Сокращенный набор

Наступил вечер, Прометей встал, потянулся, зевнул и застонал от усталости и удовлетворения, что возникают после долгого и сосредоточенного труда. Вечернее солнце нагрело его творения до гибкой, податливой консистенции, ее в мире керамики именуют «кожетвердой». Безупречный расчет времени: если бы законченные творения остались в более свирепом дневном пекле, они бы высохли полностью и стали чересчур ломкими и хрупкими для последних штрихов, а их наверняка потребует его царственный и божественный начальник. Уши подлиннее, половых органов вдвое больше — в таком вот духе. Что-что, а капризов богам не занимать.

И тут, если только слух не обманывал Прометея, явился сам Владыка богов — он ломился по кустам, с кем-то шумно беседуя. Прометей разобрал отвечавший Зевсу голос — женский, негромкий и выдержанный. Зевс притащил с собой Афину, любимое чадо.

— Твой отец, бог-император, каким его знает мир, — доносились до Прометея слова Зевса, — Зевс всемогущий, да. Зевс всепобеждающий, несомненно. Зевс всевидящий, разумеется. Зевс…

— Зевс всескромный?

— …Зевс-творец, вообще-то. Звучит, а?

— Вполне.

— Ну и вот, тот берег должен быть где-то здесь. Давай позовем Прометея. О Прометей!

Гнездившиеся ткачики метнулись ввысь, встревоженно пища.

— Промете-е-е-ей!

— Здесь я! — отозвался Прометей. — Осторожнее…

Поздно!

Продираясь сквозь деревья к опушке, увлеченный Зевс наступил на изысканно выделанные фигурки, сушившиеся на берегу. С воплем ярости и отчаяния Прометей бросился оценивать ущерб.

— Ах ты, неуклюжий болван! — вскричал он. — Ты их раздавил. Смотри!

Никому во всем мироздании подобные речи не спустили бы. Афина потрясенно смотрела, как ее отец склоняет голову в смиренной виноватости.

При ближайшем рассмотрении все оказалось не так ужасно, как боялся Прометей. Лишь три фигурки не подлежали починке. Он выковырял их из грязи — раздавленную глину, все еще с оттисками Зевсовых исполинских ступней.

— О, хорошо, — бодро сказал Зевс, — остальные целы, их хватит. Давай дальше, а?

— Да ты посмотри на этих! — проговорил Прометей, протягивая Зевсу раздавленные, испорченные статуэтки. — Зелененькая, лиловая и синяя были мои любимые.

— У нас зато остались черная, бурая, желтая, слоновой кости, красноватая и всякие другие. Хватит же, правда?

— Мне этот оттенок кобальтового синего особенно нравился.

Афина разглядывала уцелевшие фигурки, что блестели в умиравших лучах солнца.

— Ох, Прометей, они безупречны, — проговорила она тихо, но так, что ее голос привлекал больше внимания, чем рев и вопли прочих олимпийцев.

Прометей тут же повеселел. Похвала Афины — драгоценнее всего.

— Ну я и впрямь вложил в них сердце и душу.

— Превосходно, очень тонкая работа, — сказал Зевс. — Сделано великим титаном из глины Геи, слеплено моей царственной слюной, обожжено солнцем, а пробудится к жизни от нежного дыхания моей дочери.

Это Метида, навсегда засевшая у Зевса в голове, подбросила мысль, что именно Афина должна оживить эти творения. Подышать в каждого — буквально вдохнуть в них некоторые свои свойства: мудрость, чутье, сноровку и здравомыслие. Вдохновить.