Глава 3. Испания в XVI в.: экономика, общество, государство

Развитие экономики

Карл V унаследовал страну большую и достаточно сильную в военном отношении, но относительно слабо заселенную и не входившую в число наиболее экономически развитых стран Европы. К 80-м годам XVI в., после века благоприятной демографической конъюнктуры, ее население едва превысило 8 млн человек – вдвое меньше, чем во Франции, по территории сопоставимой с Испанией. Население было распределено очень неравномерно: 84 % его проживало в Кастилии, и плотность населения там была выше, чем в странах Арагонской Короны. Наиболее населенными были северные и отчасти центральные районы Кастилии, а также Валенсия.

В хозяйственном отношении Испания была достаточно разобщенной: отдельные районы страны сильно различались по уровню социально-экономического развития и были мало связаны между собой. Этому способствовали и географические условия: горный ландшафт, отсутствие судоходных рек, по которым было бы возможно сообщение между севером и югом страны. Северные области – Галисия, Астурия, Страна Басков – вели оживленную торговлю с Англией, Францией и Нидерландами, но были мало связаны с центром полуострова. Южные и отчасти центральные области Испании поддерживали наиболее тесные торговые связи с Америкой через Севилью, в то время как Каталония и Валенсия издавна были вовлечены в средиземноморскую торговлю, но экономически почти не зависели от Кастилии.

Испания была достаточно богата природными ресурсами и различными полезными ископаемыми, включая месторождения железной руды на севере и ртуть в Новой Кастилии (рудники Альмадена), значение которой выросло после того, как ее научились использовать для получения серебра. В целом страна располагала хорошими возможностями для развития ремесла.

До Конкисты Америки главным богатством Испании была высококачественная шерсть овец-мериносов, пользовавшаяся большим спросом на европейских рынках. Ме?ста, кастильский союз овцеводов, основанный еще во времена Альфонсо Мудрого, регулировала перегон овечьих отар через всю страну с летних пастбищ на зимние и обратно. Состав ее членов со временем менялся и никогда не был однородным, но в XVI–XVII вв. тон в ней задавали крупные овцеводы, часть которых принадлежала к титулованной знати. Места приобрела огромное влияние и многочисленные привилегии, была освобождена от уплаты многих пошлин. Единожды арендованные ею пастбища закреплялись за ней навечно за ту же плату, а все ее конфликты с местными жителями разбирали ее собственные судьи. Деятельность Месты, впечатляющая своим размахом (в период расцвета ее стада насчитывали до 2,5 млн голов), имела противоречивые и нередко негативные последствия для экономики. Сами пути перегона овечьих отар были довольно узкими, но их запрещалось огораживать, и овцы вытаптывали посевы, нанося ущерб земледельцам.

В первой половине XVI в. благоприятная экономическая конъюнктура, сформировавшаяся в том числе и в результате растущего спроса колоний, способствовала развитию сельского хозяйства: расширялись посевные площади, росла товарность земледелия и его интенсификация. Под влиянием спроса городов, а затем и ввоза американского серебра быстро росли цены на предметы первой необходимости. «Революция цен» проявилась в Испании сильнее, чем в любой другой европейской стране. Так, в 1511–1549 гг. цены на вино выросли более чем в 7 раз, цены на оливки – в 3 раза.

Для крестьянства «революция цен» означала возможность увеличения доходов, но интересам земледельцев противоречило введение с 1503 г. максимальных цен (такс) на хлеб, призванное обеспечить интересы потребителей и социальную стабильность в городах за счет производителей. Хотя в XVI в. таксы несколько раз повышались, все же цены на зерно росли намного медленнее, чем на другие продукты, и производить его становилось невыгодно. Крестьяне сокращали посевы зерновых, выращивая вместо них виноград или оливки (на которые таксы не распространялись), и страна все более зависела от привозного хлеба.

В положении крестьянства имелись заметные различия между севером Кастилии, где меньше проявилась имущественная дифференциация, и центральными и южными районами, где резко обозначились два полюса: немногочисленная верхушка крестьянства и мелкие арендаторы и поденщики, составлявшие местами более половины сельского населения. В целом лично свободное кастильское крестьянство отличалось высоким уровнем самосознания, активно отстаивая свои права в тяжбах с сеньорами (нередко успешных) и покидая земли наиболее ненавистных из них. Более тяжелым было положение крестьян в странах Арагонской Короны. В Каталонии Гуадалупской сентенцией 1486 г. личная зависимость крестьян была отменена, но в некоторых районах Арагона она в тяжелых формах сохранялась весь XVI век.

Вальядолид во второй половине XVI в.

