Женские тексты и открытие Я
Женские тексты и открытие Я
При литературоведческом, а не источниковедческом взгляде на предмет происходящие в мемуаристике XVIII века процессы получают несколько иную интерпретацию: те трансформации, которые можно наблюдать в автодокументальных текстах со средины века, понимаются прежде всего как изменение способа самовыражения пишущего человека: на первое место выдвигается личное Я, персональность получает ценностный статус. С этой точки зрения адресация записок детям (которая появляется в 1760-е годы), сосредоточенность на мире семьи и своем мире — позитивный факт, открытие Я[142], и женские тексты в этом случае оказываются заметными и даже особенно значимыми.
В XVIII веке, как отмечают практически все исследователи, записки и прочие автодокументальные жанры лежат вне канонизированной жанровой системы классицизма. Это делает их более свободными от сковывающих нормативных предписаний, и потому зачастую именно в них очевидно движение к новому[143].
Может быть, как раз «непрестижность» этих жанров делает их привлекательными для женщин. По крайней мере такой вывод сделали на английском материале феминистские критики Сандра Гильбарт и Сюзанн Губар. Они утверждают, что женщины спасаются от открытой конкуренции с мужчинами во «второсортные», «непрестижные» жанры — такие как повести для детей, дневники, письма, автобиографии[144]. Вступая в полемику с ними, Харусси утверждает, что в России ситуация была иной: «средства для выражения, избираемые женщинами, не были ограничены (лимитированы) персональными жанрами, и эти жанры не были исключительно женскими. Содержание и часто качество, а не форма жанра создавало различия между мужскими и женскими произведениями»[145].
С мнением исследовательницы можно отчасти согласиться: действительно, как мы уже видели, автодокументальные жанры не были гендерно маркированы. Безусловно и то, что женщины в XVIII веке писали аллегории, поэмы, стихи, повести и т. п.
Однако интересно отметить, что усилия и достижения женских авторов в жанрах, принадлежащих к mainstream, не были замечены в традиционных историях литературы, описывающих сложившийся «великий канон», — в то время как в главах, посвященных автодокументальным жанрам, женские имена присутствуют непременно. Так, например, в главе «Становление жанра автобиографии и мемуаров» из академического тома «Русский и западноевропейский классицизм: Проза» четверть текста посвящена «Собственноручным запискам»[146] княгини Натальи Борисовны Долгоруковой[147], названным здесь новаторским текстом, первым в русской литературной истории, который можно обозначить как автобиографию.
Тем не менее, достаточно подробно анализируя этот текст, автор главы (Г. Г. Елизаветина) не рассматривает Записки с гендерной точки зрения. Исследовательница пишет: «Это, пожалуй, первый в русской литературе рассказ о своей жизни человека, который не был ни религиозным, ни историческим деятелем» (курсив мой. — И.С.)[148]. Очень характерны выделенные мною формы определения автора в грамматическом мужском роде (хотя во всех этих случаях женский род принципиально возможен), — что «закрывает» проблему связи жанра и пола автора.
Первые женские автодокументальные тексты в русской литературной истории, конечно, не случайно появились именно в XVIII веке, когда, как уже отмечалось выше, пробудился интерес к внутренним переживаниям человека. Но, по наблюдениям Н. Пушкаревой, женщины-автобиографы этого времени не подражали уже известным образцам («Исповеди» Руссо или «Житию» Аввакума), так как вряд ли были с этими образцами знакомы. «Это позволяет предположить, — пишет Н. Пушкарева, — что женская автобиография в России родилась, повинуясь не столько внешним, подражательным, сколько внутренним, имманентным факторам[149]. Никто не звал русских женщин „к перу“, к самовыражению. Они создали свои первые автобиографические произведения, повинуясь неотрефлектированным (ментальным) побудительным мотивам, которые моделировались внутренним содержанием их эпохи, ее контекстом»[150].
Среди наиболее известных женских автодокументальных текстов, написанных женщинами XVIII века в том же столетии или в начале следующего, следует непременно назвать уже упоминавшиеся «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгоруковой» (1767, первая публикация в 1810); «Записки императрицы Екатерины II» (последняя редакция относится к 90-м годам XVIII века; опубликованы впервые в 1859 году); «Записки княгини Екатерины Дашковой», которые во французском оригинальном тексте носили название «Mon histoire» (1804–1805, первая публикация в переводе с французского на английский в 1840 году, в русском переводе впервые опубликованы в 1859 году); «Воспоминания» А. Е. Лабзиной (1810; опубликованы впервые в 1903 году); «Мемуары» В. Н. Головиной (1807–1817; опубликованы впервые в русском переводе в «Историческом вестнике» в 1899 году)[151].
Как видно из этого перечня, за исключением Записок Долгоруковой, все названные женские тексты стали известны публике гораздо позже их написания и уже потому не могли создать определенную традицию женской мемуаристики, на которую прямо или косвенно имели бы возможность ссылаться женщины, писавшие автодокументальную прозу в первой половине XIX века. Тем не менее подспудно традиция существовала — она была известна в виде слухов, списков[152] и преданий.
Интересно посмотреть, что отличало женские мемуарно-автобиографические тексты, предшествовавшие тем, которые будут непосредственно предметом нашего интереса. Так как в мою задачу не входит подробное изучение автодокументального женского наследия XVIII века, то считаю возможным ограничиться этими самыми известными текстами, обозначив наиболее очевидные тенденции, нашедшие в них воплощение.
Одну из тенденций или моделей женского само(о)писания можно увидеть в текстах Долгоруковой и Лабзиной[153].