Погребальный ритуал

Мы уже выяснили, что Сизиф дураком не был. Он ни на миг не обманывал себя, что Танатос просидит взаперти у него в гардеробе веки вечные. Рано или поздно Смерть выпустят, и она вновь возьмет след Сизифа.

На городской вилле, где он временно обустроился, Сизиф обратился к своей жене. После того как его племянница Тиро утопила их сыновей и бросила его, Сизиф женился повторно. Его новая юная царица была доброй и послушной — в той же мере, в какой Тиро была своевольной бунтаркой.

— Милая моя, — сказал он, привлекая ее к себе, — похоже, я вскоре умру. Когда испущу я последний вздох и душа моя отлетит, что ты станешь делать?

— Сделаю, что полагается, владыка. Омою и умащу твое тело. Положу обол тебе на язык, чтобы ты смог заплатить паромщику. Семь дней будем стоять мы у твоего катафалка. Совершим огненные жертвоприношения, чтобы умилостивить царя и царицу преисподней. Так твое странствие на Асфоделевые луга должно быть благословенным.

— Ты, конечно, хочешь как лучше, но все это тебе как раз не надо делать, — сказал Сизиф. — В тот миг, когда я умру, ты разденешь меня донага и бросишь на улице.

— Владыка!

— Я совершенно серьезно. Вусмерть серьезно. Таково мое желание, моя мольба, мой приказ. Что бы кто ни говорил, никаких молитв, никаких жертвоприношений, никаких погребальных церемоний. Обращайся с моими останками, как с песьими. Дай слово.

— Но…

Сизиф взял ее за плечи и заглянул в глубину ее глаз, чтобы подчеркнуть искренность своего повеления.

— Раз любишь меня и мне предана, раз надеешься, что никогда не станет преследовать тебя моя гневная тень, пообещай мне выполнить в точности то, о чем я попросил. Поклянись своей душой.

— Я… клянусь.

— Хорошо. А теперь давай выпьем. За жизнь!

Время Сизиф рассчитал, как всегда, безупречно: в тот самый вечер он проснулся от шепота Смерти у своего ложа.

— Пришел твой час, Сизиф Коринфский.

— А, Танатос. Я ждал тебя.

— Не надейся меня провести.

— Я? Провести тебя? — Сизиф встал и поклонился в смирении, подал запястья, чтобы заковали их в кандалы. — И в мыслях не было.

Оковы защелкнулись, и эти двое заскользили к зеву преисподней. Танатос бросил Сизифа у ближнего берега реки Стикс и удалился, спеша разобраться с громадным скопищем душ, ждавших жатвы.

Паромщик Харон подогнал лодку, и Сизиф ступил на борт. Отталкиваясь от берега, Харон протянул ладонь.

— Вот те на, — произнес Сизиф, хлопая по карманам.

Харон без единого слова спихнул Сизифа в черноту Стикс. Река была холодна, чудовищно холодна, но Сизиф ухитрился переплыть на другой берег. Воды жгли ему кожу до волдырей, просто невыносимо, но, выбираясь по другую сторону, он понимал, до чего жалкое зрелище собой представляет — в точности как и хотел.

Тени скользили мимо, отводя взоры.

— Где тут тронный зал? — спросил он у одной.

Следуя указаниям, он предстал перед Персефоной.

— Грозная царица[193], — сказал Сизиф, склонив голову, — молю об аудиенции у Аида.

— Мой супруг сейчас в Тартаре. Я за него. Ты кто такой и как смеешь являться пред мои очи в таком состоянии?

Сизиф был наг, ухо оторвано, один глаз свисал из глазницы. Его призрачное тело покрывали укусы, шрамы, синяки, раны и язвы — свидетельство сурового обхождения улиц Коринфа с его физическим телом. Вдова Сизифа выполнила его наказы.

— Сударыня! — Сизиф склонился перед Персефоной. — Никто не сознает непристойность этого больше, чем я сам. Жена моя, злая, коварная, чудовищная, богохульная жена, — это все она довела меня до такого плачевного состояния. Даже лежа при смерти, я слышал, как она говорила другим женщинам: «Не станем мы тратить золото на погребальные ритуалы. Боги преисподней нам никто. Бросим его тело на улице, собакам на съедение. Деньги, отложенные им на похороны, просадим на большой пир. Телок, которых он берег для жертвы Аиду с Персефоной, зажарим для своего удовольствия». Она хохотала и хлопала в ладоши, и то были, грозная царица, последние звуки, что слышал я на земле.

Персефона разъярилась.

— И она посмела? Посмела? Будет наказана.

— Так точно, владычица. Но как?

— Освежевана…

— Да. Неплохо. Но, если позволишь сказать, было б потешно… — Сизиф улыбнулся посетившей его мысли. — Было б потешно, если б ты вернула меня в верхний мир живым? Вообрази ее потрясение!

— Хм…

— И я прослежу, чтобы она каждый день платила за свою наглость, за неуважение. Никакого золота, никаких пиров, ничего — только жестокое обращение, оскорбления и унижения. Жду не дождусь глянуть ей в лицо, когда явлюсь перед ней, живой и невредимый… и, может… может, даже юнее, бодрее и красивее прежнего? Ей всего двадцать шесть, но вообрази, как она будет мучиться, если я ее переживу! Сделаю из нее свою рабыню. Ей каждый день будет пыткой.

Персефона от этой затеи улыбнулась и хлопнула в ладоши.

— Быть посему. — Годы, проведенные в подземном мире, наделили Персефону царской гордостью и несгибаемой верой в тщательное правление преисподней.

И вот так Сизифа вывели в верхний мир, и они со своей донельзя обрадованной царицей жили долго и счастливо.

Его смерть, когда она пришла наконец, — другая история.