Глава двенадцатая БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ

Глава двенадцатая БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ

В несмолкающий ни днем ни ночью монотонный гул авто на парижских улицах постоянно вплетается высокий вой сирен машин «скорой помощи», называемых во Франции «амбюланс». Меня он не тревожит, а успокаивает. Несутся амбюланс с дикой скоростью, машины перед ними услужливо расступаются, у врачей наготове все необходимое для реанимации — от одного этого начнешь лучше себя чувствовать. Репутация у французских врачей отличная. Как говорил похожий на маленький шкаф из каменного дерева испанский тренер моих детей по карате семидесятилетний мэтр Данко, прохаживаясь по залу среди колошматящих друг друга ребятишек «Бейте сильнее! Во Франции хорошие врачи, в случае чего всегда починят!»

У каждой парижской семьи есть свой врач-терапевт. Принимают терапевты в частных кабинетах и берут за консультацию 22 евро. В случае надобности могут за дополнительную плату приехать к пациенту на дом. Вызывает старушка своего молодого врача-терапевта и встречает его на пороге.

— Что с вами приключилось, дорогая мадам?

— Не могли бы вы поменять лампочку в прихожей, молодой человек. Мне в восемьдесят четыре года забраться на стул не так-то просто! — дребезжит старушка.

— Конечно, мадам. Давайте новую лампочку. Да будет свет! Так что же с вами приключилось?

— Ничего. Просто нужно было поменять лампочку. Электрика пришлось бы ждать неделю, счет он выставит в 100 евро, и никто мне мои денежки не вернет. А вы сразу пришли, все сделали за полцены и страховка возместит расходы. Спасибо, доктор!

…Лечение и консультации у специалистов во Франции оплачиваются государственной страховкой (securite sociale). Возникла она благодаря генералу де Голлю, национализировавшему для этого 34 страховые компании, но поначалу на нее имели право лишь работающие и их родные. А 5 мая 1999 года Национальной ассамблеей был принят закон об универсальной государственной страховке, причем для безработных бесплатными стали и лечение, и лекарства. Работающим универсальная страховка возмещает 70 процентов, а остальную часть расходов берет на себя взаимная страховка (mutuelle), за которую они ежемесячно платят. Она покрывает и дорогущее лечение зубов… Терапевты обычно принимают пациентов без записи. К прочим специалистам, работающим в частных кабинетах в городе, нужно записаться за несколько дней. (Если у постоянного пациента ЧП, то врач всегда постарается принять его вне очереди.) Приема у специалиста, работающего в госпитале, приходится ждать иногда несколько недель. А если пациент хочет проконсультироваться у известного профессора, то должен набраться терпения, запись к светилам — за полгода вперед. Есть, конечно, возможность ускорить процесс, попросившись на частный прием, но это могут себе позволить не все — такая консультация стоит от 100 до 200 евро и страховка покроет лишь часть суммы. Независимо от реноме все французские врачи щедры на рецепты. Франция — чемпион Европы по приему антибиотиков.

Смертность в Париже и окрестностях несколько ниже, чем по Франции, зато причиной смерти чаще становится рак груди, рак легких и СПИД — дань городскому образу жизни. Каждый пятый ребенок подвержен аллергиям или болеет астмой. Виной тому загазованный воздух.

Четверть парижан страдает депрессиями и фобиями. Причина часто кроется в несоответствии реальности с идеалом, к которому парижане стремятся. Идеал — это преуспевающий человек У тебя не процветает дело? Ты не занимаешь высокий пост? Получаешь низкую зарплату? Нет просторной квартиры? Потерял работу?! Значит, ты никчемный неудачник Психолог не всем доступен — страховка считает психоанализ не лечением, а занесенной из Америки блажью для истеричных дамочек и платить за него отказывается. Почти все психиатры выписывают пациентам таблетки. Перестав глотать лекарства, многие снова входят в депрессию. Некоторые заканчивают жизнь самоубийством. Среди парижан от 15 до 45 лет самоубийство — вторая причина смертности после СПИДа. 17 процентов умерших в Париже в возрасте от 15 до 34 лет — самоубийцы. Мужчины накладывают на себя руки чаще, чем женщины. На 455 случаев, зарегистрированных в столице в 1990 году, 277 мужчин и 178 женщин. Данные эти сильно занижены — в Париже регистрируется лишь четверть произошедших самоубийств. Недавно была создана круглосуточная служба психологической помощи «Paris suiscide», но о том, что самоубийц во французской столице становится все больше, было известно давно.

