Константин Азадовский Чаадаев и графиня Ржевусская

Константин Азадовский

Чаадаев и графиня Ржевусская

Имя Розалии Ржевусской¹ упоминается в литературе о Чаадаеве прежде всего в связи с письмом философа к А.И. Тургеневу от 1 мая 1835 года.

…Я не имею ничего возразить против благожелательных исправлений графини Ржевусской, – пишет Чаадаев. – Уверьте ее, пожалуйста, если встретите ее, что я весьма тронут ее симпатиями и, в качестве философа женщин, очень высоко их ставлю. Как знать? Быть может, когда-нибудь мне доведется лично высказать ей это. Если я выберусь когда-нибудь из моей страны, то она может быть уверена, что мне ничего не будет стоить сделать крюк миль в двести и даже более, чтобы засвидетельствовать ей мое почтение².

«Ржевусская Розалия Александровна (1791–1865), – читаем в аннотированном именном указателе к тому «избранных писем» Чаадаева, где перепечатано и письмо от 1 мая 1835³ (впервые опубликовано М.О. Гершензономв 1913 году), – рожд. княжна Любомирская, ревностная католичка, которая читала ФП и вносила в них некоторые поправки, которые Ч. принял весьма благосклонно».

Настоящая заметка – попытка свести воедино ряд мелких свидетельств, уточняющих отзыв Чаадаева о Ржевусской.

Насколько известно, Чаадаев не был лично знаком с Розалией Ржевусской, но хорошо знал, о ком идет речь. Посредником в его заочном знакомстве с графиней был А.И. Тургенев.

Имя Розалии Ржевусской постоянно упоминается в варшавских письмах П.А. Вяземского к Тургеневу (будучи чиновником в канцелярии Н.Н. Новосильцева, Вяземский жил в Варшаве в 1818–1821 годах). Из этих писем явствует, что Вяземский был знаком с графиней еще в Петербурге (Ржевусская бывала в столице, где общалась, в частности, с кругом Карамзина). «С одною Ржеутскою было мне ловко, – сообщал Тургеневу Вяземский 15 ноября 1818 года из Варшавы. – Но она не долго была здесь при мне»⁴. Розалия Ржевусская и ее муж, граф Венцеслав Северинович Ржевусский (1785–1831), упоминаются и в письме Вяземского к Тургеневу от 13 февраля 1820 года⁵. Наконец, в марте 1821 года Вяземский сообщает Тургеневу:

Мой портрет не Ржевусскою, а Потоцкого Alexandre писан. Я не вижусь с Ржевусскою; она как-то погрязла в ультрацизме⁶ и каком-то венском романтизме⁷ и, по крайней мере, как мне показалось, обошлась со мною холодно при первом, то есть возобновленном свидании и все вместе делает, что я не ищу ее и с нею почти раззнакомился⁸.

Из записи, приведенной ниже, явствует, что и Александр Тургенев встречался с графиней в петербургских салонах, причем их общение представляло собою «спор» между просвещенным русским, тяготевшим к западноевропейскому протестантизму, и убежденной, «ревностной» католичкой, какой была графиня Ржевусская. Спустя много лет Тургенев встретил Ржевусскую в Риме. В жизни графини произошли драматические перемены: в польском восстании 1831 года погиб ее муж, она сама вынуждена была покинуть Варшаву; ее основным местожительством становится Вена, где обосновались в то время и другие польские беженцы и жили ее родственники (по линии Ржевусских).

Вечером и января 1834 года Тургенев увидел Ржевусскую в салоне графини Шуваловой. На другой день – новая встреча. «Встретил графиню Ржевусскую и отдал ей письмо…» – отмечает Тургенев в дневнике 12 января 1834 года⁹.

Здесь иногда встречаю я гр<афиню> Ржевуцкую, – подытоживает Тургенев в письме к Жуковскому и Вяземскому из Рима от 13 января 1834 года, – и мы снова начали п<етер>бургские споры; но она сделалась еще положительнее прежнего; несмотря на то, кажется, мы встречаемся не без взаимного удовольствия: строгий католицизм ее не мешает мне мыслить вслух о Риме и о немецкой философии. Она восхищалась письмом Чадаева о Риме и брала его два раза у меня¹⁰.