Неодинаковым в разных районах Испании было и соотношение трех основных форм землевладения – светского, церковного и королевского домена. Собственниками большей части земли являлись крупные светские и духовные сеньоры; некоторые из них сосредоточили в своих руках власть над сотнями сел и деревень. Позиции церковного землевладения были наиболее сильны на севере страны. В большинстве районов, особенно на юге, преобладало светское землевладение, значение которого в XVI–XVII вв. еще более выросло в результате массовых продаж земель королевского домена, церкви и духовно-рыцарских орденов горожанам, знати и чиновникам.

В городах жило менее 20 % населения, и среди них преобладали мелкие и средние. Население самых крупных городов – Севильи, Барселоны, Валенсии, Гранады, Толедо, Вальядолида и некоторых других – насчитывало в начале XVI в. по несколько десятков тысяч жителей и постоянно увеличивалось. Особенно быстро росла Севилья, средоточие колониальной торговли; если к началу XVI в. в ней проживало около 50 тыс. жителей, то к 1600 г. – около 135 тыс., и она являлась в то время одним из крупнейших городов Европы. С 60-х годов XVI в. бурно развивался Мадрид, ставший столицей. В первой половине XVII в. его население превысило 100 тыс. человек.

Завоевание колоний и развитие колониальной торговли способствовали подъему ремесленного производства в городах Испании. Важнейшими его отраслями были сукноделие, производство шелка, выделка кож, обработка металлов. Особенно быстро развивалось сукноделие Сеговии. Цехи, распространенные в это время во многих городах Испании, не могли удовлетворить нужды Испании и ее колоний в продукции ремесла, и цеховые ограничения постоянно нарушались. Во многих местах проявились тенденции к развитию рассеянной, а иногда и централизованной мануфактуры, но они не получили развития. Росту производства сукна в стране противоречила заинтересованность скотоводов Месты в расширении экспорта шерсти, что приводило к повышению цен на шерсть в самой Испании. Королевская власть под давлением городов не раз принимала постановления об ограничении вывоза шерсти, но не заботилась об их соблюдении. В то же время был открыт доступ в страну более дешевым сукнам иностранного производства. В результате местные мастера не выдерживали конкуренции и разорялись, чему способствовали и тяжелые налоги. Как следствие, уже во второй половине XVI в. в Испании наметился спад производства сукна.

На севере страны велика была роль металлургии, на основе которой было организовано производство оружия; процветали кораблестроение и рыболовство; отставание Испании от ведущих стран Европы в этих сферах наметилось не ранее конца XVI в. Однако смещение центра экономической активности на юг и сокращение северной торговли вследствие отпадения Нидерландов и ухудшения отношений с Англией подорвали хозяйственное развитие этого региона.

На юге страны наиболее важной отраслью ремесла было производство шелка, достигшее в XVI в. высокого уровня. В целом же ремесло было развито здесь меньше, чем в северных и центральных районах. Крупнейший город этого региона, Севилья, пережил в XVI в. блестящий расцвет, поскольку по распоряжению королевской власти именно через него шла вся торговля Испании с Новым Светом. Однако Севилья была по преимуществу торговым центром, и ее ремесла обслуживали прежде всего нужды колониальной торговли.

Несоответствие уровня развития экономики страны потребностям колониального рынка привело к усилению ее зависимости от иностранных купцов и финансистов, прежде всего немецких, итальянских и французских. Этому способствовало включение страны в многонациональную Испанскую монархию, где Испания была не самой развитой частью, а также постепенное ослабление, по религиозно-политическим мотивам, морисков и «новых христиан» (конверсо), роль которых в экономике, и особенно в торговле, была до этого довольно велика. Соответственно, торгово-предпринимательские круги самой Испании, при всех региональных различиях, в целом оставались экономически слабыми и политически плохо организованными. Хотя состояния крупнейших купцов Севильи, Барселоны, Бургоса, финансистов Медины дель Кампо могли быть очень значительными, не они определяли общую картину. В сословном обществе, где господствовало дворянство, а политика королевской власти в очень ограниченной степени учитывала интересы деловых людей, последние считали аноблирование лучшей возможностью для возвышения. Как правило это сопровождалось усвоением дворянского образа жизни и, соответственно, отказом от прежних занятий.

Положение церкви

Католическая церковь играла огромную роль в жизни страны. По переписи 1591 г. в Кастилии насчитывалось 20 697 монахов, 20 369 монахинь; 33 087 человек составляли секулярный клир. Церковь была освобождена от налогов, которые платило податное сословие, однако испанские монархи в XVI в. всегда полагали, что могут привлекать материальные ресурсы испанской церкви для оплаты внешней политики, направленной на защиту католицизма. С этой целью монархи, начиная с Карла V, добивалась от римских пап разрешения на секуляризацию части церковных и орденских земель; эти земли переводились в разряд владений короны, а затем продавались.

