Эволюция моральной теологии

Эти советы напоминают о том, что моральная теология и позиция священников на протяжении XIX века постоянно эволюционировали. С момента заключения Конкордата (1801) и до 1830 года торжествовал ригоризм, вписавшийся в традицию галликанства[424] и, более того, янсенизма. Пасторы одержимы идеей проклятия и страхом кощунства. Ригоризм созвучен проповедям о конце света. Отказ и отсрочка в отпущении грехов в то время — повседневная практика. В первую очередь этому подвергались публичные грешники и те, кто многократно совершал один и тот же грех, не те, кого теологи рассматривали как «случайных» или «рецидивных». Неудивительно поэтому, что в приютах для умалишенных находилось огромное количество женщин, одержимых религиозной манией, которые изводили себя самоистязаниями и гибли от анорексии во имя того, чтобы Бог избавил остальное человечество от наказания за их грехи.

Ригоризм суда совести основан на осуждении всего, что связано с весельем и сластолюбием и что не подчиняется духовенству. Балы, «ассамблеи», бретонские «пардоны»[425], кабаки, крестьянские вечеринки, свадебные ужины, молодежные сборища и даже простое кокетство — все вызывает гнев священников–мракобесов. Древние разговоры о неприличном обнажении шеи вдруг ожили благодаря гильотине, страшной мстительнице за старорежимные грехи. Жан–Мари Вианней порицает молодежь и их родителей, а кюре из Вереса мешает крестьянам танцевать. Даже во времена Второй империи священник из Массака, что в Тарне, перед началом мессы инспектирует внешний вид женщин; одной из них не постеснялся отрезать прядь волос, посчитав ее прическу чересчур вызывающей.

Однако с 1830 года начинаются послабления. На протяжении следующих двух десятков лет, благодаря усилиям решительно настроенных священников, например монсеньора Деви, епископа Белле, в семинариях и разных собраниях духовенства понемногу начинают утверждаться доктрины Альфонсо де Лигуори[426] в переводе кардинала Тома Гуссе. Эта новая моральная теология призывает духовника к осторожности и снисхождению; она советует не приводить грешника в отчаяние. Успокоить грешную душу отныне представляется более полезным для спасения, нежели привести в ужас. Влияние иезуитов и вообще изменения в итальянской церкви благоприятствуют гуманизации исповеди. Верующие в массе своей начинают принимать самые простые принципы моральной теологии, поэтому пастырское слово не должно уже быть столь тяжелым; и вот ужасный кюре из Арса, отныне подобревший, мешает свои слезы со слезами тех, кто пришел к нему на исповедь.

Частичный возврат к ригоризму наблюдается при Второй империи; секс в браке вызывает новый гнев со стороны клерикалов. Доктор Бержере из своего кабинета мечет громы и молнии в адрес «супружеского мошенничества», а духовенство решило взяться за «онанизм супругов»[427]. С 1815 по 1850 год, отмечает Жан–Луи Фландрен, церковь слегка упустила из виду эту сферу, в результате чего началось «тайное распространение» контрацепции. Контроль за рождаемостью распространяется по всему приходу в Арсе, как и в епархии Ле–Мана, что признает местный епископ монсеньор Бувье. Однако римские теологи по–прежнему считают, что супруга может соглашаться на сексуальные отношения, пусть даже она по опыту знает, что ее муж практикует прерванный половой акт. Церковь видит в этом попустительстве средство против того, чтобы женщина становилась жертвой насилия и чтобы мужчина не скатывался в блуд.

С 1851 года отношение Рима к сексу становится более суровым; соперничество, которое устанавливается между человеком и Богом за обладание источниками жизни, вызывает беспокойство. Отныне теологи Святого Престола категорически осуждают любое содействие, даже пассивное, женщины по отношению к супругу, который занимается онанизмом. Во французской церкви эта эволюция произошла быстрее, чем полагал Жан–Луи Фландрен. Сразу после провозглашения Второй империи монсеньор Паризи призвал духовенство епархии Арраса к большей твердости. Начиная с 1860 года новый епископ Белле занимает ту же позицию. Падение Парижской коммуны усиливает ригористские тенденции. Исповедники, ранее очень сдержанные в том, что касалось плоти, отныне будут задавать очень нескромные вопросы; прошли те времена, когда рекомендовалось ждать, пока исповедующийся сам заговорит на эти темы.