Глава десятая НОЧНАЯ ЖИЗНЬ

Глава десятая НОЧНАЯ ЖИЗНЬ

Выражение «ночная жизнь» неизменно напоминает мне старый анекдот советских времен. Приехал в 1960-е годы в провинциальный российский город «империалист». Встретили его с почетом: накормили, напоили, показали достопримечательности и отвезли отдыхать в гостиницу. Тут гость возьми и поинтересуйся: «А есть ли у вас в городе ночная жизнь?» Сопровождающие в погонах в панике ринулись советоваться с начальством и партийным руководством. После мучительных сомнений был найден достойный ответ: «Ночная жизнь есть, но у нее сегодня вечером болят зубы».

Парижская бурная ночная жизнь возникла в то же время, что и город. Относились к ней в разные периоды по-разному: то благосклонно, то с холодком. В последнем случае девам радости приходилось уступать освоенные территории. В 1367 году улица Брисемиш 4-го округа была включена в территорию, где проституткам дозволялось держать бордели. Это вызвало недовольство кюре соседней церкви Сен-Мэрри, и двадцать лет спустя он добился их изгнания. Как оказалось, совсем ненадолго — уже в 1388 году парламент вновь разрешил продажным грациям «открыть дело». А в 1424 году они опять были изгнаны. При Людовике XIV проституция расцвела, в 1802 году была снова запрещена. Тогда солдаты вернулись из наполеоновских походов и во Францию вторглись венерические болезни. Для борьбы с ними основали полицию нравов и санитарную картотеку. Прошло несколько лет, и проституция в который раз возвратилась на улицы столицы.

Сегодня ночная жизнь захватила целые кварталы Парижа, а наиболее известными местами проституции считаются Булонский и Венсеннский леса, улица Сен-Дени, несколько улочек, примыкающих к Елисейским Полям, бульвары маршалов (цепь бульваров, носящих имена военачальников: Ланна, Сюше, Брюна, Лефевра, Журдана, Бертье) и, конечно, площадь Пигаль у подножия Монмартра. Парижане ею гордятся и даже сложили песенку: «О, ле пти пют де Пигаль!» («О, шлюшки с Пигаль!») Большинство туристов, приезжающих во французскую столицу, посещают площадь Пигаль наравне с Лувром и музеем Орсе. «Ле пти пют» невозмутимо стоят на своих рабочих местах, с сигаретками, хищным красным маникюром и грустно-оценивающим взглядом из-под густо накрашенных ресниц. Весь район посвящен греху. У каждого подсвеченного красным зальчика со стриптизом стоит зазывала с блудливым взглядом и вкрадчиво обещает прохожим ни с чем не сравнимые наслаждения. Туристы при женах целомудренно отводят глаза от откровенных фотографий на широких стеклянных дверях, из-за которых доносится приглушенная ритмичная музыка, а одиночки то и дело проскальзывают в таящийся за ними полумрак. Зальчики чередуются с маленькими кинотеатрами, демонстрирующими порнографические фильмы, и секс-шопами. В их витринах выставлено кожаное женское белье, внушительных размеров резиновые куклы, ошейники, цепи, плетки, намордники и предметы, о назначении которых не особо просвещенный может лишь смутно догадываться… В квартале Гут-д’Ор и возле Маркаде-Пуассонье много очень молодых (возможно, несовершеннолетних) чернокожих африканских проституток из Нигера и Ганы.

С «горячей» улицей Сен-Дени у меня связаны не очень приятные воспоминания… Когда моя московская подруга, журналистка из «Каравана историй» Ирина Зайчик приехала с сестрой (тоже журналисткой) в Париж, чтобы взять несколько интервью, я не сомневалась, что они захотят посмотреть на падших женщин, и не ошиблась. И вот мы медленно едем по Сен-Дени, слабо освещенной тусклыми фонарями. У каждого подъезда стоят барышни радости. Старые и молодые, полные и худые — они оккупировали весь тротуар. Сестра Ирины, Нина, устроилась с фотоаппаратом на переднем сиденье. На полпути замечаем особенно яркий персонаж — огромную, толстую, густо накрашенную проститутку в мини-юбке и высоченных белых сапогах-платформах. Наметанный журналистский глаз Нины загорается, рука с фотоаппаратом непроизвольно поднимается, она «щелкает» дамочку и… спокойная улица в одно мгновение превращается в бурлящий океан разгневанных фурий и непонятно откуда появившихся сутенеров. Они преграждают нам путь, выкатив на мостовую помойные баки, подбегают к машине, начинают ее раскачивать и пинать. Грохот стоит как в эпицентре торнадо. «Вы не в зоопарке! — хриплым прокуренным голосом кричит, припав к машине и стуча ладонью по стеклу, старая проститутка с падающей на глаза черной густой челкой. — Мы не давали разрешения нас фотографировать!» Ира, замершая на заднем сиденье, отчаянно шепчет: «Мама! Они же нас убьют! Что делать?» А делать нечего: мы окружены со всех сторон, помощи ждать неоткуда, и уж если кто себя и чувствует питомцами зоопарка, так это мы.