Монах Ортенсио Парависино —знаменитый поэт и проповедник. Художник Эль Греко

В конце XV – начале XVI в. испанские монархи получили от Римских пап право церковного патроната, сначала над Гранадой и Канарскими островами (1486 г.), затем над Америкой (1508 г.), а позже и над другими территориями. В 1523 г. папа Адриан VI расширил право королевского патроната на все епископства Кастилии и Арагона, это пожалование подтвердили папы Климент VII (1530 г.) и Павел III (1535 г.). После этого церковная организация Испании подверглась значительным изменениям. К семи ранее существовавшим церковным провинциям Испании (Толедо – кафедра примаса католической Церкви в Испании, Сантьяго, Севилья, Гранада, Сарагоса, Таррагона, Валенсия) в 1572 г. была добавлена новая церковная провинция Бургос; кроме того, было основано несколько новых епископств. К концу XVI в. в Испании насчитывалось свыше 50 епископств, причем границы церковных провинций и диоцезов не совпадали с административными границами. Каждому архиепископству подчинялось от 2 до 12 епископств, а епископства Леон и Овьедо, как и прежде, не входили в состав архиепископств, подчиняясь напрямую Риму.

Помимо епископата к высшему клиру относились члены соборных капитулов (ок. 7 тыс.). Только в капитуле кафедрального собора в Толедо числилось 60 каноников и 200 капелланов. Наиболее высокопоставленные из них получали высокие ренты. Так, доходы архидиакона Толедо составляли 20 тыс. дукатов в год, больше, чем у многих графов и маркизов. Как и в других странах, капитулы часто конфликтовали с епископами.

В конце XVI в. в Кастилии насчитывалось около 15 тыс. приходов. Приходских священников обычно назначали епископы, однако в некоторых провинциях (например, в Галисии или в Стране басков) этим правом часто располагали местные сеньоры.

Важную роль в жизни страны играли монахи. Среди монастырей численно преобладали бенедиктинские и цистерцианские (на севере), а также францисканские и доминиканские, тяготевшие к городам и в целом к наиболее экономически развитым районам. В конце XVI в. в стране насчитывалось 236 доминиканских монастырей, некоторые из них (Сан Эстебан в Саламанке, Сан Грегорио в Вальядолиде) были важными центрами теологии; из их стен вышли крупнейшие теологи (Франсиско де Витория, Доминго де Сото, Мельчор Кано), миссионеры (Бартоломе де Лас Касас), духовные писатели (Луис де Гранада). Картезианских и иеронимитских монастырей было меньше, но некоторые из них играли очень важную роль (например, иеронимитские монастыри в Эскориале и в Гуадалупе). Своей ролью крупнейшего центра испанской культуры Эскориал не в последнюю очередь был обязан своим монахам, да и в целом испанскую культуру XVI в. невозможно себе представить без служителей церкви.

Отличительной чертой религиозной жизни страны было соперничество между монашеством и секулярным клиром, а также между различными монашескими орденами (например, между доминиканцами и францисканцами, а с середины XVI в. – между доминиканцами и иезуитами).

Испанское дворянство

Испанское общество в XVI в. сохраняло деление на три сословия, хотя границы между дворянством и податным сословием (в Испании, в отличие от Франции, оно не называлось третьим) стали более проницаемыми, чем прежде, и нередко преодолевались аноблировавшимися «новыми богачами».

Отличительной чертой социальной структуры Испании XVI в. было наложение на обычную иерархию, противопоставлявшую духовенство и дворянство податному сословию, деления на «старых христиан» и «новых христиан» (конверсо). В результате введения статутов «чистоты крови» конверсо подвергались дискриминации: тем, о ком было известно, что среди их предков были евреи или лица, осужденные за ересь, был закрыт путь в университеты, в духовно-рыцарские ордена и на многие должности, а инквизиция постоянно подозревала их в ереси. Представления о «чистоте крови» влекли за собой представления о «чистоте занятий»: некоторые торгово-ремесленные занятия, ассоциировавшиеся с иноверцами, многие считали недостойными не только дворянина, но и любого испанца. «Чистота крови» стала в Испании важным фактором социальной стратификации, в то же время провоцируя в обществе конфликты.

Еще одной особенностью Испании являлся очень высокий удельный вес дворянства: так, в Кастилии (т. е. на большей части территории Испании) по материалам переписи 1591 г. дворяне составляли в среднем 10,2 % населения (в то время как во Франции этого же времени – примерно 1–2 %), что неизбежно предполагало его крайнюю неоднородность.

Верхушку сословия составляли дворяне, имевшие титул герцога, маркиза или графа (реже – виконта). В начале XVI в. титулованная знать включала около полусотни, а в конце столетия – немногим более сотни самых богатых, знатных и влиятельных семейств страны (прежде всего кастильских), располагавших баснословными состояниями и огромным влиянием. Среди них, в свою очередь, можно выделить полтора-два десятка самых могущественных родов; к концу XVI в. практически все они обладали герцогским титулом.

