Стой и смотри, или Созерцатели витрин

Первые тротуары появились в Париже в 1780-е годы, после реконструкции квартала Одеон: только что проложенные улицы сходились на площади Одеон, где стоял одноименный театр. В самом квартале разместился один из масштабных комплексов многоквартирных зданий, о котором говорилось в предыдущей главе. Правда, на обоих берегах Сены в районе Пон-Нёф («Нового моста») еще в 1578–1607 годах за счет королевской казны насыпали террасы, но они предназначались для лавок с товарами, а вовсе не для прогулок. На протяжении нескольких веков Пон-Нёф был одной из красивейших достопримечательностей Парижа. Современники восторгались им как чудом инженерного искусства; к тому же с этого моста открывался чудесный вид на город, в то время как другие мосты были плотно застроены лавками и магазинами. В конце 1780-х годов от застроек наконец-то очистили Пон Нотр-Дам («Моста Парижской Богоматери»), и этот момент запечатлел на своей картине художник Юбер Робер[49].

Однако первые тротуары были скорее исключениями, чем правилами, — в других районах Парижа о «дорожках для пешеходов» никто и не слышал. Когда некий путешественник Бабийяр пытался прогуляться по Рю-де-ла-Сен, результатом стала настоящая катастрофа: вначале он потерял дорогу, затем его сбили с ног пробегавшие мимо носильщики, и, в конце концов, бедняга чуть не утонул в переполненной нечистотами сточной канаве. Напуганный до смерти путешественник оставил все попытки вести себя как fl?neur и вызвал наемный экипаж, проклиная Париж, где до сих пор не удосужились подумать о пешеходах. Грязные улицы французской столицы обеспечивали чистильщиков работой почти до середины девятнадцатого века. В 1822 году общая длина тротуаров во всем городе едва достигала 167 метров. Кроме парков Тюильри и Люксембург, да «садов развлечений», устроенных по об разу и подобию лондонского «Воксхолла», гулять в Париже дореволюционного времени было практически негде.

В 1771 году на Елисейских Полях открылся «Колизей», прототип нынешних торгово-развлекательных центров. Три крытых сводчатых галереи отходили от центральной залы; в каждой галерее располагалось по десять магазинов, где продавались ювелирные изделия, модная одежда и лотерейные билеты. К сожалению, по мнению большинства покупателей, «Колизей» находился слишком далеко от центра: через два года центр обанкротился. Парижские франты, желавшие показаться на людях, обычно отправлялись в passages (крытые торговые ряды), находившиеся к северо-западу от «Пале-Рояля». В 1786 году открылась «Галери де Буа» — ряд магазинов, соединивший аркады «Пале-Рояль». Пассажи «Фейдо» и «Кер» открылись в 1791 и 1799 году соответственно. Однако настоящий расцвет этих торговых центров пришелся на 1822–1837-е годы, времена «Пассажа Колбер» (1826). Здесь фланёры могли до полного изнеможения гулять под стеклянной крышей, и в свое удовольствие глазеть как на прохожих, так и на предметы роскоши, выставленные в витринах бутиков по обеим сторонам прохода. На ночь выходы с обеих сторон центрального прохода закрывались решетками, а сами магазины довольствовались лишь массивными ставнями, в конце рабочего дня опускавшимися на прилавок со стороны улицы.

В Лондоне на рубеже семнадцатого-восемнадцатого веков многие магазины уже обзавелись стеклянными витринами. Витрины лавок попроще обычно выглядели так: довольно узкая дверь в центре фасада, обрамленная широкими проемами, на которых крепятся горизонтально разделенные ставни. Верхняя ставня, открываясь, образовывала подобие навеса, а нижняя была оборудована складными ножками и служила прилавком. Таким образом, товары выкладывались для обозрения прямо на улице.

Рис. 12. Лавка Э. Ф. Жерсена. Гравюра Пьера Авлина по картине Антуана Ватто, 1732.

В Париже большинство магазинов не могли и мечтать о такой роскоши, как застекленная витрина. В 1767 году Габриэль де Сент-Обен изобразил лавку Перье, торговца скобяными товарами — возможно, для рекламной открытки. Похоже, такая структура устраивала даже владельцев крупных магазинов: например, Эдме-Франсуа Жерсена[50], торговавшего картинами на мосту Нотр-Дам. На известной картине Антуана Ватто «Лавка Э. Ф. Жерсена» [рис. 12] видно, что магазин расположен прямо на улице. Продавцам, работавшим у Жерсена, приходилось каждое утро выносить на открытое уличное пространство магазина стулья, столики, ящики и развешивать на стенах картины, а вечером убирать картины и мебель в задние комнаты. Облупившиеся каменные стены, грязный пол — по виду это помещение больше похоже на конюшню, чем на художественную галерею, продающую предметы искусства богато одетым аристократам.

