Глава 3. Восстановление суверенитета Португалии

Вхождение Португалии вместе с ее колониями в состав Испанской монархии имело для обеих сторон как положительные, так и отрицательные последствия. Однако португальские колонии не получили ожидаемых преимуществ, а от Испании, не без труда защищавшей свои собственные колонии, потребовалось напряжение всех сил для защиты португальских владений, которые приходили в упадок и подвергались атакам со стороны ряда европейских государств. Поэтому, когда в 1668 г. Испанская монархия, признав независимость Португалии, была вынуждена отказаться от прав на все португальские колонии, испанскому правительству это потеря не показалась столь уж невосполнимой.

Португалия находилась в составе Испанской монархии с 1580–1581 гг., когда в результате династического кризиса ее корону унаследовал испанский король Филипп II. В раннее Новое время династический фактор продолжал сохранять столь же большое значение, как и во времена Средневековья: испанские монархи реализовали свое право на корону Португалии именно в результате пресечения Ависской династии. Вплоть до 1668 г. династический вопрос в испано-португальских отношениях не терял остроты.

Отложение Португалии в 1640 г. связано не только с отвлеченным желанием национального суверенитета, но с теми изменениями, которые за 60 лет произошли в отношениях Испании и Португалии.

Автономия Португальского королевства, гарантии которой были даны Филиппом II на кортесах в Томаре в 1581 г., воспринималась в Португалии и в Испании по-разному. Разница еще больше возросла при преемниках Филиппа II, в особенности при Филиппе IV. После подавления Эворского восстания 1637–1638 гг. возврат к умиротворению был возможен лишь при полной перемене испанской политики в отношении Португалии. Но изменений не произошло, и наиболее активные слои португальского общества стали склоняться к восстановлению независимого королевства.

Крестьянство и до восстания, а после действий испанской армии в Алгарве и Алентежу в особенности, связывало ухудшение своего положения с иноземным господством. Такого же мнения придерживалась и значительная часть горожан, надежды которых на большую экономическую активность в рамках всемирной империи не оправдались. По мере интеграции в Испанскую монархию португальское дворянство теряло социальную перспективу: война, традиционная сфера приложения его сил и талантов, становилась все более испанской как по целям, так и по результатам; усмирение мятежных земель не обещало приумножения ни славы, ни добычи, ни владений португальского дворянства. Карьерное продвижение для мелкого и среднего дворянства было затруднено, и даже при Лиссабонском дворе ключевые посты оказывались в руках либо кастильцев, либо ставленников Мадрида. В среде португальского дворянства в 1639–1640 гг. росли протестные настроения, о чем свидетельствует негативное отношение дворян к указу короля о каталонском походе в 1640 г.

В 1639 г. Оливарес хорошо представлял себе положение в Португалии; возможные противники Филиппа IV были большей частью известны. Их предполагалось обезвредить, предложив им переехать в Кастилию. Прежде всего Оливарес стремился нейтрализовать герцога Брагансского. Еще во время Эворского восстания граф-герцог в обход наместницы и происпански настроенного государственного секретаря Мигела де Вашконселуш пытался именно герцога Брагансского сделать посредником между мятежным городом и испанской короной.

Трудно сказать, насколько попытки Оливареса вывести активный элемент из Португалии были осознанной политикой, но объективно и наборы рекрутов среди простонародья для войн в Европе и за морем, и отправка дворянства в другие земли Испанской монархии способствовали этому. Попытки ввести общеиспанскую воинскую повинность по плану Оливареса и до 1640 г. нарушали гарантии автономии. Связь этих мер с военными действиями в колониях и с событиями Тридцатилетней войны подчиняла эти действия целям военной и политической сообразности, затушевывая их самостоятельное значение. И летом 1640 г. Оливарес не случайно продолжал настаивать на политическом единстве и унификации монархии: в скорейшем поглощении Португалии и превращении ее в испанскую провинцию он видел средство ее успокоения и подчинения.