«I’m sorry», — лепечет Нина, трясущимися руками поднимает с колен фотоаппарат, стирает снимок и показывает пустой экран старой проститутке, приникшей к окну. «То-то, — удовлетворенно басит та. — И не вздумайте нас больше снимать». Крики неожиданно стихают, помойные баки исчезают с мостовой так же быстро, как и появились, испаряются сутенеры, разбредаются проститутки, и снова на улице воцаряется обманчивая тишина. Отъехав на безопасное расстояние, мы на ватных ногах выходим из машины, проверяем степень ее побитости. Как ни странно, следов от казавшихся сильными ударов нет, у сутенеров отработана методика устрашения любопытных без нанесения материального ущерба. И мы, повеселевшие, продолжаем путь…

Позднее я пришла на улицу Сен-Дени одна, в надежде выклянчить разрешение у одной из дев радости ее запечатлеть. Маленькая негритянка со злыми голубыми глазами и гигантской, вываливающейся из лифчика грудью отрезала: «Ни за что! А если попробуешь снять тайком — отдубасю!» Старая арабка в развевающемся халате и с небрежным пучком крашеных волос на голове тяжело вздохнула: «Не обращайте на нее внимания, она немножко нервная, но фотографировать меня все-таки не надо — я, хоть и стою здесь уже четверть века, не памятник. А что спросили разрешения — спасибо, другие снимают тайком». Сорокалетняя француженка грустно улыбнулась: «Мы отказываемся сниматься потому, что боимся быть узнанными нашими детьми. Они понятия не имеют, чем занимаются их мамы».

После развала социалистического блока Париж наводнили сотни несовершеннолетних (некоторым было меньше 15 лет) румынских юношей и девушек. Девушек сутенеры сперва выставляли в 20-м округе, затем возле Порт-де-Клиньянкур. Пареньки обретались в самом известном месте концентрации мужской проституции у Порт-Дофин. Они циркулировали между вокзалом Дофин, носящим такое же название университетом и российским посольством на бульваре Ланн. На обочине этого бульвара регулярно паркуется разрисованный под веселого жука грузовичок На лобовом стекле красуются плюшевые мишки, к дверям привязаны воздушные шарики, внутри поджидает клиентов ярко накрашенная владелица лет семидесяти. То ли из-за почтенного возраста, то ли из-за высокохудожественного оформления машины полиция ее с облюбованного места не сгоняет… А румынских ребят сейчас стало меньше, кто уехал, кто попал в тюрьму или умер от СПИДа — благополучного исхода судьба им не готовит. Возможно, повлиял и появившийся в 2002 году закон об уголовной ответственности клиентов за связь с несовершеннолетними. В 1990-е годы местом мужской проституции стал и Северный вокзал (Gare du nord). По субботам у его входа в ожидании клиентов толкутся юноши из Восточной Европы и несколько поссорившихся с родителями и сбежавших из дому французских парней.

Немало в Париже и травести. Вот любопытная запись, сделанная в зале суда в 1969 году. Травести по имени Роже задержан июльской ночью на площади Республики и привезен в суд по обвинению в проституции. Президент суда: «Вы прохаживались по площади нагишом, прикрыв наготу легким пальто?» Обвиняемый: «Да, господин судья. Было жарко». — «Поэтому вы и расстегнули пальто?» — «Да нет же, я расстегнул пальто для агентов полиции. Они попросили меня предъявить документы, которые лежали во внутреннем кармане пальто!»…

