Сестры
Тем временем в родных краях Психеи население отмечало годовщину ее похищения легендарным незримым чудищем. Царь Аристид и царица Дамарида повели процессию скорби вверх по склону горы к базальтовому валуну, к которому когда-то привязали дочь, — с тех пор названному Камнем Психеи в ее честь. Ныне у памятника стояли две царевны — Каланта и Зона, громко уведомлявшие всех вокруг, что предпочли бы остаться подольше и погоревать наедине с собой.
Когда толпа рассеялась, царевны подняли траурные вуали и принялись хохотать.
— Вообрази, что за тварь ее забрала, — сказала Зона.
— Крылатая, как фурия… — предположила Каланта.
— С железными когтями…
— Огнедышащая…
— Со здоровенными желтыми клыками…
— Волосы — змеи…
— И хвост, который… Что это?
Внезапный порыв ветра заставил их обернуться.
От увиденного они испуганно закричали.
Перед ними стояла сестра их Психея, сияющая, в струящемся белом одеянии, отделанном золотом. Выглядела она отвратительно прекрасно.
— Но… — начала Каланта.
— Мы думали… — запинаясь, произнесла Зона.
И обе, хором:
— Сестра!
Психея двинулась к ним, протягивая руки, сладчайшая улыбка нежной сестринской любви озарила ее лицо. Каланта и Зона поцеловали ей ладони.
— Ты жива!
— И такая… такая…
— Это платье — стоило небось… в смысле смотрится…
— И сама ты… — вымолвила Зона, — такая, такая… Каланта, как это слово?
— Счастливая? — подсказала Психея.
— Ого-го, — согласилась сестра. — Ты определенно выглядишь ого-го.
— Но скажи же, Психея, милочка…
— Что с тобой произошло?
— Мы тут горюем, рыдаем навзрыд по тебе…
— Кто подарил тебе это платье? — Как ты слезла с этого камня?
— Это настоящее золото?
— Чудище прилетело за тобой? Зверь? Вурдалак?
— Какая ткань…
— Может, дракон?
— Как это она не мнется?
— Он тебя к себе в логово забрал?
— Кто тебе прически делает?
— Он грыз тебе кости?
— Ну не настоящий же это изумруд, а?
Смеясь, Психея вскинула руку:
— Милые сестры! Я вам все расскажу. Больше того — все покажу. Давай, ветер, неси нас туда!
Не успели сестры понять, что произошло, всех троих подняло над землей и стремительно понесло по воздуху — в крепких объятиях Западного ветра.
— Не сопротивляйтесь. Расслабьтесь, — сказала Психея, когда Зефир понес их над горами. Зонины вопли поутихли, а сдавленный плач Каланты выродился в поскуливание. Вскоре они даже отважились открыть глаза на несколько секунд — и не визжать при этом.
Когда ветер наконец опустил их на траву перед зачарованным дворцом, Каланта решила, что только так и можно перемещаться.
— Кому нужны эти дурацкие лошади, таскающие хлипкую старую колесницу? — сказала она. — Отныне буду ловить ветер…
Но Зона не слушала. Она завороженно таращилась на стены, на турели и на серебряную клепку ворот дворца, сиявшие в утреннем солнце.
— Заходите, — сказала Психея.
Какое захватывающее чувство — показывать сестрам ее новый дом. Какая жалость, что не повидать им ее возлюбленного супруга.
Сказать, что девушки остались под впечатлением, — преступно приуменьшить. А потому, естественно, они фыркали, зевали, хихикали, качали головами и в целом цокали языками, перебираясь из одной золотой ложи в другую по отделанным серебром коридорам и инкрустированным самоцветами галереям. Воротили наморщенные носики, намекая, что привыкли к лучшему.
— Самую малость п?шло, верно, милая? — сказала Зона. Про себя же так: «Это жилище бога!»