Компромисс можно было отыскать, расширив автономию и снизив налоги, но это противоречило смыслу всей унификационной политики Оливареса: им были предприняты лишь второстепенные маневры. Да и развитие событий в самой Испании не давало Оливаресу простора для действий. К 1640 г. острота кризиса, в котором находилось государство Филиппа IV, достигла предела: вспыхнули волнения в Мурсии и Андалусии. Но наиболее зримый показатель кризиса – ситуация, которая сложилась в связи с восстанием в Каталонии. 24 августа 1640 г. Филипп IV потребовал направить туда войска и отдал приказ сопровождать его в Арагон всей португальской знати и командорам рыцарских орденов без исключения, не принимая чьих-либо извинений и отказов. Видимо, инициатором такого решения был Оливарес: он рассчитывал, используя восстание в Каталонии, провести экспатриацию португальских аристократов, а для этого призвать их сопровождать короля на арагонские кортесы и бороться с непокорными вассалами-каталонцами. Каталонские события действительно подтолкнули португальцев к активным действиям.

Особая роль в расчетах Мадрида отводилась дону Жоану II, восьмому герцогу Брагансскому. Генеалогия рода Браганса позволяла предполагать в нем наиболее возможного претендента на португальский престол. В 1639 г. король назначил герцога главнокомандующим португальскими военными силами. Когда в 1640 г. вспыхнул каталонский мятеж, Филипп IV неоднократно требовал от Жоана присоединиться к походу в Каталонию, но тот придумывал всякие отговорки, чтобы не покидать пределов Португалии.

Переворот был задуман еще три года назад, когда Филипп IV хотел отправить герцога Жоана вице-королем в Милан, а окончательное решение было принято после того, как Мадрид потребовал полки для похода в Каталонию. Утром 1 декабря 1640 г. в Португалии был совершен переворот; 6 декабря в Лиссабон торжественно въехал герцог Браганса. 15 декабря 1640 г. он короновался под именем Жоана IV.

Бескровность переворота 1 декабря была относительной, поскольку все же имели место стихийные вспышки национальной и социальной неприязни, особенно в первое время после переворота. В ответ испанцы захватили всех португальцев и их имущество в Бискайе и убили некоторых из них. Лиссабонские правители приняли меры по предотвращению ненужных инцидентов: были изданы приказы о том, что кастильцы, изъявившие желание отправиться на родину, могут свободно оставить Португалию. В то же время кастилец, обнаруженный с оружием в руках, подлежал смертной казни, равно как и португальский солдат замка, не сдавшегося сторонникам короля. Тогда же было приказано всем галисийцам покинуть Лиссабон и отбыть в Порту и Виану.

Для мадридского двора в целом и для Оливареса в частности переворот оказался полной неожиданностью. Новость пришла в Мадрид 3–4 декабря и была воспринята с большим недоверием. Английский посол в Мадриде сэр Артур Хоптон сообщал в Лондон о событиях в Португалии уже 5 декабря. Король Испании и двор оценили произошедшее в Португалии как мятеж, который должно и можно срочно подавить, послав туда военную силу. 11 декабря Филипп IV приказал направить в Португалию, пока она еще не укрепилась и не имеет поддержки, 40 тыс. солдат.

17 декабря Оливарес он после проверки информации собрал находившуюся при дворе португальскую знать. Собралось около 80 прелатов и кавалейру, которым король сообщил о восстании в Португалии. Оливарес обвинил герцога Брагансского в предательстве. Восстание в Лиссабоне воспринималось Мадридом как непокорность вассалов, серьезность португальских событий не осознавалась. Оливарес, судя по всему, считал, что единственное, что следует делать в тот момент, – это подавить «волнения в самом зародыше», и пытался заручиться согласием присутствовавших португальцев в письменном виде. Глава португальцев – архиепископ Эворы – от имени присутствующих дворян попросил времени на обдумывание ответа.