Сейчас много травести в Булонском лесу: огромные раскрашенные детины с накладными ресницами и пышными копнами волос ярчайших оттенков. Приехали они из славящейся транссексуалами Бразилии, но если в веселых танцевальных шоу Рио-де-Жанейро травести в ярких блестящих костюмах, с тщательным макияжем, пластичные, кокетливые, похожи на восхитительных экзотических птиц, то в Булонском лесу — страшноваты. Зато они обожают фотографироваться и, позируя, принимают самые женственные и изящные позы. Обретаются здесь и проститутки женского пола. Уже немолодые, обрюзгшие создания в туфлях на шпильках и накинутых на голое тело легких платьицах летом и коротеньких пальто зимой, которые они охотно распахивают перед тормозящими машинами. Некоторые дамочки приезжают ранним утром, припарковывают машины на аллее королевы Маргариты, пересекающей лес с севера на юг, и чинно читают в салоне автомобиля газетку, поджидая клиентов. В теплое время года ставят раскладные стулья на обочине и сидят, широко расставив ноги, с периодикой. Почти пристойная картина, пока не подъедешь поближе и не увидишь, что у читательницы полностью оголена грудь, отсутствует нижнее белье и до уродливости небрежно накрашен ярко-красной помадой рот. В весенние дни, когда воздух, кажется, тяжелеет от запаха жасмина и молодой листвы, дурманящая жара то и дело сменяется быстрыми ливнями, а в соседнем парке Багатель особенно истошно вопят павлины, на аллее королевы Маргариты образуются настоящие пробки. На подмогу к старухам выходят все сразу: длинноногие длинноволосые молодые негритянки в высоких сапогах и мини-юбках, будто только сейчас с подиума, травести с накладными ресницами и в широкополых шляпах по случаю весны, белокожие проститутки в одних лифчиках, и водители проезжающих машин тормозят возле каждой.

На противоположном конце Парижа облюбовали Венсеннский лес белые и чернокожие жрицы любви с грузовичками. После выхода в 2003 году закона о борьбе с приставанием к прохожим и сутенерством полиция их постоянно отлавливает, штрафует, конфисковывает машины, сутками держит в участке. Проблемы с полицией у всех проституток начались задолго до появления закона. 24 февраля 1986 года 36-летняя проститутка Зулика была найдена мертвой в своей шикарной машине на улице Коперника в 16-м округе. Женщине нанесено десять ударов ножом в грудь. Кому мешала эта холеная проститутка, так называемая «пют де люкс»? Многим. Она собиралась рассказать о преследованиях, которым постоянно подвергалась. «Или проституция запрещена, и тогда я буду платить штрафы. Или она разрешена, и в этом случае я готова платить налоги. Но не штрафы и налоги одновременно!» — горячилась Зулика. Она только что получила письмо из налоговой инспекции, обязывающее ее уплатить в казну государства 2,8 миллиона франков (около 400 тысяч евро) из расчета тридцать клиентов ежедневно в течение года. А каждую ночь полицейские вручали ей множество штрафных квитанций за приставание к прохожим. Несчастья Зулики начались после того, как ее бросил любовник — полицейский. Убийц не нашли, дело быстро закрыли…

В 1990 году многие южно-американские травести Булонского леса жаловались полиции на рэкетировавших их по ночам ложных агентов полиции «в гражданском, с оружием и полицейскими картами». Очень скоро выяснилось, что рэкетом занимались всамделишные полицейские. 12 декабря 1990 года они были задержаны и приговорены к году тюремного заключения. В июне 1992 года в подземном гараже дома 74 на авеню Фош полицейские Бруно (32 года) и Роже (34 года) заставили двух проституток их обслужить. Женщины обратились в полицию. Получив сроки условно, стражи порядка пошли на повышение в другом отделе.

Но вернусь к девам радости Венсеннского леса. В 2005 году они решили бороться с несправедливостью полицейских, основали «Коллектив Венсеннского леса» и заявили, что они «труженицы секса» и имеют право на работу. Регулярно устраивает внушительные демонстрации с требованием отменить Закон о внутренней безопасности (LSI) и созданная проститутками Ассоциация публичных женщин (опознавательный знак участниц — красный зонтик). Большая демонстрация была организована ими 5 ноября 2007 года перед сенатом.