Дворец маркизов Тарифа в Севилье. Внутренний двор

Характерной чертой земельных владений аристократии была их разбросанность по разным регионам страны, хотя как правило у каждого аристократа выделялись один-два наиболее важных комплекса владений, из которых он извлекал большую часть своих доходов (например, владения герцогов Медина Сидония и герцогов Аркос в Западной Андалусии, герцогов Инфантадо – в провинции Гвадалахара, коннетаблей Кастилии – к северу от Бургоса). В рамках такого комплекса владений или близ него находилась обычно главная родовая резиденция – дворец, который служил воплощением высокого социального статуса и богатства хозяина. Нередко такие дворцы, многие из которых сохранились до сих пор, являлись выдающимися памятниками архитектуры своего времени; в них хранились великолепные коллекции живописи, памятников античности, гобеленов, позолоченной посуды, книг, оружия, роскошной одежды. Многие аристократы, хотя и далеко не все, получали превосходное образование и были выдающимися меценатами.

Неотъемлемой чертой социального поведения аристократии было покровительство церквам и монастырям, в декоре фасадов и интерьеров которых часто фигурируют гербы их патронов. На деньги аристократии основывались монастыри, строились и перестраивались церкви, к ним пристраивались капеллы, в которых погребались члены аристократического рода. Нередко титулованная знать занималась благотворительностью, основывала и содержала госпитали.

При всех богатствах знати возможности ее экономической деятельности жестко ограничивались традиционными представлениями и особенно правилами майората, нередко закреплявшими архаичные методы хозяйствования, но в то же время оберегавшими знать от разорения. Институт майората до начала XV в. являлся сравнительно редкой привилегией, которую аристократы в индивидуальном порядке получали от королевской власти. Суть его заключалась в том, что ядро владений и доходов передавалось старшему сыну (а при отсутствии сыновей – дочери либо более дальнему родственнику), который не имел права их отчуждать и, в свою очередь, должен был в целости передать своему наследнику. По специальному королевскому разрешению майорат можно было расширять, но лишь с конца XVI в. и только в исключительных случаях король соглашался на выделение из майората какой-то его части. Имущество, входившее в состав майората, нельзя было отчуждать за долги, обменивать, произвольно завещать. По сути, собственником майората был род, а его глава – лишь временным владельцем, очень ограниченным в правах распоряжения им и в организации управления своими владениями.

Эль Греко. Портрет кабальеро с рукой на груди

Такая система предполагала огромную разницу в богатстве и социальном статусе носителя титула и его родственников, прежде всего младших братьев (их иногда называли сегундонами), которые получали лишь незначительную часть отцовского наследства и, чтобы вести соответствующий их происхождению роскошный образ жизни, должны были сами позаботиться о своей карьере. Заняться активной хозяйственной деятельностью наподобие английского джентри им не позволяли сословные предрассудки; оставались три пути наверх: служба в армии, служба королю при дворе или в аппарате управления и церковная карьера. Из среды сегундонов вышли многие выдающиеся военачальники, дипломаты, государственные и церковные деятели.

Более свободными в своей экономической деятельности были средние слои дворянства – кабальеро. Многие из них вели хозяйство весьма успешно, хотя система майоратов, сужая земельный рынок, ограничивала их возможности.

Низшие слои дворянства, идальго, как правило, не отличались богатством. В XVI в. многие идальго еще более обеднели, ведь те из них, кто владел только (или по преимуществу) фиксированными денежными рентами, сильно пострадали от быстрого роста цен. Бедность заставляла их браться за те занятия, которые традиционно рассматривались как не слишком приличествующие благородному человеку, даже если юридически они были совместимы с идальгией. Тексты того времени изобилуют свидетельствами не только об идальго – землепашцах, но и об идальго – ремесленниках и торговцах, включая даже самые презренные профессии. Это приносило кусок хлеба, но делало идальгию более уязвимой: налогоплательщики не желали мириться с тем, что дворяне ведут тот же образ жизни, что и все остальные, но при этом пользуются особыми привилегиями.

Идальго Северной Испании

Говоря о положении дворян в Испании XVI в., следует принять во внимание, что 10,2 %, которые они составляли в обществе, – это средняя цифра, которая мало что говорит о ситуации в каждом конкретном городе или провинции. В действительности в большинстве регионов Испании число дворян составляло от 1 до 5 %, в то время как в относительно немногих северных провинциях этот процент был очень высоким, от более чем 20 в Бургосе до 75 % в Астурии и 85 % в Монтанье, а в Стране Басков дворянами считались все местные уроженцы. Конечно, в такой ситуации дворяне должны были выполнять все те социальные роли, которые в остальной части страны отводились простолюдинам. Если в других частях страны дворянин, зарабатывавший на жизнь в качестве сапожника или плотника, вызывал по меньшей мере пренебрежение, а то и сомнения в том, что он на самом деле является дворянином, то на севере это было в порядке вещей. Но когда такой дворянин в поисках заработка уезжал из родных мест, где все знали о его благородном происхождении, в более экономически благополучные центральные и южные районы страны, то там его немедленно вносили в списки налогоплательщиков. Доказать обратное можно было лишь в дорогостоящей тяжбе, на которую у таких дворян как правило не было денег.