Двадцать лет назад уже знакомый нам Жан Янн даже написал об этом горький скетч, в котором реальные факты трагикомично переплетаются с «трупными» фантазиями: «По просьбе парижского муниципалитета префект решил остановить самоубийства на Эйфелевой башне. Действительно, с момента ее инаугурации около пятисот семидесяти человек прыгнули с верхушки „старой парижской дамы“ и, согласно принципу Ньютона, разбились на брусчатке Марсова поля. Префект находит, что это дурно. Когда турист приходит посмотреть на Эйфелеву башню и видит перелезающую через балюстраду и сигающую в пустоту женщину, то не испытывает большой радости (если, конечно, вышеозначенная женщина — не его жена). Безусловно эстетика столицы пострадает, если каждые пять минут напротив дворца Шайо самоубийцы будут планировать с башни на мостовую, превращаясь в стейк-тартар. Итак, префект вмешался. Он установит на площадках Эйфелевой башни решетки и сетки вокруг, чтобы отлавливать камикадзе, решившихся эти решетки сломать. Здорово! Но, честно говоря, изменит ли это что-то в плане самоубийств? Те, кто бросаются с верхушки Эйфелевой башни, делают это потому, что устали от жизни. Они выбирают такой способ из-за отсутствия у них огнестрельного оружия и дороговизны снотворного. Надо признать, что самоубийство на Эйфелевой башне практично, дешево, быстро и гарантированно. Итак, что же происходит? Как только самоубийство на Эйфелевой башне будет запрещено, все отчаявшиеся бросятся к башне Сен-Жак, собору Парижской Богоматери, Триумфальной арке и т. д. Они будут по-прежнему убивать себя, но в кварталах с более оживленным движением, или отправятся в метро, что парализует жизнь среднего парижанина на два-три часа, или будут самоуничтожаться дома, при помощи газа, а все знают, как это опасно для соседей. Нет, честно, идея префекта не особо хороша. У меня есть лучше. Если префект хочет спасти столицу от печального зрелища всех тех, кто лишает себя жизни на глазах у горожан, надо создать Парк самоубийц! Построенный по принципу замечательного и, увы, закрытого ныне луна-парка, Парк самоубийц предоставит макеты в натуральную величину всех памятников архитектуры, мостов, виадуков и средств передвижения, могущих заинтересовать самоубийц. За небольшую сумму отчаявшийся сможет прийти в парк и выбрать смерть на свой вкус. Все будет замечательно организовано. Сперва он запишет в книге учета свое имя, телефон, профессию и адрес (это облегчит и ускорит работу полиции по опознанию), а затем перейдет в вечность выбранным способом. Несколько надежных, ежемесячно оплачиваемых и подменяющих друг друга свидетелей скажут: „я все видел“ и предупредят полицию. Полицейские машины, постоянно дежурящие возле парка, смогут забрать труп и отвезти его в специальный морг, напрямую связанный с похоронным бюро, которое организует похороны в рекордно короткий срок Конечно, если идея сработает, можно будет улучшить систему, добавив к банальным смертям немного поэзии. За несколько десятков новых франков служба предоставит отчаявшимся благородную или грандиозную кончину, о которой они и мечтать не могли. Полицейские (давшие клятву, дабы избежать перегибов) организуют кандидату, предварительно выразившему свои пожелания письменно, яркий конец. Например, сыграют роль молодых адонисов в античной декорации, поднеся клиенту чашу с ядом, как Сократу. Или командир отделения жандармерии, нарядившись в платье Шарлотты Корде, заколет клиента в ванной, или, в костюме епископа Кошона, полицейский зажжет костерок под его ногами. Кто-то захочет умереть, как Дантон и Людовик XVI — под ножом доктора Гийотена. Это, по крайней мере, подкинет работенку нашему национальному палачу (бедняга в последнее время не часто трудится). Вот первые штрихи, но уверен, что пожелания самоубийц будут значительно разнообразнее и интереснее. Кто-то скажет, что это обойдется самоубийцам дороговато, и будет прав. Но ведь можно подумать (поскольку наши социальные страховки чудесно работают) о создании страховки самоубийства. Каждый неврастеник будет иметь возможность, начиная с совершеннолетия, производить регулярные выплаты, чтобы через несколько лет преподнести себе достойный переход в небытие. Итак, идея префекта, запрещающая самоубийства с верхушки Эйфелевой башни, не абсолютно плоха и имеет право на существование, но должна быть продолжена идеей, изложенной мной. Тут есть что делать. Префект обязан за это взяться. И быстро!»