Последний публичный дом Парижа закрыли после Второй мировой войны с легкой руки муниципального советника от христианских демократов Мартины Ришар. 13 декабря 1946 года эта смелая женщина, бывшая в годы Первой мировой войны разведчицей, а во время Второй мировой пилотом и участницей Сопротивления, потребовала очистить «улицы и тротуары от грязи». Ришар послушали, потому что бордели в то время живо напоминали унизительное время оккупации: в них веселились предатели и фашисты. Хотя Мартина Ришар не была членом правительства, закон о их упразднении получил ее имя. Много лет спустя, убедившись, что проституция в городе не вывелась, Ришар стала ратовать за открытие эротических центров, но к ней уже не прислушались. Министр здравоохранения в правительстве Жака Ширака, примерная мать и гинеколог по образованию Мишель Барзах также выступала в 1990-х годах за открытие борделей, но правый министр внутренних дел Шарль Паскуа не только ее не поддержал, но и запретил продажу в киосках 40 «порнографических и зовущих к дебошу» изданий. Отсутствие официальных публичных домов предопределяет возникновение множества подпольных борделей. Один из них был раскрыт в 2007 году бригадой по борьбе с проксенетизмом в 18-м округе на улице Лаба. Бордель держал в отеле «Реймс» алжирец. Помогали ему две африканские мамки. Из бара клиенту открывался вид на барышень, сидевших в заднем зале кафе. Он подзывал понравившуюся, договаривался о цене (40–50 евро) и поднимался в одну из комнат. Дело было прибыльным — полиция конфисковала у хозяина 150 тысяч евро наличными.

Хорошо организованы в Париже проститутки из Северной Африки. Сеть китайских проституток была раскрыта полицией в мае 2008 года возле Порт-До-ре. Супружеская чета, привозившая девушек из Китая и вынуждавшая их выходить на тротуар, зарабатывала ежемесячно по 10 тысяч евро. На улице Сен-Мор в 11-м округе в доме 16/20 долгое время находилось агентство «Симбиоз-Консей», предлагавшее экзотических женщин из Филиппин. Кандидаток для брака от 18 до 65 лет выбирали по каталогу. Приглянувшихся доставляли заказчику за 20 тысяч франков (3 тысячи евро), включая транспортные расходы. Идея заинтересовала сутенеров. Когда в 1985 году эту схему раскрыл журналист из «Юманите», в городе благодаря стараниям сутенеров и работников агентства бесследно исчезли 12 филиппинок… Около ста тысяч женщин во Франции занимается проституцией по случаю, чтобы округлить трудные концы месяца. Обычно это студентки или одинокие матери. Их называют etoiles filantes («падающие звезды») и в столице их больше всего.

…В 1986 году многих коммерсантов улицы Сент-Круа-де-ля-Бретонри в 4-м округе полиция обязала снять со входов флаги с радугой — символом гомосексуалистов. Местные жители были озабочены деградацией квартала и обилием бутиков с товарами для геев и потребовали от полиции решительных действий. Полицейские раздавали точные и болезненные удары протестующим продавцам и покупателям и доходчиво объясняли: «Мы не хотим здесь пидоров». Теперь на парижских гомосексуалистов и лесбиянок никто осуждающе не смотрит, столичный мэр Бертран Деланоэ не скрывает свою нетрадиционную ориентацию, и специализированные бары и дискотеки можно найти почти во всех округах. В одну из них — «Катманду» на улице с романтическим названием дю Вьё Коломбье (улица Старой голубятни) я двадцать лет назад увязалась за парой приятельниц. Мои спутницы недавно в очередной раз разочаровались в мужчинах и решили попытать счастье в иной ипостаси, а мне представилась возможность посмотреть на веселье настоящих лесбиянок.

Заведение это было самым известным местом встреч женщин нетрадиционной ориентации. Открыла его в 1969 году уроженка Ханоя Элула Перен. Юрист по образованию, она пробовала себя на эстраде, преподавала историю и написала пользовавшуюся большим успехом скандальную книгу «Женщины предпочитают женщин», в которой рекламировала тогда еще запрещенный законом лесбос. Незадолго до смерти Элула сказала: «Лесбиянки меня не забудут. Я довольна прожитой жизнью и ни за что на свете не променяла бы ее на другую». Хорошо помню огромный полутемный зал с площадкой для танцев посредине, а вокруг нее множество столиков с женщинами, но какими! Часть из них ничем внешне не отличалась от моих тоскующих спутниц, но остальные поражали абсолютно мужскими замашками, одеждой и манерой поведения. С каким гусарским шиком открывала бутылку шампанского женщина с короткой стрижкой, в белых брюках и белой рубашке, как по-мужски танцевала, лихо крутя свою спутницу! В этих мужеподобных существах не было ни ущербности, ни позирования. Они такими родились и всё тут. В какой-то момент, поплетясь за моими девушками размять ноги на танцевальную площадку, я оказалась в водовороте увлеченных друг другом пар, и… неожиданно загрустила. Никто не обращал на меня внимания. Разобрались ли тамошние лесбиянки в моей правильно ориентированной сущности, или просто я никому из них не приглянулась? Не знаю, но вышла я из «Катманду» не с чувством выполненного журналистского долга, а задетого женского самолюбия…