Определение кабальеро как средних слоев дворянства и идальго как низших слоев весьма условно. В расширительном смысле идальго или кабальеро могли назвать любого дворянина. Кроме того, в употреблении титулов имелись и географические различия: многочисленные северные дворяне всегда именовались идальго, в южных же провинциях идальго тоже встречались, но кабальеро – гораздо чаще. Наконец, статус идальго больше ассоциировался с деревней, а кабальеро – с городом.

Термин «идальго» в испанском обществе XVI в. мог пониматься и оцениваться очень по-разному. Несомненно, он применялся по отношению к большей части дворянского сословия и часто нес на себе издержки ассоциации с сомнительной «всеобщей идальгией» северян. К тому времени он в значительной мере утратил связь с военной службой или административной деятельностью; он возвращал к традиции, к прошлым временам, и при этом часто ассоциировался с бедностью, сомнительностью прав на привилегированный статус, унижением со стороны властных элит. Его девальвации способствовала и конкуренция со стороны статутов «чистоты крови», с помощью которых в Испании по сути дела была выстроена альтернативная социальная стратификация, ибо «чистота крови» многих дворян подвергалась сомнению. Идальго стал социальным типом, который плохо интегрировался в меняющееся общество, часто являлся носителем консервативных тенденций. Подлинная же элита общества, которая на локальном уровне обладала властью и влиянием и комфортно чувствовала себя в том времени, – не идальго, а кабальеро.

Организация управления Испанской монархией

В теории комплекс представлений о сильной королевской власти был достаточно известен в XIV–XV вв., но на практике до конца XV в. он не воплощался в жизнь. По крайней мере с конца XIV в. короли упоминают свою «абсолютную королевскую власть»; Изабелла Кастильская в своем завещании (1504 г.) подчеркивает, что перед ее волей должны отступать на задний план даже законы королевства. Однако сама королева, как и король Фернандо, предпочитала не ломать традиционные ограничители королевской власти, а лишь постепенно ослаблять их и добиваться своих целей, не акцентируя их новизны. Монархи обрели полный контроль над изданием законов, хотя и соблюдали обычай утверждать их на сессиях кортесов; их преемники в Кастилии уже вводили новые законы посредством декретов, однако страны Арагонской Короны настаивали, что, хотя законы диктует король, но лишь на сессиях кортесов и с их одобрения.

Карл V, вступив на трон, принес с собой в Испанию характерные для австрийской династии Габсбургов представления о правах и обязанностях государя и подданных, которые сразу же вступили в противоречие с традиционными испанскими вольностями. После подавления восстаний комунерос и жерманий прежняя система равновесия и взаимности обязательств монарха и сословий («пактизм») была серьезно деформирована, реальные возможности монархов диктовать свою волю сословиям и традиционным институтам заметно возросли.

При сильных первых Габсбургах органы управления носили подчеркнуто консультативный характер и лишь иногда пользовались относительной автономией. Короли не только на словах, но и нередко на деле демонстрировали свое уважение к традиционным вольностям и привилегиям своих подданных, они всегда признавали границы своей власти, особенно в религиозных вопросах и в отношении имущественных прав подданных. Однако последнее слово всегда оставалось за монархом (который, впрочем, зависел от источников своей информации и обычно полагался на мнение доверенных советников). В то же время власть короля на местах ограничивалась слабостью аппарата местного управления, который нередко в значительной мере контролировался местными элитами.

Организация управления на вершине власти во многом определялась личностью монарха: так, «модели» участия короля в делах управления при Карле V и Филиппе II заметно различались между собой. Но еще больше обе они отличались от системы управления при Габсбургах XVII в., когда особую роль приобрели королевские фавориты (validos), получавшие в свои руки от монархов важнейшие рычаги внутренней и внешней политики.

Важным инструментом власти Габсбургов была практика назначения родственников на важнейшие государственные должности. Так, жена Карла V Изабелла, его сын Филипп (будущий Филипп II) и дочь Хуана в отсутствие императора подолгу управляли Испанией, а его внебрачные дети Маргарита Пармская и Хуан Австрийский – Нидерландами.

В управлении Испанской монархией трудно переоценить роль королевского двора. Как и в других странах, он сочетал в себе самые разные функции, и численность его персонала в конце XV – первой половине XVII в. неуклонно возрастала. Самые влиятельные политические деятели стремились сочетать государственные посты с придворными, что обеспечивало большие возможности контакта с монархом.