…Плохо, когда хвороба дает о себе знать в выходные или праздники. В этом случае надо ковылять до отделения «скорой помощи» ближайшего госпиталя, называемого во Франции «уржанс». Однажды, накануне долгожданной рождественской поездки с семьей в горы, я из-за неожиданного почечного приступа оказалась в «уржанс» старинного парижского госпиталя Сен-Луи в 10-м округе. Большой холл с массой ожидающих посетителей и похожая на Снежную Королеву медсестра. «Как вы оцените вашу боль по десятизначной шкале?» — спрашивает она ледяным голосом. Я, наивная, держась за спину, шепчу: «Шесть!» Простони я «десять», врач, возможно, занялся бы мной скорее, а так пришлось ждать четыре часа. За это время я насмотрелась на самую разношерстную публику, которая отличает все отделения «скорой помощи» парижских госпиталей. В холле сидела и невероятно вонючая старушка, приведенная для госпитализации умственно отсталым сыном, и пожилой турок, не говорящий ни слова по-французски (из сумбурных и долгих объяснений родственников врач понял, что старик не может мочиться, и увел его в операционную), и преступники в сопровождении только что их задержавших и слегка помявших полицейских, и наркоманы в ломке, просящие заменитель героина метадон. Я не говорю о жертвах несчастных случаев, которые в отделении не задерживались, санитары стремительно провозили их на тележках на рентген; и молодых с алкогольным отравлением. В последние годы их все больше. Ребята 15–16 лет не представляют себе «бума» без спиртного. Допиваются до этиловой комы и с праздника попадают в реанимацию…

В некоторые дни больных так много, что у санитаров не хватает тележек, а у врачей — возможности помочь всем пациентам. 3 февраля 1999 года двадцатимесячный мальчик госпитализирован с гастроэнтеритом в госпиталь Труссо в 12-м округе. Наутро он умирает от обезвоживания. Ребенок не был осмотрен врачами и всю ночь провел под присмотром санитарки. В мае 2003 года в ходе судебного процесса «Ассистанс пюблик» — организация, отвечающая за госпитали — признает свою вину. Впервые. Но на процессе ни слова не будет сказано о нехватке медперсонала и скромных бюджетах. А это насущная проблема всех парижских госпиталей. Большинство медсестер и санитарок — чернокожие француженки с Антильских островов. Они соглашаются на скромные зарплаты, но и их в последнее время не хватает. В частных клиниках свои проблемы — плохая реанимация, нет банка крови. Но клиники эти берут непростых пациентов, заведомо зная, что в случае осложнений не смогут их спасти. У моих знакомых погиб в чистой и красивой клинике «Тюран» в 8-м округе семнадцатилетний сын-инвалид. Ему прооперировали челюсть (врожденная деформация). Рядом с таким пациентом следовало оставить медсестру, а медработники туго забинтовали парню голову и ушли. Вскоре он начал задыхаться, позвать на помощь не смог. Реанимировать его из-за несовершенной реанимационной техники врачи не успели… В частных родильных клиниках роженицы в случае кровотечения тоже рискуют — врачи отправляют машину за кровью в ближайший госпиталь.