Каланта размышляла: «Если сейчас остановиться и сделать вид, будто мне надо завязать шнурки на сандалиях, можно выковырять рубинчик из вон того кресла…»
Когда незримый сонм дворецких, лакеев и служанок принялся накрывать для сестер обед, прятать восторг и изумление стало труднее. После каждую умастили маслом, искупали и размяли.
Сестры принялись выспрашивать подробности о владыке замка, Психея вспомнила свое обещание и поспешно что-то насочиняла.
— Он красавец-охотник, местный землевладелец.
— Как его зовут?
— Глаза у него добрейшие.
— А имя его?..
— Он очень сожалел, что не застанет вас. Увы, он на весь день уходит со своими гончими в поля. Уж так он хотел лично вас принимать. Может, в другой раз.
— Да, но как его звать?
— Он… у него на самом деле нет имени.
— Что?
— Ну, имя у него есть. Очевидно, у него есть имя, у всех оно есть, Зона, чего ты! Но он его не применяет.
— Но каково же оно?
— Ой, скорее! Того и гляди стемнеет. Зефир вас ночью не понесет… Давайте, сестрицы, возьмите себе домой на память что-нибудь. Вот горсть аметистов. А вот сапфиры. Золото, серебро… И маме с отцом непременно захватите.
Нагруженные драгоценностями, сестры позволили отнести себя обратно к скале. Психея, махавшая им вслед, и порадовалась, и огорчилась их отбытию. Она радовалась их обществу и возможности все показать, а также одарить, а вот решимость держать слово, данное мужу, вынудила ее избегать всяческих вопросов, и от этого Психея утомилась.
Сестры вернулись домой, но, несмотря на сказочные сокровища, которые им достались, страдали теперь от зависти, обиды и ярости. Как так вышло, что их младшенькая — бестолковая, самовлюбленная Психея — обрела положение чуть ли не богини? Это же чудовищно несправедливо. Избалованное, тщеславное, уродливое существо! Ну, не уродливое, положим. Наделенное некоторой очевидной и довольно вульгарной смазливостью, но никакого сравнения с их царственной красой. Жутчайшая несправедливость: наверняка за всем этим волшба какая-то, ведьмовство. Как это она даже имени своего владыки и повелителя не знает?
— Ревматизм мужа моего Сато, — сказала Каланта, — все хуже, что ни вечер приходится разминать ему каждый палец, а затем применять пластыри и притирания. Это омерзительно и унизительно.
— Думаешь, твоя жизнь — ад? — спросила Зона. — Мой Харион лыс, как луковица, изо рта у него воняет, а телесного пыла в нем, как в мертвой свинье. Психея же…
— Эта самовлюбленная девка…
Сестры вцепились друг в дружку и разразились рыданиями.
В ту ночь возлюбленный Психеи Эрот огласил ей грандиозную новость. Она рассыпалась в благодарностях и рассказала, как ловко избежала рассказов о нем сестрам, но тут он прижал палец к ее губам.
— Милое, доверчивое дитя. Боюсь я сестер — и того, что способны они с тобой вытворить. Но я рад, что ты счастлива. Позволь осчастливить тебя еще пуще. — Она почувствовала, как его теплая рука скользнула вниз и огладила ей живот. — Наше дитя растет в тебе.
Психея охнула и прижала его к себе, оторопев от радости.
— Если сохранишь эту тайну, — сказал он, — дитя будет богом. Скажешь хоть одной живой душе — родится смертным.
— Сохраню тайну, — сказала Психея. — Но прежде чем мое состояние сделается очевидным, позволь мне хотя бы еще разок повидать Каланту с Зоной — и попрощаться с ними.
Эрота это встревожило, однако он не понимал, как отказать в столь пристойной сестринской просьбе, и потому согласился.
— Зефир слетает к ним с вестью, и они явятся, — сказал он, склоняясь поцеловать ее. — Но помни: обо мне или о нашем ребенке — ни слова.