«На границе тучи ходят хмуро…»
«На границе тучи ходят хмуро…»
Давным-давно, в 1572 году, случилось событие, ныне совершенно забытое однако сыгравшее важную роль в истории государства Российского. 16 февраля 1571 года Иван Грозный подписал «Приговор о станичной и сторожевой службе». Это был первый русский устав о военном порядке на границе, заложивший основы для создания российских погранвойск. А разработал «Приговор» и составил предписание по обустройству пограничных укреплений воевода, князь Михайла Иванович Воротынский, судьбу которого Грозный закрутил куда как лихо… Словно бы в благодарность за верную службу…
Свиток с полным своим предписанием Воротынский вручил царю еще в январе, и Грозный, не откладывая, принялся его изучать. Дело медлить не позволяло: с юга Россию непрестанно дергали за подол крымские татары и адыгейские князья с Северного Кавказа, вторгавшиеся в пределы государства, когда было угодно. Не находилось и малой возможности перекрыть им путь на Москву. А ведь именно Москва всегда была главной целью тех разбойных набегов. Потому-то царь и велел Воротынскому со всей возможной поспешностью начать обустройство оборонительной системы на юге, дабы не дать войскам крымских татар дойти до Оки. Ведь на другом ее берегу открывалась прямая дорога в Москву.
Что же предложил Воротынский, а царь одобрил?
Оборонительная система — «Засечная полоса», самая первая наша обстроенная укреплениями граница. В ней предусматривались крепостцы со рвами и стенами, а также и перемещаемые сооружения — «гуляй-городище», возникавшие в нужном месте в нужное время. И кроме того, располагавшие артиллерией. Легкие передовые полки, налетавшие внезапно на неприятеля, должны были упрочить заслон на границе.
Бодро начал Воротынский, да не поспел. Крымский хан Девлет-Гирей, прознав про дела подле русской окраины, надумал упредить защитные меры и по свободной дороге пошел на Москву. Это для стольного града обернулось огромной бедой.
В конце мая крымское войско подступило к Москве. Царь загодя кинул клич земскому и своему опричному войску, только не все его верные псы-опричники явились на зов. Грозный поспешил укрыться в Белозерском монастыре, а 450 возов с казной государевой переправил в только что им самим разоренный Новгород. Ясно, что не надеялся тогда царь Москву отстоять…
Первым делом татары, по сути, без помех к Москве подошедшие, подожгли посады. Расчет был верный — на сильный ветер, подхвативший пламень и понесший его в сторону города. Огонь быстро поглотил деревянные строения Китай-города и перебросился на Кремль. Народ гибнул на бегу и в домах… Главный московский воевода Иван Бельский задохнулся в собственном погребе, куда спрятался вместе с домочадцами. Многих из знати московской постигла такая же участь.
На Москву-реку страшно было глянуть: берега были завалены трупами и приходилось баграми сталкивать их ближе к стремнине, чтобы по течению сплавить.
В Кремле выгорел весь государев двор, и в летописи о том осталась такая запись: «В Грановитой, Проходной, Набережной и иных палатах прутья железное, толстое, что кладено крепости для, на связки, перегорело и переломилось от жару». Около 300 000 человек тогда погибло в Москве.
Татарскому хану незачем было в Москву входить: в который уж раз выжжена вся… Удовлетворившись содеянным и не в силах выносить страшный жар, Девлет повернулся и пошел восвояси.
И опять ему никто не помешал: граница по-прежнему существовала лишь на бумаге…
Только недолго Девлет-Гирею оставалось вольготно гулять по землям государства Московского. Укрепление границы происходило со всей возможной поспешностью. «Засечная черта» уже могла ощериться и зубы свои показать.
Следующим же летом Девлет снова пошел на Москву: уж слишком легко ему досталась победа. А что же главная и единственная русская застава у него на пути? Не дрогнула. Но и не шелохнулась. Потому что в «Уставе» было записано: охранять границу в пределах 25-верстной засеки. За нарушение — смертная казнь: голову с плеч. А иначе у Ивана Васильевича и быть не могло. Потому-то, когда Девлет в стороне повел через брод свое войско, погранцы не двинулись с места.
Может, именно здесь и заложилась одна из наших самых верных традиций: все правильно, хорошо придумано, однако ж какая-нибудь глупость да затаится…
На этот раз Девлету не суждено было дойти до Москвы. В 45 верстах от нее, на берегу Лопасни, у деревни Молоди, Воротынский перехватил Девлета, переломил хребет его огромному войску, побил и пленил многих знатнейших мурз. Сам хан едва ноги унес. Вот теперь, уже на обратном пути, русские заставщики от души похлестали его разбитое войско. Долго теперь в Москву не сунутся.
Жизнь создателя первого русского «Приговора о станичной и сторожевой службе» сложилась ужасно. Грозный давно его недолюбливал — за богатство, за ум и привычку подчеркивать свою независимость. Вскоре царю и случай представился проявить свою неприязнь.
Явился в царев приказ беглый из бывших слуг Воротынского и донес, будто князь умыслил царя извести. Что, мол, чернокнижник Михайла Иваныч и чародей. Только того и надо было царю. Воротынского схватили, принялись нещадно пытать. Курбский рассказывал, поскольку при том присутствовал, будто бы царь велел привязать обнаженного Воротынского меж двух разожженных костров и сам к его телу головни да угли прикладывал.
Воротынский ни в чем таком не признался, и царь отправил его в ссылку. Только князь умер после тех пыток в самом начале пути.