Эта дискотека закрылась в конце 1980-х годов. На смену ей пришли новые модные заведения — огромный клуб под вокзалом Монпарнас, «Клуб 79», «Ле Куин», «Режин» на улице Понтье возле Елисейских Полей, «Les Bains Douches» на улице Бур-л’Аббе, «Le Bataclan» на бульваре Вольтер, «Le CUD Ваг» на улице Одриетт, «The Eagle» на улице Ломбар. В последние годы у парижского бомонда в моде клубы обмена сексуальными партнерами, называемые клубами эшанжистов. Один из них, «Шандель» («Свечи»), посетил 48-летний журналист Фабрис Гэжно и опубликовал об этом статью.

«Мне 48 лет и мое существование было отмечено множеством „ист“. Онанист в 13 лет, гитарист в 15, марксист в 18, найт-клуббист в 20, журналист в 22. Красивая сорокалетняя блондинка и успешный стилист Софи решила, что мне не хватало последнего „ист“ — эшанжист. Она недавно открыла эту практику, сводившуюся к тому, чтобы спускаться раздетыми в темные винные погреба и делать со многими то, что со времен Адама и Евы большинство из нас проделывали вдвоем. Предложил Софи испробовать эти разнообразные удовольствия развязный любовник Сначала она сказала „нет“, потом „может быть“ и… очутилась в „Шандель“ — самом знаменитом клубе эшанжистов Парижа: с паркингом, ресторанами, баром, площадкой для танцев и комнатами любви. Софи так увлеченно об этом рассказывала, что мой журнал поручил мне немедленно пойти и провести расследование. Вот так я и оказался в роли эшанжиста.

21.30. Встреча в центре Парижа на улице Терез. Софи раскрыла мне тайну Сезама: костюм и хорошо начищенные ботинки. Джинсы здесь не в чести. Софи выше меня на голову: 7 сантиметров каблук, обтягивающая красивую задницу юбка и верхняя часть туалета от „Перлы“, почти не прячущая грудь и спину. Мы заходим в „предбанник“, где, как в банке, ждем 30 секунд. Камера проверяет, что мы пара (одиночек отсюда изгоняют), и изучает с ног до головы. Мои сверкающие ботинки с успехом выдерживают экзамен, дверь открывается, и нас встречает молодая дама в розовой распашонке. Она записывает наши имена на красной картонке, которую следует передать бармену — на ней он будет отмечать выпитое. Перед тем как начать ужин в одной из двух зал ресторана, Софи идет поздороваться с одним из друзей, хозяином здешнего бутика аксессуаров, одежды и мебели. В прошлый четверг, после сеанса чувственной гимнастики в погребе, один деловой человек из Таити подарил своей спутнице набор мебели Бенетти. Чек после шока. Здесь, в китчевом декоре, женщины обмениваются идеями между двумя обменами другого рода. Дамы из лучшего общества: банкиры, адвокаты, врачи, жены или любовницы звезд. Коммерсант объясняет мне, что именно поэтому плохо одетый сюда никогда не пройдет. „В прошлую пятницу они не впустили пятьдесят пар, среди которых — телеведущий в джинсах и кроссовках!“ Рок-звезда, один из его коллег, приходящий сюда со своей женой (куда, наконец, смотрит полиция?!), два известных телеведущих, полусумасшедший молодой писатель — все зажигают „Свечи“ и плюют на то, что могут быть узнаны. Это своеобразный шах и мат: „Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты здесь“ и обратное. Круговая порука.

