Кризис идентичности
Кризис идентичности
Л. Я. Гинзбург замечает, что «история Александра и Натальи — коллизия Демона и Тамары со счастливой развязкой»[492].
Действительно, если мы обратимся к письмам Александра и Натальи периода их жизни во Владимире (1838–1840), то увидим, что ничего катастрофического не произошло. Переписка молодых супругов[493] выглядит продолжением их досвадебного эпистолярного романа. Мы встречаем здесь уже знакомую лексику: «весь рай, все блаженство» (БП, 71); «море нашей любви», «светлое небо нашего счастья» (БП, 79); «ты источник, из которого почерпает <душа> все прекрасное <…> учитель мой — ты, о, ты, все ты!..» (БП, 89, все примеры из писем Натальи Александровны); «твоя душа, мой ангел, такая же бесконечная поэма любви, в ней та же грация, как в высочайших произведениях художества» — из письма А.И.; БП, 93).
Оба описывают свое нынешнее состояние как воплотившуюся гармонию. «Счастье мое все так же беспредельно, безмятежно, так же свято и чисто. Жизнь полна, полна… на душе так светло и так легко, так хорошо, хорошо…» — пишет она в 1840 году из Владимира подруге Александре Клиентовой[494].
Но все же и содержание, и тон писем владимирского периода несколько иной, чем раньше. Меньше аффектации, напряжения, романтической экзальтации в стиле у обоих, уделено место бытовым и хозяйственным подробностям жизни, новостям, сплетням (их передает именно Александр Иванович, на что жена пеняет ему: «ну зачем ты пишешь о сплетнях, о них говорить унижает» — БП, 80).
Огромное место в переписке занимает родившийся в июне 1839-го сын Саша. Материнство составляет наряду с любовью и дружбой к мужу главное содержание жизни Натальи Александровны и не дает сосредоточиться, как ранее, на внутренней жизни, на саморефлексии. «…Два дня я не писала тебе, мой ангел, нечего было, — да, прежде этого не случалось, прежде досуг был жить внутри и переливать всю эту жизнь на бумагу в разлуке с тобой; теперь Саша завладел этим, я рассеянна, большая часть жизни в действиях» (БП, 97). Понимая необходимость «действий», занятий хозяйством и т. п., Наталья Александровна все же ощущает это как чужое, чужеродное ее душеустройству: «я очень понимаю, что женщине необходимо быть вместе и Марфой, и Марией, — но — но — видно не дается вместе» (БП, 101). Не только роль «Марфы», «барыни» оказывается обременительна, но и светские визиты, рассеянье, разговоры, жизнь публичная не очень привлекают Наталью Александровну, хотя она и старается менять себя, чтобы угодить мужу, который, как он сам несколько позже напишет в дневнике, «натура по превосходству социабельная»[495]. Тихая, глубокая, сосредоточенная на себе (а она по-прежнему считает, что они с мужем одно, нераздельное существо Наташа-Александр) и детях жизнь гораздо более соответствует ее представлениям о гармонии.
Но в некоторых письмах этого периода слышны, по выражению И. М. Рудой и Ю. Благоволиной, «едва ощутимые предвестники будущих диссонансов»[496] — например, в совместном письме супругов к Н. И. Астракову, где, в отличие от жены, Герцен выражает неудовлетворение замкнутой, пустой жизнью провинции.
Но все эти «нестыковки» в представлениях о гармонии не кажутся существенными, владимирская жизнь в письмах предстает как идиллия, как растянутый на годы миг блаженства[497].
В августе 1839 года полицейский надзор с Герцена был снят и семья переехала в Москву, а через некоторое время — в Петербург. И в том и в другом городе у Герцена образуется круг друзей (старых и новых), с которыми он обсуждает философские и политические идеи.
Летом 1841 года Герцена снова высылают в провинцию (он пересказал в письме к отцу широко обсуждаемую в то время в столице новость о полицейском-преступнике, письмо подверглось перлюстрации, и автор был обвинен в «распространении неосновательных слухов»). Это было фактически новой ссылкой, хотя официально он переводился по службе с повышением в должности. Уединенная жизнь в Новгороде ничем не напоминала владимирскую идиллию — напротив, этот год оказался кризисным в отношениях между Натальей и Александром. Последующие годы до отъезда из России (в январе 1847 года) завершили глубокий и всесторонний переворот в мировоззрении и самосознании каждого из них.