Двор испанских Габсбургов сформировался под влиянием самых разных традиций: кастильских, арагонских, фламандских, бургундских, а также итальянских (в частности, можно отметить влияние папского двора). В 1548 г. по приказу Карла V в Испании был введен пышный бургундский церемониал хотя, конечно, несколько отличавшийся от того, который функционировал при независимых бургундских герцогах. В правление Филиппа II, глубоко религиозного, скромного в личных привычках, не слишком склонного к публичности и при этом достаточно тяжелого на руку, по крайней мере в отношении непокорной аристократии, двор не слишком привлекал дворянство, но и тогда он включал, по ориентировочным подсчетам, около 1500 человек.

К концу XVI в. в сложной иерархической системе испанского двора наибольшее значение имели три должности: главный майордом, главный камареро и главный конюший; каждый из них располагал отдельным штатом королевских слуг. Значение главного камареро, однако, уменьшалось по мере роста влияния sumiller de corps, который отвечал за королевские апартаменты, имел постоянный доступ к королю и присутствовал на всех королевских аудиенциях.

В штате двора одни придворные и слуги обслуживали короля во дворце, другие обеспечивали королевскую охоту и иные развлечения на открытом воздухе, третьи несли охрану. Огромную роль играли служители церкви и капеллы; главным капелланом считался архиепископ Сантьяго. Естественно, на всех этапах эволюции двора очень велика была роль королевских духовников. Высоко ценилось право нести службу в королевских покоях (gentilhombres de Camara, что отчасти напоминает должность камер-юнкера) и на королевской трапезе (gentilhombres de la boca), поскольку эти должности обеспечивали личный контакт с королем.

Отдельными дворами, хотя и далеко не столь многочисленными, как королевский, располагали королева и наследный принц.

Характерной чертой королевского двора было постоянное соперничество и даже вражда между отдельными аристократами и их фракциями. Так, в первой половине правления Филиппа II сторонники одного из королевских фаворитов принца Эболи («эболисты») противостояли партии герцога Альбы («альбисты»). Поддерживая равновесие между соперничавшими группировками, монархи использовали это противостояние для укрепления своей власти.

В системе управления Испанской монархией с конца XV в. неизменно возрастала роль королевских секретарей. Усложнение системы требовало роста их числа и разделения функций.

Секретарь Филиппа II Антонио Перес

Тех секретарей, которые присутствовали на заседаниях Королевского совета, чтобы фиксировать мнения его членов и оглашать распоряжения государя, стали называть секретарями Совета. Уже в 1516 г. дела Кастилии, Арагона, Наварры, Сардинии, Неаполя, Индий велись разными секретарями, однако такое разделение еще не было постоянным. Нередко один секретарь выполнял разные и даже почти не связанные друг с другом функции только потому, что он был компетентен в соответствующих вопросах или же пользовался особым доверием государя.

С созданием державы Карла V система стала более сложной; так, дела франкофонных и фламандских провинций Нидерландов попали в руки разных секретарей. Резко возросла роль секретаря по итальянским делам. Филипп II в 1556 г. ввел должность государственного секретаря для тех, кто выполнял эти функции в Государственном совете. При этом один из государственных секретарей вел дела, связанные со всеми королевствами и провинциями самой Испании, другой же – дела за пределами Испании, включая переписку с вице-королями Италии.

С начала освободительного движения в Нидерландах, совпавшего со смертью влиятельного секретаря по иностранным делам Гонсало Переса (1566 г.), король отделил дела этого региона от итальянских, и в дальнейшем такое разделение, как правило, соблюдалось. Немного позже вместо одного секретаря, ведавшего всеми военными вопросами, появились секретари по сухопутным и морским делам. Имелся и королевский секретарь, который занимался частной корреспонденцией государя, его пожалованиями и милостями и вообще всем, что не входило в обязанности секретарей по государственным и военным делам; нередко он пользовался очень большим влиянием (как, например, Матео Васкес при Филиппе II, 1573–1591 гг.). На службе у каждого секретаря имелся небольшой, но достаточно эффективный аппарат помощников и писцов, выполнявших главным образом чисто технические функции.

Секретарями становились как правило не самые знатные дворяне; нередко это были люди с университетским образованием, знанием иностранных языков, широким кругозором, испытавшие заметное влияние культуры Возрождения и не чуждые меценатству. Часто они занимали свои должности до самой смерти и привлекали к себе на службу родственников, которых после смерти прежнего секретаря король нередко утверждал в той же должности. Так, в XVI в. среди секретарей фигурировали отец и сын Пересы, трижды – Васкесы, четырежды – Идьякесы. Близость к королю и возможность влиять на ход государственных дел делали их очень важными персонами, и в условиях значительного влияния аристократии на дела управления и постоянной борьбы между ее фракциями при дворе секретари нередко включались в эту борьбу, соперничая друг с другом. В отдельных случаях (Франсиско де Лос Кобос при Карле V, Антонио Перес при Филиппе II) секретари могли играть огромную роль в делах управления.