Между тем в Лиссабоне уже состоялась коронация, и практически вся Португалия была на стороне нового португальского короля. Возможно, что мнение Оливареса о допустимости подавления мятежников силой покоилось на недостаточно точной информации о событиях в Португалии: еще 18 декабря в Мадриде считали, что Виана, Порту, Авейру, Сетубал остаются верными Филиппу, в то время как уже 6 декабря Порту отчетливо высказался за признание португальского короля. Намерение вооруженным вмешательством решить проблему сохранялось довольно долго, и даже 15 января 1641 г. Мадрид все еще был готов послать против непокорных вассалов 3 кавалерийские роты по 60 человек и 500 пехотинцев. И позднее Оливарес весьма низко оценивал предводителей восстания и не верил в успех их дела.

Провозглашение независимости Португалии должно было обрести законную силу, и потому важным этапом в развитии испано-португальских отношений стал созыв португальских кортесов 28 января 1641 г. в Лиссабоне. Годы правления Филиппа IV ознаменовались фактической ликвидацией института кортесов в Португалии; даже вопросы участия в войнах и налогообложения решались без санкции этого учреждения. Поэтому созыв кортесов воспринимался и как восстановление попранной политической свободы, и как возрождение исконных португальских институтов.

Особый интерес кортесов привлек комплекс вопросов, связанных с правилами и порядком престолонаследия. Он дебатировался в контексте международных отношений; старая концепция междинастических связей как фактора стабильности была пересмотрена и во многом отвергнута. Португальский парламент настаивал на том, что король должен быть обязательно уроженцем Португалии и постоянно жить в пределах королевства. При отсутствии прямого наследника короля назначают или выбирают из трех самых знатных португальских домов королевской крови. Если король Португалии берет в жены иностранную принцессу, в брачный договор должен быть внесен пункт о том, что он отказался от права наследовать престол в ее королевстве. Знать настаивала на законе, по которому трон никогда бы не переходил к иностранному государю: если король не имеет наследника мужского пола, трон наследует старшая из дочерей, которая выходит замуж за уроженца Португалии, чья кандидатура утверждается кортесами. Все эти положения были направлены в первую очередь против испанских реальных и предполагаемых притязаний.

Провозглашение политической независимости Португалии отразилось в «Манифесте Португалии» А. Паиша Вьегаша, который был адресован не столько португальцам, сколько Испании и другим странам. Роль январских кортесов 1641 г. в испано-португальских отношениях состояла в том, что кортесы, несмотря на усиление абсолютистского государства, все еще сохраняли свое значение; и Филипп II в свое время должен был получить признание кортесами в Томаре, и все его наследники на португальском престоле пусть формально, но утверждались этим учреждением. До кортесов 1641 г. португальские проблемы могли рассматриваться Мадридом как внутрииспанское дело, а португальские события – как мятеж непокорной области. Но обнародование политической декларации, принятие ее в качестве государственного документа на законных основаниях авторитетным сословным собранием, придавало ей силу законодательного акта, выводило проблему на международный уровень и требовало определить отношение к ней со стороны Испании.

Ни в феврале, ни в марте испанские войска против лиссабонских мятежников посланы не были. В пределах испанской монархии существовал другой очаг беспокойства – Каталония, на которой сосредоточивалось все внимание Мадрида. Требовали участия вооруженных сил и волнения в Андалусии.

Не последнюю роль в развитии португальских событий сыграла их оценка в Европе. Выведение конфликта на международный уровень затруднило положение Мадрида. Португалия стремилась заручиться официальной поддержкой одного из опаснейших соперников Испанской монархии – Франции. 21 января 1641 г. Жоан IV срочно отправил послов во Францию, обратившись с личным письмом к королю Людовику XIII, а его супруга – к королеве. Планировалось создание лиги, в которую вместе с Францией и Португалией должны были войти Соединенные провинции с целью войны против короля Испании на суше и на море. Франции предлагалось вторгнуться в итальянские владения Испании, Наварру и Бискайю. Португалия в это время должна была направить удар в области Леона и Кастилии. Предполагалось, что французский флот в составе 20 больших кораблей с полным вооружением прибудет к португальским берегам к апрелю 1641 г. для ведения боевых действий в течение года. Заключение участниками лиги сепаратного мира с Испанией не допускалось. Франция заняла осторожную и гибкую позицию, но тем не менее договор, близкий к предложенному, был заключен в июне 1641 г. Посольству Португальского королевства в Англию верительные грамоты были выданы 22 января 1641 г., и уже 7 марта послы прибыли в Плимут. Посол Кастилии Карденас пытался воспрепятствовать приему португальских послов, отговаривая Карла I от этого шага, но министры и парламент, учитывая давние торговые связи, склонились к установлению контактов. В результате кастильский посол покинул Лондон. Эти соглашения укрепили европейские позиции Португалии в споре с Испанией.

