Вместо эпилога

Вместо эпилога

Четыре часа утра. Париж ненадолго, совсем ненадолго затих. Через час поедут автобусы, откроется метро, замелькают грузовички рабочих, спешащих на стройки. Откроют двери пахнущие теплым хлебом и корицей булочные. С лязганьем поднимутся железные решетки на террасах тысяч бистро, задымится в чашечках черный кофе. Худые африканцы в ядовито-зеленых комбинезонах заскребут по мостовым зелеными метлами. Потухнет оставляемый на ночь свет в бесчисленных офисах в небоскребах-офисах на Дефанс. Застучат деловито каблучки продавщиц и служащих по мокрым от ночной росы и проползших поливальных машин тротуарам. Средневековым звоном загудят колокола в строгих католических церквях, зовя на утреннюю мессу. Поведут на прогулку малышей, держащихся за веревочку, детсадовские воспитательницы. Набив рюкзачки конспектами и тетрадями, заспешат на лекции студенты в истрепанных джинсах. Отправится в церковный кружок заниматься вперемежку с христианскими и мусульманскими ребятишками хрупкая графиня де Кергорлэ. Пойдет в русскую школу при соборе Александра Невского княгиня Оболенская. Примется в своем ателье за сочинение очередных «Писем к друзьям» Джим Хейнс. Марокканцы и тунисцы разложат на лоточках перед магазинами свежие овощи и фрукты. Выйдут из домов одинокие парижане с четвероногими компаньонами. В домах престарелых со смиренной тоской опоздавших на последний поезд пассажиров в глазах старики начнут играть в лото. Проститутки усядутся на раскладные стулья в Булонском лесу. Клошары с мутным взглядом устроятся на перекрестках. Быстрые китайцы возьмутся за работу в ателье и мастерских. Добрые толстые африканки в жизнерадостно-многоцветных длинных платьях и чалмах оккупируют салоны красоты на Страсбургском бульваре. Повседневная жизнь парижан пойдет полным ходом. В Париже все живут. В Париже никто не умирает. Нет, умирает, конечно, но очень редко и не привлекая внимания.

В городе жизни не стоит говорить и думать о смерти. Похоронные бюро слишком хорошо знают свою работу, чтобы смущать взгляды парижан длинными процессиями заплаканных родственников и приглушенными рыданиями. Мастерски организованные похороны быстры и незаметны. Так похоронили и талантливого актера и режиссера Вики Мессику, не расстававшегося с сигаретой и ушедшего от рака легких в пятьдесят девять лет, и мою славную Кэрол Пратл — неугомонную американскую парижанку, мечтавшую танцевать, как Айседора Дункан, и ставить спектакли, как Серж Лифарь. Ей было сорок с хвостиком. Рак мозга целый год сушил и мучил бедную Кэрол, прежде чем подарил желанное освобождение. Много лет назад, когда в очередной раз американское правительство сделало что-то нехорошее, на взгляд идеалистов и гуманистов, Кэрол пошла в консульство США и отдала свой паспорт. «Я не хочу больше быть американкой», — сказала она, шмыгнув длинным носиком и быстро вытерев слезы, набежавшие в уголках глаз. С тех пор Кэрол считала себя настоящей парижанкой и писала стихи по-французски. «Совсем как Элюар!» — смеялась она. После смерти Кэрол они пропали. У меня сохранилось лишь одно, под названием «Воскресенье в Париже». Я перевела его на русский.

Воскресенье, воскресенье —

Кофе, свечи, предложенья.

И бесмыссленна любовь,

И мгновенье — быстротечно.

Папиросный дым беспечно

Растворяется, и вновь

Все теряет очертанья —

Суть предметов, мирозданья.

Каплею за каплей кровь

Падает с плохого фото…

Ты одна,

С утра работа,

И любимый ресторан

Дарит лишь тебе одной

Свет вина и полдня зной.

Утешение найти —

Все трудней и все наивней

Ждать покоя и друзей.

Близость ливня — все милей.

Как на первое свиданье

Выйдешь ты,

И сусальные мечты

Смоет дождь без сожаленья,

Но расплачутся цветы,

И в печальном изумленье

Сены выгнутся мосты.