В конце XV–XVI в. сформировалась система управления с помощью советов при особе короля; монарх был единственным координатором их действий. До конца XV в. в Кастилии функционировал лишь один совет – Королевский. Когда Фернандо, после воцарения в Кастилии Изабеллы почти не появлявшийся в Арагоне, Каталонии и Валенсии, создал для управления их делами Совет по делам Арагона (1493/4 г.), Королевский совет стал именоваться Королевским советом по делам Кастилии, или просто Советом по делам Кастилии.

После присоединения Наварры для управления ею был создан Совет по делам Наварры, а в 1524–1525 гг. появился Высший королевский совет по делам Индий. В 1556–1559 гг. из совета по делам Арагона выделился Совет по делам Италии, и в те же годы появился Совет по делам Фландрии, т. е. Нидерландов. Наконец, после присоединения в 1580 г. Португалии для управления ею был создан Совет по делам Португалии.

Система советов отличалась определенной двойственностью: советы по делам Кастилии, Арагона, Наварры, Италии, Фландрии, Португалии, Индий были организованы по региональному принципу, а Финансовый совет (или совет по делам казны, создан в 1523 г.), Совет по делам инквизиции (1485 г.), Совет по делам духовно-рыцарских орденов и Совет по делам крусады (т. е. Крестового похода) – по функциональному.

Особое место занимал Государственный совет (1526 г.), занимавшийся главным образом проблемами внешней политики; в 1586 г. – на удивление поздно – из него выделился Совет по военным делам. Поскольку Государственный совет постоянно имел дело с секретной информацией, число его членов редко превышало 12 наиболее доверенных советников со всех концов Испанской монархии. Государственный совет намечал кандидатуры вице-королей, губернаторов и послов.

Обычно выделяют пять наиболее важных советов: Совет по делам Кастилии (он же – Королевский совет; в XVI в. его глава считался вторым по объему власти человеком в стране после короля), Государственный, Финансовый, по делам Индий, по делам инквизиции.

Особая роль Совета по делам Кастилии определялась как ролью Кастилии в качестве ядра монархии, так и историей его происхождения. В первой половине XVI в. в состав совета, председательствующим в котором обычно (но не всегда) назначался служитель церкви, входили два – три аристократа и семь – восемь чиновников с университетским образованием – летрадо; при Филиппе II число летрадо возросло до 16, а функционально Совет был разделен на четыре секции. Секретарь совета занимался организацией его работы и ведением документации. Поскольку важнейшей функцией совета считалось отправление правосудия, иногда его называли Советом правосудия. Именно в нем принимались решения о назначении на важнейшие должности (в частности, коррехидоров), из него отправлялись ревизии в канцелярии и аудиенсии. Его старейшим членом считался главный алькальд Месты. Королевскому совету непосредственно подчинялся Совет по делам духовно-рыцарских орденов. Последний был создан в 1498 г. в связи с тем, что магистром всех трех основных орденов Кастилии – Сантьяго, Калатрава и Алькантара – стал король Фернандо, которому потребовался специальный орган для управления их немалыми владениями и доходами.

Хотя в целом сложная система управления Испанской монархией функционировала довольно успешно, недостаток взаимодействия между советами и их постоянные разногласия с представителями короны в отдельных частях монархии делали аппарат управления менее эффективным.

Высшим судьей в Испанской монархии всегда оставался король, и многие важные дела решались в его совете. Однако практически основные судебные функции были сосредоточены в королевской канцелярии, местопребыванием которой с конца XV в. был Вальядолид. В ее составе выделились несколько палат: четыре палаты, занимавшиеся гражданскими делами, палата по уголовным делам, палата по делам идальго и палата по делам Страны Басков. В их состав входили оидоры, алькальды и альгвасилы, нотарии, писцы; всего в канцелярии числилось около 200 должностных лиц.

Значительные размеры королевства, а также усложнение судебных процедур потребовали создания в 1494 г. второй канцелярии, получившей аналогичные функции в южной части Кастильского королевства; с 1505 г. она находилась в Гранаде.