Такой магазин вызвал бы у лондонца начала восемнадцатого века немало поводов для насмешек. В Лондоне у большинства магазинов были застекленные витрины, а стены самих помещений аккуратно оштукатурены. Еще до Великого пожара парижане, например, Самюель Сорбьер, восхищались изысканной отделкой лондонских магазинов, которые «радуют глаз и привлекают внимание прохожих». Англичане и сами удивлялись, с какой скоростью только что открытые магазины обзаводятся застекленными витринами. «Никогда не было в наших магазинах такого количества росписи и позолоты, таких узорных окон и огромных зеркал, как сейчас», — жаловался Даниэль Дефо в 1726 году. Он, довольно несправедливо, сравнивал лондонские магазины с крикливо одетым французским щеголем. Несмотря на то, что застекленные окна облагались налогом, из-за свободной конкуренции английские стекольные заводы вынуждены были снижать цены, в то время как их коллеги по другую сторону Ла-Манша (такие, например, как корпорация «Сен-Гобен», основанная в 1665 году по распоряжению Людовика XIV), пользовались привилегиями королевской монополии. Лондонские витрины продолжали поражать и восхищать парижан даже в начале девятнадцатого века, не только из-за наличия стекол, но и потому, что на центральных улицах по вечерам их… подсвечивали! Таким образом, магазины могли работать до девяти или половины десятого вечера.

В 1831 году Эдвард Планта свидетельствовал, что в Париже лишь немногие магазины смогли обзавестись «нормальными» витринами.

Риджент-стрит, созданная по проекту королевского архитектора Джона Нэша[51] в 1817–1832 годах, протянулась через Мэрилебоне и сразу стала оживленной транспортной улицей, однако ее главное назначение состояло в другом: быть центром нового торгового квартала. Торговые ряды, расположенные в крытых галереях и выходившие на широкие чистые тротуары, вызвали бы черную зависть у любого парижского фланёра. Сюда, по версии писателя Пирса Игана[52], часто наведывались герои его журнала «Жизнь в Лондоне» — местные щеголи Том, Джерри и Лоджик. Однако попытка Нэша построить настоящий большой торговый центр, «Пассаж Роял-Опера» (1817 г.) окончилась полным провалом. Хотя другие пассажи, например, «Аркады Берлингтон» (1818 г.) пользовались относительной популярностью, Лондон не нуждался в огромных торговых центрах: бутики и модные лавки на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит дарили покупателям и фланёрам те же ощущения, но в гораздо бо?льшем масштабе. Лишь с появлением универмагов типа «Самаритэн» (La Samaritaine, 1869 г.) Париж смог обогнать Лондон по количеству зевак, проводящих время за рассматриванием витрин. Так унылое хождение за покупками превратилось в захватывающее действо, став почти искусством. Современные парижане известны своей любовью к разглядыванию витрин («облизыва нию витрин», по их собственному выражению). Однако до середины девятнадцатого века в Париже с трудом можно было найти витрину для разглядывания (кроме, конечно, пассажей, о которых мы только что говорили), да и там смотреть было особо не на что. По мере того, как понятие «купить» перестало ассоциироваться с понятием «выторговать», то есть с ожесточенными спорами по поводу цены товара, совершение покупок постепенно стало процессом более увлекательным и менее драматичным. Конечно, яростные пререкания между продавцом и покупателем доставили бы истинному фланёру немало приятных минут, однако даже он обеими руками приветствовал введение фиксированных цен. Конечно, разница между фланёром и покупателем существенна: fl?neur ничего не покупал, его единственной целью было набраться новых впечатлений. Фиксированные цены стали нормальным явлением в Лондоне уже ко времени визита Мерсье в 1780 году. К тому моменту лишь немногие английские аристократы продолжали совершать покупки в долг, — практика, все еще широко распространенная в Париже. В Англии же все предпочитали платить наличными и сразу; в результате процесс покупок завершался весьма быстро, что также понравилось Мерсье. «А в Париже не так, — жалуется он. — Зайдешь в любой магазин, так первым делом пригласят присесть. После обмена приветствиями следует поговорить обо всем на свете, да не забыть расспросить владельца магазина о его семейных делах или порассуждать о делах государственных. И в то же время торговаться, торговаться, торговаться до потери памяти».