…Мишель Бронди, тридцатый год работающая медсестрой, приняла меня в своей квартирке на окраине 16-го округа. Все три маленькие комнаты обставлены старинной мебелью из карельской березы, в столовой на почетном месте стоит пианино.

— Я ведь мечтала стать пианисткой, как моя тетя. Играла по два-три часа в день, готовилась поступать в Парижскую консерваторию, но умер папа, мама осталась без средств, и о музыке пришлось забыть. Я отучилась три года в школе медсестер и пошла работать. Начинала в операционном блоке ортопедического отделения, но не выдержала вида крови и страданий, перешла в родильное отделение и с тех пор очень довольна. Вокруг меня масса счастливых людей. Мамы, впервые берущие малышей на руки. Папы, плачущие от радости. Случаются забавные истории. Однажды в госпиталь поступила молодая дама с жалобами на боли в животе. Осмотревший ее незадолго до этого врач предположил большую опухоль в брюшной полости. А «опухоль» весом в 3 килограмма 200 граммов вылезла на свет и с аппетитом высосала бутылочку с молоком!

— Чем отличаются друг от друга парижские госпитали?

— У каждого своя специализация. В Питье-Сальпетриер врачи сильны в кардиохирургии и ортопедии. Отель-Дьё знаменит офтальмологами, госпиталь Помпиду — кардиологами и кардиохирургами, Сен-Луи — онкологическим отделением. Отличаются госпитали и публикой. Многое зависит от округа. Двадцать лет назад, прежде чем перейти в госпиталь Неккер, я работала в родильном отделении госпиталя Бусико, который находился на самой окраине 15-го округа. Туда доставляли бедных пациентов из домов возле Периферика. Однажды зимой привезли даже роженицу-клошарку, подобранную в метро. Молодые матери отказывались от своих детей… Иногда нам с коллегами казалось, что мы перенеслись в XIX век и видим персонажи романов Эмиля Золя.

— Что вам не нравится в вашей работе?

— Не нравится врать женам врачей-гулён. Когда жена звонит вечером первый раз, я отвечаю, что ее муж оперирует. Второй раз — что он отправился к тяжелому больному в соседнее отделение. Но когда она звонит в третий раз, что мне делать? Признаться, что ее муж не на дежурстве, а у любовницы?!..Есть у нас и более специфические проблемы. Когда я еще работала в ортопедическом отделении, то заметила финансовые «странности». Ортопедическая техника стоит дорого, — мы использовали прекрасную американскую технику, — и она очень часто исчезала. Ясно, что похищал ее кто-то из своих, но виновника не нашли. Моя приятельница работала в Отель-Дьё. В одном из помещений госпиталя стоял огромный старинный шкаф, в котором хранились лекарства. Он был признан антикварной редкостью, оценен в 40 тысяч евро и причислен к историческим памятникам. В одну из темных ночей, незадолго до закрытия госпиталя на ремонт, шкаф исчез! Неизвестно, кто и как смог вывезти эту махину весом в добрую тонну, но явно это было дело рук госпитального начальства…

…Иногда дела, подобные описанным Мишель, заканчиваются трагически. В 1973 году в своей квартире на набережной Гран-Огюстен погиб герой Сопротивления врач Жорж Фюлли. Ему прислали посылку со взрывчаткой. Фюлли прошел через Дахау, отличался редкой порядочностью, был добряком и занимался лечением заключенных. В ходе следствия опросили четыреста свидетелей, но убийц не нашли. Зато стало известно, что Фюлли собирался предать огласке серию раскрытых им темных медицинских дел, в которых были замешаны преступники и парижские знаменитости…