Верхушечный характер переворота 1640 г. позволил Португалии достичь соглашения с наместницей, дал возможность избежать безвластия, сохранил политическую и социальную стабильность внутри королевства и обеспечил единство разных социальных сил в противостоянии с Испанией. Отложение Португалии от Испании было облегчено тем, что переворот нашел массовую поддержку внутри страны, а стратегия отделения была подкреплена дипломатическими, а впоследствии и успешными военными предприятиями.

Единства в восприятии событий 1 декабря 1640 г. населением Португалии удалось достигнуть за счет ограничения только лозунгом восстановления независимости и отсутствия требований социального характера, что неминуемо вызвало бы разногласия и скорее всего привело бы к тому, что королю Испании в конечном счете удалось бы сохранить португальскую корону.

В целом на Испанию позиция Португалии не производила отталкивающего впечатления. Еще до открытия кортесов, 16 января 1641 г. на заседании хунты граф-герцог Оливарес сказал, что предпочитает события в Португалии тому, что происходит в Каталонии, так как это «разные вещи – иметь избранного короля и желать сохранить его и то, на что претендуют каталонцы». В этих откровенных словах – суть того, что позволило Испании в известном смысле смириться с утратой Португалии.

Испании и Португалии, участвуя в историко-политической и политико-правовой полемике друг с другом, пришлось втягиваться в систему обвинений и претензий, в которой были чрезвычайно сильны династические и генеалогические мотивы, оппозиция «сеньор – вассал», апелляция к средневековым обычаям и привилегиям. При этом новая власть следовала традиционным образцам и институтам, отдавая явное предпочтение монархии перед республикой. Таким образом реставрация королевской власти в Португалии оказалась скорее традиционной, чем новаторской, что и позволило примириться с нею Испании и прочим европейским дворам.

Тем не менее, уже в 1641 г. испанские войска совершили поход в Португалию. Военные действия шли не слишком активно, и война длилась достаточно долго. В 1644 г. в битве при Монтихо португальцы одержали победу над испанцами, в ответ в том же 1644 г. испанские войска осадили Элваш. В 1657 г. Португалии пришлось возвратить спорную Оливенсу испанцам, а на следующий год португальцы осадили Бадахос. В 1659 г. португальцы добились победы при Линьяш даш Элваш. В 1661 г. последовало мощное испанское вторжение на трех фронтах: под командованием маркиза Вианы со стороны Галисии, герцога Осуны в центре и Хуана Хосе Австрийского на юге.

В 1663 г. испанцам удалось овладеть Эворой и Алкасером ду Сал, но в том же году военное счастье улыбнулось португальцам при Амейшале; затем последовали военные успехи Португалии в 1664 г. при Каштелу Родригу, в 1665 г. при Монтеш Кларуш.

Только с переменами во власти в Португалии и в Испании удалось заключить мир. По Лиссабонскому миру 1668 г. Испания признала новую королевскую династию в Португалии. К Испании отошла Сеута, не признавшая Жоана IV королем; для Португалии она не имела особого значения, а для Испании представляла определенный интерес, позволяя лучше контролировать ситуацию в Марокко.

Некоторые узлы противоречий, в частности взаимные претензии на Оливенсу, сохранялись долго, вызвав новые конфликты уже в начале XIX в.