Пьер Абеляр и его тайная возлюбленная, его ученица Элоиза. Эта легендарная пара, олицетворение вечной любви, звездные влюбленные, жившие в двенадцатом веке, чьи страдания вдохновили на поэтизацию Средневековья во Франции авторов девятнадцатого века, привлекали толпы посетителей. Гробница Абеляра и Элоизы, сложенная Александром Ленуаром[97] из фрагментов стен аббатства Параклет, уничтоженного во время революции, сейчас находится на реставрации. Хотя некоторые посетители до сих пор задаются вопросом, соединились ли души влюбленных под сенью склепа, само надгробие представляет больший интерес как один из экспонатов новаторского Музея французских памятников, основанного Ленуаром.

В 1794 году, осматривая заброшенный парижский монастырь, Ленуар собрал подлежавшие уничтожению средневековые памятники и статуи, и решил выставить их на обозрение публики. Он устроил собственный «Элизиум» прямо в саду монастыря, создав что-то подобное «кладбищенскому парку» Монсо, но в средневековой стилистике. Памятники были тематически расставлены так, чтобы дать парижанам представление о великолепии средневековой архитектуры и искусства, которые в то время считались примитивными, чуть ли не варварскими.

Рис. 42. Парижские катакомбы.

Кураторы изо всех сил мешали Ленуару создавать новые «оригиналы» из обломков и фрагментов старинных сооружений — этот стиль, позднее подхваченный Пьюджином в Англии, а еще несколько позже — Виоле-ле-Дюком во Франции, получил название «Возрожденная готика» и обязан своим появлением меланхолическому романтизму, в частности, проявившемуся в стиле «Элизиума» Ленуара.

Между тем к югу от реки вовсю кипела работа: с 1810 года Фрошо и генеральный инспектор каменоломен Луи-Этьен-Франсуа Эрикар-Ферран, виконт де-Тюри, были заняты «переоборудованием» катакомб в «сентиментальный» некрополь. В 1815 году, Тюри опубликовал «Описание катакомб», где была документально представлена история этих удивительных сооружений, начиная с расчистки кладбища Невинных в 1785–1786 годах. Вход в катакомбы укрепили, черепа и кости аккуратно сложили вдоль стен так, что они образовали неоклассический орнамент, установили часы посещений и разработали маршруты. Создатели парижских катакомб явно придерживались древних традиций организации римских оссуариев, тесно связанных с ранней историей христианской церкви. Хотя в апреле 1786 года катакомбы освятили и даже поставили рядом с входом часовню, по стилю и общему романтическому настроению они скорее соответствовали поэме Юнга, чем формальному церковному пространству. Позже сюда добавили доски с выдержками из классических текстов и цитатами из произведений великих поэтов.

Всего за полвека, с закладки парка Монсо в 1773 году и до открытия последнего из пригородных кладбищ на Монпарнасе в 1825 году, Парижу удалось в большой степени решить эстетические, санитарные, топографические и религиозные проблемы, с которыми сталкиваются все крупные города в отношении своих мертвецов. Парижские покойники столетиями гнили под открытым небом — возможно, город и в дальнейшем продолжал бы хоронить их в общих могилах, если бы «на помощь» не пришли парки-кладбища Монсо, Эрменонвиль и Женвилье. Возделанные в английском романтическом стиле, напоминавшем произведения Хораса Уолпола и Томаса Уотли, эти bois des tombeaux стали излюбленным местом отдыха и прогулок парижских «англоманов», изящно дополнив собой сады развлечений «Воксхолл» и аркады Пале-Рояля.

В 1780-е годы парки-кладбища переросли вялый сентиментализм Грея и меланхолическое позерство Юнга. Им предстояло решать конкретные задачи. В отличие от «Елисейских полей» Стоу, Сен-Пьер планировал свой «Элизиум» не как убежище от непоправимо испорченного общества. Будучи безнадежным идеалистом, он мечтал, что государство создаст кладбища, которые станут настоящими «школами гражданской добродетели», местом, где истинные заслуги ценятся выше происхождения. Увы, французская революция быстро разрушила надежды аристократов, следовавших идеям Просвещения, которые жаждали сменить бумажные дворянские патенты на более существенный статус высшей элиты общества. В кровавом хаосе Революции идеал романтического кладбищенского парка казалось, был безнадежно утерян; к жизни его вернул Наполеон с помощью Фрошо и других имперских чиновников.