В организации местного управления важнейшую роль играли наместники короля в отдельных регионах Испании, в ее владениях в Италии и Америке. С XV в. они носили титул вице-короля, а в некоторых других владениях (в частности, с XVI в. в Нидерландах) – титул губернатора или наместника. Вице-королями были с XV в. замещавшие монарха правители в Арагонском королевстве (в Валенсии, на Сицилии и Сардинии), с XVI в. – в собственно Арагоне, Каталонии, Наварре, на Мальорке, в Португалии (в период, когда она находилась в составе Испанской монархии), в Неаполитанском королевстве. В 1492 г. титул вице-короля был пожалован Колумбу. В Америке с 1535 г. его носили правители Новой Испании, с 1543 г. – Перу. «Второе я» короля, вице-король назначался самим монархом, обычно из числа аристократов или церковных иерархов, и обладал очень широкими военными, административными и прочими полномочиями, вплоть до права издавать законы и созывать кортесы. Для того чтобы вице-короли в течение всего своего срока службы эффективно воплощали в жизнь королевскую политику и не успевали проникнуться местными интересами, их как правило назначали на три года (хотя на практике многие задерживались в должности на гораздо боле длительный срок); им также запрещали приобретать собственность по месту прохождения службы. Им приходилось координировать свои действия с монархом, с центральными и местными органами управления.

Ключевую роль в системе управления Кастилией играли коррехидоры – представители короля в нескольких десятках самых крупных городов Кастильского королевства. Иногда один коррехидор объединял под своей властью два или даже три города, расположенные недалеко друг от друга. Коррехидоры обладали обширными полномочиями; назначение на эту должность считалось важным достижением в карьере чиновника. Как правило, коррехидорами становились выпускники университетов, специализировавшиеся на праве. Они назначались Советом по делам Кастилии и отчитывались перед ним. Во всех делах они тесно и постоянно взаимодействовали с органами городского управления и жалованье получали из средств соответствующего города.

Объединение Испании, усложнение политической и финансовой системы страны, усиление королевской власти не могли не сказаться на судьбе органов сословного представительства – кортесов, которые в XVI в. действовали независимо друг от друга в Кастилии, Арагоне и Наварре. Объединение страны не привело к унификации системы сословного представительства, и общие для всей территории страны кортесы появились в Испании лишь в XVIII в. В то же время развитие авторитарных тенденций в управлении привело к ослаблению их влияния.

Кортесы Леона и Кастилии по-прежнему состояли из трех палат: духовенства, дворянства и сословия налогоплательщиков, представленного исключительно городами. Духовенство представляли все архиепископы и епископы Леона и Кастилии, аббаты крупнейших монастырей; дворянство – все титулованные аристократы (число которых на протяжении рассматриваемого периода постоянно росло), а также некоторые дворяне, не имевшие титула, но занимавшие важные посты или владевшие очень обширными сеньориями.

С конца XV в. состав представителей от городов в кортесах стабилизировался и в XVI в. уже не менялся: по два депутата от каждого из 18 представленных городов. Однако состав заседавших в кортесах городов в целом соответствовал их политической роли в XIV–XV вв.: 9 городов представляли Старую Кастилию (в том числе имел отдельное представительство город Торо, никогда не отличавшийся большими размерами), 4 – Новую Кастилию, 5 – Андалусию и Мурсию. В XVI в. некоторые города с правом голоса в кортесах утратили прежнюю роль, в то время как динамично развивавшиеся центры тех же регионов так и не обрели представительства. Более того, вообще не имели своего голоса в кортесах целые большие регионы: Галисия, Астурия, Эстремадура (считалось, например, что интересы Галисии адекватно представляет город Самора). Позже, уже в XVII в., некоторые города и регионы, прежде лишенные представительства, приобрели это право за деньги, но это лишь незначительно сгладило имевшиеся диспропорции.

В правление Карла V в деятельности кастильских кортесов произошли важные изменения. Сразу после смены династии кортесы выступили рупором оппозиции и, хотя только что избранному императору удалось в 1520 г. с помощью угроз и подкупа добиться от кортесов требуемых субсидий, в контексте восстания комунерос городское представительство не могло не рассматриваться им как потенциальная угроза. Король готов был мириться с критикой – в известных пределах – его политики, но не с решениями, которые грозили ее сорвать. После того, как на кортесах 1538 г. в условиях возраставших финансовых трудностей короны (и, соответственно, финансовых требований) привилегированные сословия отказались утвердить предложенный властями косвенный налог (сиса), в уплате которого должны были участвовать и дворянство с духовенством, Карл V распустил кортесы и впредь приглашал на них только представителей податного сословия. Тем самым он дал понять, что рассматривает кортесы прежде всего как орган для утверждения предложенных королем налогов, и потому в его деятельности должны участвовать лишь те, кто эти налоги платит. Исключение из кортесов дворянства и духовенства способствовало дальнейшему ослаблению политического влияния как привилегированных сословий, так и самих кортесов. В то же время депутатами от городов в кортесах становились исключительно дворяне – представители городских аноблированных элит, а иногда даже титулованные аристократы, как правило, не слишком утруждавшие себя отстаиванием интересов делегировавших их городов.