Речь идет о хорошо известном письме Чаадаева к Александру Тургеневу от 20 апреля 1833 года – Чаадаев излагает в нем свои сокровенные мысли о Вечном городе, его роли и месте в европейской истории. Письмо это – полемическое: оно является ответом на письмо Тургенева, воспринимавшего папский Рим и пышность католических обрядов весьма критически. «Это письмо о Риме в ответ на мое об Италии и о папе, – писал Тургенев Вяземскому в 1836 году. – <.. > Чадаев был взбешен моею картиною Италии и папства в письмах моих к вам и к нему»¹¹.

Пепепаяая

Передавая Ржевусской письмо Чаадаева, Тургенев, естественно, рассказывал ей о своих встречах с философом, его московской жизни и – «Философических письмах». Из ныне известной переписки Вяземского, Жуковского, Пушкина и А.И. Тургенева явствует, что в этом кругу во второй половине 1831 года передавалась из рук в руки некая рукопись Чаадаева. Установлено, что эта рукопись содержала в себе часть будущих «Философических писем» – в частности, отрывки из писем I и VII, относящихся к 1829 году.

В 1831 году Тургенев, находясь в Москве, неоднократно встречался с Чаадаевым. Об этом рассказывают его письма к Николаю Тургеневу 1831–1832 годов. «Чадаев здесь и желает меня видеть», – сообщает он брату 27 июня 1831 года¹².

Во время их (тогда же состоявшейся) первой встречи Чаадаев, как сообщает Тургенев в одном из писем к брату, вручил ему «часть своего сочинения, в роде Мейстера и Ламенне, и очень хорошо написанное по-французски»¹³. Оказавшись летом 1832 года за границей, Тургенев начинает популяризировать идеи Чаадаева среди своих знакомых в Западной Европе – прежде всего среди тех, кому был понятен и близок католический «уклон» чаадаевской историософии. (До этого Тургенев был деятельным посредником в эпистолярном общении Чаадаева и Шеллинга.)

Пишу сегодня и к Свечиной и говорю ей о Чадаеве и о его католицизме, – сообщает Александр Тургенев брату из Венеции i октября 1832 года. – Как много глубокого в его сочинениях! Он начал немного странничать в слоге, но это не мешает его глубокомыслию. Он думает быть католиком; пишет в смысле гр<афа> Мейстера¹⁴. A propos. Он мне дал списать одно письмо твое к нему, которое он хранит как сокровище. Я пришлю тебе с него копию, когда буду раскрывать старый журнал мой. Как бы хотелось знать о нем: здоровье его поправилось: ему нужно общество, с ним бы поговорить о своих идеях, а он принужден ездить в англ<ийский> клоб, где еще надзор и за ним! Не знаю, перестал ли он объедаться? – вообрази себе, что он после ужасного воздержания вдруг стал есть почти как Козловский, но все – скелет по-прежнему, несмотря на аппетит; я думаю, это болезнь. Писал ли я к тебе, что у него в спальной только четыре портрета: Папы, имп<ератора> Алексан<дра>, Сережин и твой. Книг у него много и новых. Он читает и пишет все утро, когда не выезжает в возке своем. Брат приходит к нему ежедневно; но, кажется, они оба расстроили свое состояние. Чадаев не раз начинал говорить об этом, но порядочно я не мог ничего узнать от него. Тот же камердинер при нем. Теперь он почти неразлучен с Мих<аилом> Ал<ександровичем> Салтыковым¹⁵. Как друг Дашкова¹⁶ он в большой чести в Сенате и прежде еще был в ходу по Воспит<ательному> дому, ломб<арду> и пр., куда <тот?> посадил его; но толку в нем мало. Чад<аев> всюду с ним ездит и часто друг у друга беседуют; но в беседах молчат оба, разве Чад<аев> иногда с жаром разговорится о своих любимых идеях. Салтыкову оне чужды: он все еще в 18 столетии, а теперь еще и в Сенате¹⁷.

Нам не известно, проявила ли С.П. Свечина интерес к чаадаевскому католицизму. Однако мнение Ржевусской, возможно первой поклонницы Чаадаева в Западной Европе («она восхищалась письмом Чаадаева…»), свидетельствует о том, что Тургенев не ошибся: ее отзыв он, разумеется, сообщил Чаадаеву, вернувшись в Россию весной 1834 года. Встречи Тургенева с Чаадаевым были и в этот раз столь же частыми, сколь продолжительными.