И ведь что обидно — чаще всего процесс, отнявший у обеих сторон столько времени и сил, может закончиться ничем: «покупатель, доведенный до бешенства болтовней продавца, уйдет, ничего не купив, а продавец, в ярости, что не смог ничего продать, готов будет кинуться на любого, кто войдет в его лавку». «В Лондоне процесс «товарообмена» идет споро, без всяких экивоков. Покупатели заходят в магазин, не ожидая приветствий и даже не снимая шляп. Продавец, услышав, что интересует клиента, идет на склад и тотчас приносит нужную вещь, указывая ее цену. Здесь торговля невозможна — либо бери, либо убирайся». «Заплатил — и порядок. Все сэкономили время — и продавец, и покупатель». А что в Париже? Сценка из «Сентиментального путешествия» Лоренса Стерна (1768 г.) дает нам прекрасную возможность своими глазами увидеть процесс покупки любой безделицы. Йорик, герой романа, на минутку останавливается у магазина перчаток, чтобы спросить, как пройти к Опера-комик, а в результате оказывается втянутым в чувственный, если не сказать, откровенно эротический диалог с женой торговца мадам Гриссе, в то время как ее супруг взирает на обмен любезностями с меланхолическим равнодушием. В 1670-е годы в Англии «магазинный флирт» был основным центром притяжения для покупателей, приходивших в лондонские «аркады» (лавки, где продавались предметы роскоши), но к моменту путешествия Йорика те времени давно прошли. Разница между наивным, открытым миру сентиментальным путешественником и вечно хандрящим fl?neur ясна: фланёр коллекционирует лишь поверхностные впечатления и поэтому предпочтет перейти к новому объекту, чем задержаться для контакта с предыдущим. Именно эта склонность и делает фланёра частью своей эпохи. В то время как Йорик отвешивает комплименты мадам Гриссе, и даже берет ее за руку, дрожа от еле сдерживаемой страсти, Мерсье просто отстраненно наблюдает. Что бы ни «цепляло» внимание фланёра во время его бесконечных блужданий по улицам города, это явно не физический контакт. Несмотря на нарочито агрессивное вожделение во взгляде, настоящий fl?neur — личность асексуальная, даже, возможно, бесполая. Перчатки ли, женщины ли выставлены на продажу — ему все равно. Он не покупает. Он всегда «только смотрит».

Возможно, не совсем корректно использовать термин fl?neur, говоря о творчестве Мерсье, тем более о мистере Зрителе. Впервые этот термин появился в анонимном обозрении Парижского салона 1809 года, озаглавленном «Фланёр на Салоне, или Месье Бездельник». Фигура самого месье Бездельника описана в деталях: имеет годовой доход примерно в 2000 франков, значит, является рантье. Живет на четвертом этаже дома № 7 по улице Флери, недалеко от Лувра. День его описан поминутно. В девять утра он выходит из дома и идет к Лувру, где прокладывают новую улицу. Он подолгу глазеет на прилавки художественных лавок, затем выпивает утреннюю чашку шоколада, разглядывает театральные афиши и болтает со знакомыми актерами, а потом снова углубляется в созерцание офортов и гравюр, пока не наступает время выйти на бульвары:

Около двух часов пополудни он уже на бульварах… и идет к пассажу «Панорама». Он уже обошел все магазины, разглядел все новые шляпки, новые романы, новые игрушки, новые связи, новые прически, новые кареты, новые платья, новые вывески на магазинах. Он не полицейский и не шпион, но он замечает все выбоины на мостовой, все грязные притоны, шаткие навесы и цветочные горшки, готовые свалиться с узких подоконников на головы прохожих.

Однажды, сидя в кафе и прислушиваясь к разговору группы актеров, месье Бездельник решает (как средство борьбы с бессонницей) завести дневник, чтобы записывать туда все, что видит…

После этого фланёр ненадолго скрылся со сцены и снова появился в 1820-е годы в качестве персонажа сразу двух водевилей: одноактной комедии «Фланёр» (Le Fl?neur, 1826), и четырехактной — «День фланёра» (Le Journ?e d’un Fl?neur, 1827), поставленных, соответственно, на сценах театров «Порт Сен-Мартен» и «Варьете». В обоих спектаклях фланёр показан рассеянным p?re de famille — отцом семейства, который растерянно наблюдает за происходящими вокруг него событиями, а в конце даже несправедливо подвергается аресту, потому что случайно оказался слишком близко к месту происшествия.

В обеих комедиях местом действия выбрана улица. В пьесе «Фланёр» на сцене появляются, по крайней мере, семеро торговцев, предлагающих свой товар, а также наряд пехоты, спешащие куда-то рабочие и простой люд. «Да здравствует Париж! — поет главный герой. — Он предстает пред нами как подвижная картина». В 1833 году газета «Фигаро» дала определение фланёра как «человека, посещающего все бесплатные представления, сделавшего улицу своей гостиной, а витрины магазинов — своей мебелью». Путеводители по городу начали использовать название «Фланёр» в рекламных лозунгах.