В ресторане, оформленном под корабль, с иллюминаторами и капитанским мостиком, играет пианино. Шампанское для нас, минеральная вода для наших соседей по столу. По словам этих марафонцев коитуса „позднее им нужно быть в форме“. Мой сосед — шестидесятилетний директор одной из мультинациональных фармацевтических фирм. Его спутница — красивая и очень молодая марокканка, откроет рот позднее и в другой обстановке. Мы говорим обо всем, за исключением причины нашего здесь присутствия, как если бы между представителями бомонда все и так ясно. Но я должен знать и спрашиваю. Франсуа приходит сюда несколько раз в неделю — настоящий „наркоман“. Этот холостяк объясняет мне, что любовь вдвоем его не удовлетворяет, либидо уже не то. Сеанс в „Свечах“ разжигает угасающий огонь. „В близости от всех этих тел я чувствую себя молодым и красивым!“ В баре с нами знакомятся две пары. Тридцатилетние Оливье и Жан Эрик — брокеры. Первый в Лондоне, второй в Париже. Двух красивых блондинок зовут Лоранс. Не знаю, живут ли они с двумя брокерами, но видно, что очень любят друг друга — об этот свидетельствуют поцелуи, которыми они обмениваются. (Здесь толерантно относятся к женскому гомосексуализму, на мужской еще табу.) Первая Лоранс заинтересовалась моей спутницей Софи. Лаская ее обнаженную руку, эта Сафо объясняет, что она незамужняя и, чтобы приходить сюда, находит галантных спутников. Неожиданно Софи вскрикивает: „Не знала, что у тебя три руки!“ Оказывается, Лоранс уже залезла ей под юбку. Мы отступаем под предлогом изучения комнат любви. Моим глазам понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Десятки тел в разных позах на матрасах вдоль стен, выкрашенных под леопарда. Да начнется праздник! Кому принадлежит эта нога, вытянутая к потолку? А эта рука, которая ласкает мою руку? Мне кажется, что я погружаюсь в очень зыбкие пески. Сопение, вскрики, секс в запахе ментола. Я узнаю известного шеф-повара, три звезды „Мишлен“. Не сомневаюсь, спустись сюда рок-звезда — он получил бы удовлетворение. Но необходимо взять себя в руки: подсматривающих здесь не жалуют. Пойду дальше. Вот маленькая камера для добровольного пленника. А вот гигантская туалетная комната с душевой кабинкой, асептизирующим жидким мылом и презервативами. В следующих комнатах сталкиваюсь с Франсуа, который удивлен моим лицом девственника: „В ваши годы это действительно первый раз?!“ Тем временем я потерял из виду Софи. На канапе возле танцевальной площадки Нина — брюнетка 28 лет с голубыми глазами. Она приглашает сесть.

— Меня сломил мой последний роман. Поправляю здесь физическое и психическое здоровье, убеждаюсь, что еще нравлюсь. В „Свечах“ нет нужды в долгой подготовке. Берешь, потребляешь и забываешь.

— Немного грустно, нет?

— Почему? Я лишь хочу обрести уверенность и повеселиться…

Повеселиться. Вот, кстати, и Софи, она объявляет мне о приходе известного комика. Мишель, преподаватель философии, садится между мной и Ниной. „Для нашего общества слова ‘жизнелюб’ и ‘жить’ ничего не значат, потому что большинство людей довольствуются уже тем, что живы. Я за свободную жизнь без табу!“ Позднее человек из общества франко-израильской дружбы произнесет перед нами горячую речь об израильском государстве. „Свечи“ горят мириадами огней! Я оставляю этот сюрреалистический дебош, чтобы войти в сады удовольствий (или ада, согласно Церкви. Все зависит от ракурса). Угадываю в полумраке тонкий силуэт знаменитого рокера. Странно видеть его без брюк, с девушкой на коленях перед ним. Две руки берут меня за пояс. Я узнаю сладкий запах духов Нины. Снято!

…Мы расстались с Софи на тротуаре около четырех часов утра. Мольер наблюдал за нами с высоты своего пьедестала, и готов поклясться, что автор „Тартюфа“ нам подмигнул».

Эта пикантная статья была опубликована в пристойном французском журнале для дам. Что точно — ни секс, ни эротика никогда не станут для парижан сюжетом-табу. Лишним подтверждением этому — Музей эротики в районе Клиши. Моя подруга Долорес в этом музее побывала и с восторгом делилась впечатлениями. «Ольга, там все, все про это! О, мы испанцы, с нашим пуританским воспитанием и страхом, въевшимся со времен Франко, никогда не создадим ничего подобного в Мадриде. Экспозиция — чудо! Представляешь, в одном из залов установлен экран, на котором демонстрируются фильмы… ты понимаешь, но снятые в тридцатых годах прошлого века. Я сперва удивилась: музей (пусть и эротики) и откровенная порнография. Обратилась за разъяснением к смотрителю. А он, невозмутимый, ответил: „Мадам, этот фильм настолько стар, что перешел из категории порнографии в категорию кинематографически-исторического образца чувственности наших предков“. — Долорес заливается звонким смехом: — „Ах, хитрец! Хотел меня провести! Не вышло. Порнография она и есть порнография!“».