— Но самая наша большая проблема (как и большинства госпиталей в мире), — продолжает Мишель, — это нозокомиальные инфекции[3]. Скандал произошел в Клинике спорта (Clinique du Sport) в 12-м округе. Там в целях экономии по нескольку раз использовали одноразовые зонды и хирургические принадлежности. Многим пациентам занесли опаснейшую бактерию, провоцирующую болезнь типа костного туберкулеза. Температура, постоянные боли. Избавиться от этой бактерии практически невозможно. А руководство клиники уверяло зараженных, что их недуг носит психологический характер. Дело открылось, нескольких врачей и директора осудили… Пятьдесят зараженных оказались на инвалидности… Иногда инфекция переносится из-за недостатка чистоты. У нас в отделении зашедшие проведать жен-рожениц господа то и дело ложились с ботинками на постель пациентки, ожидаемой из родильной! Теперь мы поднимаем кровати так высоко, что забраться на них нельзя. Не все сотрудники госпиталя моют руки. И речь идет не только о медсестрах и санитарах. Мне не раз приходилось видеть врачей, трогающих швы послеоперационных больных, не вымыв руки. В последние годы произошли изменения. В каждой комнате есть умывальники с моющими средствами (что еще двадцать лет назад было редкостью), повсюду лежат влажные дезинфицирующие салфетки…

…Ежегодно более 500 тысяч французов подхватывают в госпиталях и клиниках нозокомиальные инфекции и десять тысяч человек от них умирают. В 2000 году вышел декрет о необходимости положить этому конец, а в 2004 году парижская префектура нагрянула в городские госпитали с проверками. Обнаружила отсутствие стерилизации в операционных блоках госпиталей Отель-Дьё, Питье-Сальпетриер, Кошен, Лабразьер, Тенон, Сент-Антуан и Неккер и их закрыла. С тех пор нозокомиальным инфекциям объявлена война. Журналы и газеты публикуют списки самых чистых (и самых грязных) госпиталей, во всех медицинских учреждениях среди медсестер проводятся кампании за «руки без колец» и пробуются новые моющие и стерилизующие средства. Произошло это благодаря стараниям актера Гийома Депардьё, сына знаменитого Жерара Депардьё.

А началось все в октябре 1995 года, когда 25-летний Гийом ехал на мотоцикле по Периферику. В туннеле Сен-Клу с устроенного на крыше багажника мчащейся перед ним машины слетел чемодан. Гийом попытался увернуться, упал и со страшной раной на ноге попал в госпиталь Раймона Пуанкаре в парижском предместье Гарш. Во время операции ему занесли золотистый стафилококк. Нога зажила, но остались боли. Страшные, изматывающие, не поддающиеся лечению антибиотиками. Чтобы их вытерпеть, Гийом принимал болеутоляющие. Они не действовали. Тогда ему прописали морфин. С фотографий тех лет на меня смотрит измученный страданием старый человек с костылем. А Гийому всего 32, он недавно стал отцом. Его приглашают сниматься, но он не может и шага сделать без кривящей лицо гримасы боли. В 2003 году актер принимает решение ампутировать больную ногу: «Я гнил живьем. Больше так продолжаться не могло». Ногу отняли, но обосновавшаяся в организме инфекция осталась. Гийому не вернули жизнь, а дали отсрочку. Тогда актер и обратился к Алену Мишелю Серетти — президенту ассоциации жертв нозокомиальных инфекций «Lien». Сперва хотел создать свою ассоциацию, потом решил действовать вместе с Серетти. За несколько лет Депардьё превратил тему-табу в социальную, политическую проблему. Ему писали тысячи людей, его просили о помощи. Он называл себя «акселератором времени». Если больным нужна была встреча с врачом или политиком, то Гийом ее устраивал в тот же день. Счастливые люди поражались: «Без месье Депардьё нам пришлось бы ждать год!» Под его нажимом министр здравоохранения Розелин Башело организовала восемь центров для жертв нозокомиальных инфекций (раньше их вообще не существовало). Сегодня французы знают об опасности, более требовательны, придирчивы, процент инфицирования уменьшился. А что Гийом? Отсрочка оказалась недолгой. Снявшись в своем последнем фильме, сделав последние добрые дела, он в октябре 2008 года умер от пневмонии. Было ему 37 лет.